Имя твоё...

– Я тебя не осуждаю, – сказала я, и Валера удивленно обернулся в мою сторону. Он как раз договаривался с таксистом об оплате, и моя реплика показалась ему вдвойне неуместной.

В машине было тепло, а Валера, оставшийся под дождем, выглядел промерзшей птицей с прижатыми к бокам крыльями.

Я закрыла глаза – мне хотелось свернуться на сидении калачиком, но водитель неправильно истолковал бы мое желание, и я привалилась к углу, прижала к себе баул – не такой уж и тяжелый, если по правде, – и оказалась в моей квартире, где я убрал со стола, бросил в стиральную машину грязную скатерть, а потом мы обнялись, наконец, и остались вдвоем. Где? Когда? Как? Мы оба этого не знали, что-то как-то почему-то сдвинулось в пространстве-времени, и это был не сон наяву, не видение, не ощущение возможного. Это было счастье, и мы оказались в нем, как цыпленок внутри скорлупы.

А больше ничего не было и быть не могло.

Глава девятая

Ты легла спать поздно, а у меня не было сил, и я забылся сном, хотя на улице громко разговаривали соседи, из припаркованной на углу машины доносились резкие чавкающие звуки, которые при большом желании можно было назвать музыкой, и какая-то женщина звала Ицхака, он не шел, проклятый, и она кричала, кричала, кричала…

Ты спросила меня, как я могу спать в таком гвалте, но разве я спал? Я ходил с тобой из комнаты в кухню, из кухни в коридор, из коридора на балкон, где ты хранила картошку в большой картонной коробке. Ты все время что-то делала и мешала мне спать больше, чем все мои соседи, вместе взятые, и поняла это только во втором часу ночи, когда сама свалилась с ног. Ты скинула с себя одежду, согрела ванну, это было незнакомое мне прежде ощущение теплоты и уюта, я подумал, что надо бы и самому попробовать, ты сказала: попробуй, и мы попробовали вместе – вода оказалась восхитительно теплой, я лежала, расслабившись, и едва не заснула, но ты меня растормошил, спасибо тебе, но вылезать из ванны все равно не хотелось, хотя вода остыла и уже не доставляла удовольствия.

Сон у нас был какой-то чудной, я его прекрасно запомнил, а тебе его помнить было не нужно – зачем, если помню я? Во сне мы бежали по зеленому лугу, догоняли друг друга, а потом разбегались в разные стороны. Солнце, прищурившись, следило за нами, губы его были плотно сжаты, но оно все равно что-то бормотало, и непонятные эти слова мешали нам быть вместе. Мы подняли с земли камень и бросили в небо, камень оказался луной – не полной, а растущей, ярким полумесяцем, который, будто серп, подрезал у солнца стебель, и светило скатилось под горизонт. Стало темно, холодно, и мы проснулись.

Я проснулся оттого, что в комнате было душно, а я проснулась потому, что проснулся ты.

Я поднялся, оделся и решил перед завтраком побриться, а я думала о том, что скажу Валере – он наверняка явится с минуты на минуту, а не явится, так позвонит, а если не позвонит, то это будет нечто из ряда вон выходящее, а следовательно, невозможное.

– Почему ты о нем думаешь? – спросил я, а я ответила, что совсем о нем не думаю, однако нельзя же просто выбросить из жизни человека, с которым еще недавно собиралась связать свою судьбу.

– Ты за него замуж, что ли, хотела? – ревниво спросил я.

– Ты не должен ревновать, Веня, тем более, что теперь это не имеет никакого значения.

Я не ревную, Алина, но я не хотел бы присутствовать при вашем объяснении, это все равно, что подглядывать в замочную скважину, даже если тебе разрешают. Неприлично, и лучше мне уйти. Подожди, Веня, уйдешь, если считаешь нужным, когда позвонит Валера, а пока побудь со мной.

И в этот момент Валера позвонил – не по телефону, а в дверь: это был характерный для него звонок, один длинный и один короткий. Я пошла открывать, а я ушел – не отключился, как следовало бы, возможно, сказать, а ушел из твоих мыслей и закрыл за собой дверцу.

Пошел на кухню и сел бриться.

О чем они говорят сейчас? Что решают? И что нам делать потом? Я мог послушать и даже посмотреть, но не хотел – не потому, что считал неприличным подслушивание и подглядывание (конечно, считал, но Алина стала моим вторым «я», можно ли назвать подслушиванием наблюдение за самим собой?), но мне этого не хотелось. Я не хотел знать, какими словами Алина отправит Валеру в отставку, я вообще не хотел видеть этого человека. Когда все закончится, Алина мне скажет.

Побрившись и выпив кофе, я включил компьютер и попробовал работать. Сначала проверил почту – пришли несколько интернетовских рассылок, интересных, но сегодня совершенно не нужных, письмо от Антона Бажанова, московского журналиста, с которым мы переписывались после личного знакомства на конференции русскоязычной прессы в Тель-Авиве, и еще были какие-то сообщения, которые я открывать не стал: отправители были мне не известны, мало ли какая гадость могла выплыть из невинных на вид посланий. Вирусами полна сеть…

О вирусах я и начал писать очередную статью в газету. Благодатная тема, редактор просил меня развить ее в связи с недавним появлением разрушительного вируса «Я тебя люблю», и я расписывал ужасы, ожидающие невинного пользователя, заполучившего заразу на свой жесткий диск. Почему бы не написать об этом детективный роман? – возникла нетривиальная мысль. Впрочем, сама по себе мысль была тривиальной, но я никогда прежде всерьез не думал, что способен взяться за детективное произведение. Сюжет, фабула, интрига, убийство, расследование, улики, допросы, тайны, без которых нет хорошего детектива – это было не для меня. Хотя, собственно, почему? Потому что я никогда всерьез об этом не думал?

В висках возникло легкое давление, знакомое, но совершенно мне сейчас не нужное – впрочем, когда оно мне было нужно? Никогда оно мне нужно не было, но кто меня о том спрашивал? Под рукой не оказалось листа бумаги, вставать не оказалось сил – идти к секретеру, открывать ящик… Проще нажимать на клавиши, хотя прежде я так не поступал, но сегодня все в моей жизни шло по-другому, пальцы разбежались по клавиатуре, а я смотрел на экран и читал, как музыкант читает с листа сложный клавир:

"Осторожность не мешает, однако стремление побеждает мудрое пренебрежение. Отринуты будут недоброжелатели, не забывай о том, что и они – мудры. Не бойся, не стой на месте, не уходи душой. И будешь…»

Последнее предложение я не дописал. Давление в висках исчезло так же неожиданно, как возникло, пальцы опять слушались меня, а не того, кто управлял ими в мое отсутствие. Странно. Не было такого прежде, чтобы текст прерывался на середине фразы. Бывал он всяким, в том числе и непонятным, но всегда законченным по смыслу и грамматике. «И будешь…» Что будешь?

Осторожность, конечно, не мешает, и мудро пренебречь опасностью тоже благое дело, но при чем здесь стремление, почему-то побеждающее мудрость? Темна вода во облацех, Господи… Когда перестану я пить из чаши сей, горечи полной?

Фу ты, проклятье! Сам с собой заговорил как по писаному. Пора бы уже Алине прийти – почти час после звонка Валеры. Неужели она с ним до сих пор не разобралась? Посмотреть, что происходит? Я с трудом удержал себя от этого соблазна. Не нужно. Было бы нужно, Алина меня позвала бы. Да я и сам бы почувствовал, а я не чувствовал ничего, будто Алина стала воспоминанием, наша духовная общность – моей фантазией, несбывшимся желанием сокровенного.

Алину я не слышал, не видел, не ощущал, и мне стало невыносимо тоскливо – вдруг, ниотчего, без причины. Компьютер сам собой выключился, когда я проходил мимо, а бра над диваном, наоборот, включилось, но я протянул руку, и свет погас. «Зажгись!» – мысленно, а потом вслух произнес я, но ничего, конечно, не произошло, с чего бы электричеству двигаться по проводам согласно моим указаниям?