Имя убийцы

То, что он сделал потом, удивило даже его самого. Он отдернул штору, распахнул окно, ловко оседлал подоконник и через мгновение был уже снаружи. Пересек парковку, остановился. Подождал, пока привыкнут глаза, начал вглядываться в заросли молодой акации. Нет, не паранойя, что-то в этом было…

Он уже собрался шагнуть в неизвестность, но что-то остановило. Человек в банном халате, ищущий в кустах посреди ночи вчерашний день… Он попятился к дому, вскарабкался на подоконник, с чувством превеликого облегчения ввалился в номер, запер окно, задернул шторы. Напевая под нос «Пусть боимся мы волка и сову…», включил торшер рядом с журнальным столиком, несколько минут сидел в тишине. Поднялся, вставил диск в проигрыватель, вооружился пультом.

Несколько раз он внимательно пересмотрел запись, запечатлевшую последние мгновения жизни генерала и его телохранителей. В ней было что-то занимательное… Он начал делать остановки, пользуясь клавишей «пауза». Приступил к покадровому просмотру. Все нормально, никакого подвоха. Максим снимал генерала — в этом не было ничего необычного, если не запрещено, значит, разрешено. Первая пуля угодила в Гришу, а у Максима от громкого хлопка за спиной дрогнула рука. Потрясенный генерал, мельтешение камеры после второго выстрела, последний выстрел, отправивший боевого генерала на дно озера…

Было в этом что-то занимательное, но он не мог понять, что. Придется еще раз пересмотреть завтра, на свежую голову…

Но утром не было свежей головы — как ни мусолил он ее под краном. Выйдя из гостиницы, он стал размышлять: позавтракать перед посещением морга или сначала посетить морг, а уж потом позавтракать? Каждый вариант имел свои положительные и отрицательные стороны. Победил голод. В гостинице ничего не осталось — прокурор прошлым вечером не только пил, но и ел. На вопрос, в каком из заведений городка можно вкусно позавтракать, администратор Антонина Андреевна развела руками.

— Лучше всего вам съездить на Токарку, молодой человек. Большая Муромская, 11, недалеко от «Катюши». Кафе называется «Рябинка». Работает с раннего утра. Там иногда неплохо кормят. На нашей же стороне все открывается поздно, десять раз успеете проголодаться. И не вздумайте питаться в столовых, там сплошной бульонный кубизм и резиновые котлеты. В нашем городе не существует достойной конкуренции общепиту, молодой человек. Это у вас в Москве капитализм, а у нас до сих пор выполняют решения партии заморить народ голодом.

— Спасибо, Антонина Андреевна, — раскланялся Турецкий. — Прискорбно слышать. Признаться, я большой любитель вкусно поесть.

— Сочувствую, — усмехнулась администратор. — Придется вам попридержать свою привычку. А также очень осторожно покупайте продукты в магазинах. Смотрите на срок хранения. Какой только гадости к нам не завозят. Словно не город, а свалка. Особенно колбаса. О, молодой человек, никогда не пробуйте местной колбасы, если хотите еще пожить. Это не колбаса, это картон, соя, химия.

— Увы, — развел руками Турецкий, — столица тоже не образец. Бич времени. Химия сделала огромный шаг вперед в пищевой промышленности.

В заведении «Рябинка» было пусто, как после пожара. Он сел на видное место, закурил. Тоскливо осматривал зал, который с вечера явно не прибирали, прислушивался к голосам из подсобки — а там одна работница плакала, жалуясь на своего парня, который ее разлюбил, другая, как могла, утешала. Высунулась голова с торчащей изо рта сигаретой.

— Вы что-то хотите?

— Сосиски, пиво и порядок, — перечислил Турецкий. — Угадайте, девушка, с трех раз — чего я тут хочу. Может, меню принесете?

Учинять скандалы с утра пораньше страшно не хотелось. Девица, фыркая, доставила меню, он ткнул, во что пришлось, и, пока неторопливо исполнялся заказ, позвонил жене.

— Знаешь, дорогой, я сегодня спала, как младенец, — сообщила Ирина Генриховна.

— Это как? — не понял Турецкий.

— Просыпалась через каждые полчаса и плакала.

— Вот только не надо обо мне волноваться, — возмутился Турецкий. — Серьезно, Ириша, я сам о себе поволнуюсь. Ловили другого — поймали меня, это так в духе правоохранительных органов. Недоразумение разрешилось, приступаю к работе. Вот только поем…

— Представляю, как тебе там не сладко, — посочувствовала жена. — Я тоже направляюсь на работу. Вечером хочу заехать в автосервис — такое ощущение, что мой железный конь начинает прихрамывать на обе ноги и страдать одышкой. О, черт, чуть перекресток не проехала…

Доктор Евсеев оказался милейшим словоохотливым человеком с бледным лицом и подрагивающими руками. Встреча с этим «приятным» господином состоялась в прозекторской местного морга на улице Пролетарской — Турецкого пропустили в заведение беспрепятственно, сообщив, что доктор Евсеев уже работает. Доктор трудился не покладая рук. В холодном сумрачном помещении, кроме него и нескольких тел под белыми простынями, никого не было. Специалист вскрывал мужчину средних лет — с большими залысинами и сведенным судорогой лицом. Ловко орудовал тонким скальпелем.

— Странно, — бормотал он под нос. — Нос синий, а кровь не голубая…

Дрожащие руки, судя по всему, специалисту не мешали. Он покосился на побледневшего посетителя, проследил за его взглядом, оставил «работу», прикрыв ее простыней.

— Эссенциальный тремор, знаете ли, — объяснил он, показав Турецкому ладони. — Медленно прогрессирующее дрожание рук. Старость не радость. Во всяком случае, это лучше, чем рак. Говорят, что избавиться от этой болезни можно только путем трепанации черепа и удаления из мозга ответственных за болезнь клеток. Не думаю, что когда-нибудь соглашусь на вскрытие своей любимой черепной коробки. Евсеев. Марк Абрамович. — Пожилой человек стянул перчатки и протянул руку. — Видимо, про вас мне говорил Виктор Петрович. Да, я в курсе. О, нет, это не Регерт, — улыбнулся доктор, глядя, как посетитель пожирает глазами тело под простыней. — Это Ткаченко, спасатель. Много пил, но умер от другого. Возможно, вы слышали об этой грустной истории. Лодка разбилась, мертвые тела выбросило на берег… Хороший был человек, я знал его, несколько раз выпивали вместе, м-да… В данном случае никакого криминала. Наскочили на подтопленное бревно, лодка перевернулась, ребят накрыло…

«Кажется, зря я позавтракал», — подумал Турецкий.

— Пойдемте. — Доктор сделал приглашающий жест, предлагая пройти в соседнее помещение. Продирающий душу металлический лязг — он резко выдвинул ящик. Турецкий сглотнул. Он много раз посещал подобные заведения, а все никак не мог избавиться от мерзкой сухости во рту. По покойнику было видно, что в морге он уже залежался. Пора бы в землю. Мужчина был пожилой, ни капли лишнего жира, хотя и не сказать, что худощавый, горбатый нос, увенчанный рельефной родинкой, беспорядочно растущие, в том числе из носа, седые волосы. Правая сторона черепа существенно отличалась от левой — благодаря фиолетовой рваной опухоли.

— Деформация черепа, — пояснил Евсеев. И пошутил: — Типичный инфаркт. Налицо следы механических повреждений. Смерть наступила мгновенно, бедняга не мучился.

— Да, мне говорили, — пробормотал Турецкий. — Его ударили накопителем компьютерной информации устаревшей модификации. Это тяжелая коробочка, напоминающая кирпич. Что-то вроде шкатулки, где тоже хранится мелкий хлам…

— Да, я помню, — кивнул Евсеев. — Мне приносили эту «шкатулку». С орудием убийства «ноу проблемз», как говорится. Потерпевшего ударили именно ею. Потом поставили на место и стерли отпечатки пальцев. Но осталась небольшая деформация на корпусе — ее конфигурация удачно совпала с конфигурацией раны.