Имя приказано забыть
Шрифт:
– Я согласен на упрощенный вариант, – кивнув, сказал полковник.
Она кивнула ответно:
– Если упростить до предела, то получается следующая картина. Просто посмотрим, какие задачи выполняли «F-117А» в Югославии…
– Я знаю, какие. Я сам находился в то время в Югославии… в самом Белграде, и действие бомбардировок наблюдал собственными глазами. Правда, я был там гражданином Дании… – признался полковник, не удержавшись, чтобы не показать собственную значимость.
– Простите, я неверно выразилась. Не «какие задачи», а как выполняли поставленные задачи. Каким образом.
– И как же? – с легким сарказмом переспросил он.
– После того как югославские ПВО нащупали слабую сторону наших самолетов, нашему командованию приходилось
– Я слышал об этом, – согласился Доусон.
– Но эти истребители для радаров видимы. И своим присутствием выдают присутствие «Стелс». Тогда какой смысл вообще в этой дорогостоящей машине? Можно было бы послать тот же «В-52» с тем же эскортом. Еще один аспект. Простые истребители противника, основываясь не на показаниях летных радаров, а на визуальных возможностях пилотов, вполне в состоянии со «Стелс» справиться, потому что наша машина чрезвычайно неуклюжа и хромонога.
– Скорее, хромокрыла, если можно так выразиться, – съязвил Доусон.
Клер согласилась:
– Вот, хорошее слово вы нашли. Но тогда зачем эти «Стелс» вообще нужны?
Фраза прозвучала с вопросительным знаком. И потребовала долгой паузы. Наконец Доусон задал следующий вопрос:
– А русские?
– Русские обогнали нас по всем параметрам. Когда мы начали заниматься этой проблемой, у русских уже были значительные наработки в исследованиях. И они сразу искали не самый дорогой, а самый эффективный вариант самолета-»невидимки». Как это ни парадоксально, бедность часто позволяет сделать то, что не могут сделать миллиарды долларов, потому что не затрагивает лично чей-то карман. И от бедности русские разработали действительно эффективную систему.
– А почему же мы ее разработать не можем? – не понял полковник.
– К сожалению… У нас уже был, кажется, готов прорыв в исследованиях, но случилось непредвиденное… Наш руководитель проекта доктор Хуахин Шинкуа держал все нити проекта в голове, не слишком доверяя электронно-вычислительным машинам, на которых мы тогда работали. О современных компьютерах в те времена только мечтали. И доктор попал в аварию, в результате чего полностью потерял память. Я слышала, он до сих пор содержится в какой-то психиатрической лечебнице.
Полковник поднял указательный палец, изображая восклицательный знак.
– Вот этот вопрос, Клер, имеет особую важность, поскольку… Ладно… Ладно, об этом – потом. Скажите, что знал доктор Шинкуа?
– Все! Но основным вопросом, над решением которого мы до сих пор бьемся, занимался именно он, и именно он сумел его решить. По его бумагам, сколько мы не старались, восстановить ничего не удалось.
– И этот вопрос… – попросил Доусон уточнения деталей.
– Во вводной статье, которую вы только что читали, – Клер кивнула на ноутбук полковника, – я писала уже о генераторах неравномерной плазмы. Поскольку вы не технарь, я объяснять не буду, это сложно объяснить простыми словами. Сам генератор мы создали. Я над ним работала. И получился он ничуть не хуже, надо думать, чем у русских… Впрочем, с российскими генераторами мы не знакомы, и не буду хвалиться… Но генератор, и наш, и русский, блокирует работу всей электроники самолета… Полностью… От полетных приборов до систем наведения. А доктор Шинкуа как раз сумел найти способ, обойти эти ограничения. То же самое сделали и русские. А мы пока, без Хуахина, справиться не можем.
– Над этой проблемой тоже вы работаете?
– Нет. Моя работа ограничена генератором.
– Хорошо. И что же русские самолеты? Они превосходят «Стелс» в каких-то параметрах?
– По крайней мере, при использовании радаров ближнего слежения, работающих в сантиметровом диапазоне, русские самолеты ничуть не уступают «Стелс». Я опираюсь при этом на данные разведки. Что касается радаров дальнего слежения,
работающих в метровом диапазоне, то у нас нет данных по испытаниям. Но я думаю, что в метровом диапазоне и русские самолеты будут так же заметны, как «F-117». Я не вижу возможности спрятать самолет от таких волн. Впрочем, это не совсем моя компетенция. Что касается других сторон проблемы, то русские самолеты ничуть не потеряли маневренности и скорости в отличие от «Стелс», и в этом их преимущество.– Вам сколько лет, Клер? – неожиданно сам для себя спросил полковник.
– Тридцать девять. – Она ответила с легким удивлением в голосе, не понимая, чем вызван вопрос, не относящийся вроде бы к существу дела.
Он ее интонацию уловил и сразу постарался подыскать удачное обоснование для заданного вопроса:
– Просто… Вы выглядите лет на десять моложе… Простите, именно ваши слова о работе в докомпьютерную эпоху меня смутили. Я не понял, когда вы начали работать… Но вернемся к профессору Хуахину Шинкуа. Что он был за человек?
Клер вдруг насторожилась:
– Почему – был?
– Наверное, потому, что сейчас он совсем другой человек. – Доусон удачно отговорился, пока не вводя ее в курс дела, хотя и понимая, что ввести придется, чтобы самому глубже вникнуть в непростую ситуацию.
– Какой человек… – Глаза Клер при воспоминании слегка затуманились. Должно быть, она хорошо относилась к своему бывшему руководителю проекта. – Мягкий по натуре, культурный. Очень талантливый ученый, всего себя отдающий работе. К сожалению, как организатор, он был не слишком силен. Предпочитал многое делать сам, а не использовать весь потенциал лаборатории. И каждую разработку обязательно пересчитывал лично, чтобы не пропустить ошибку.
– Вот это уже интересно. Может быть, даже более интересно, чем вы думаете. Проверяя, как я понимаю, он знакомился с полной документацией по проекту?
– Конечно… В принципе это работа любого руководителя. Но есть руководители-менеджеры, есть руководители ученые. Менеджер не может во все вникать, он только организатор. А ученый вникает, и не только потому, что чувствует ответственность, но еще и из-за собственной увлеченности проблемой. Ему интересно все, каждая мелочь… Только не каждый будет проверять и перепроверять за всеми. Времени не хватит. Но доктор Шинкуа проверял и перепроверял, он был, как вы, наверное знаете, человеком одиноким и иногда даже ночевал в лаборатории. Он жил только работой… Единственный человек, с которым Хуахин общался вне работы, был его старый друг, владелец ранчо. Он погиб в той же аварии, в которой доктор потерял память.
– А вы? – и опять для себя неожиданно спросил полковник, отдавая себе отчет, что это вопрос сугубо личный, и Клер только так способна его понять.
– Я иногда выделяю время для личной жизни… – Клер поняла, и ответила почти сердито. – Но вы говорите какими-то загадочными фразами. Что вы нашли интересного в том, что руководитель проекта знал о проекте все? Разве это плохо?
– В силу своей профессии я обязан быть подозрительным, извините уж меня, – усмехнулся Доусон. – А отсутствие документов, позволивших бы вам продолжить работу и без мистера Шинкуа вызывает подозрения, и немалые. И не только одно это… Наш вопрос существенно осложняется тем, что в лечебнице, куда поместили якобы доктора Хуахина Шинкуа, под его именем все последние годы находился другой человек. А сам Шинкуа пропал неизвестно когда и неизвестно куда. Сейчас его ищут…
Клер от такого сообщения даже села прямо, ожидая продолжения. Но продолжения не последовало, и она вынуждена была задать вопрос:
– И вы считаете, что доктор Шинкуа…
– Я пока ничего не считаю. Я имею право только предполагать различные варианты. Наиболее вероятными мне кажутся два – или доктор Шинкуа был иностранным разведчиком и умело собирал данные о самолете-»невидимке», а потом с этими данными бежал к себе в страну, или иностранные разведчики похитили его в надежде выпытать то, что Шинкуа, как вы говорите, держал в голове.