Имя убийцы
Шрифт:
— Вы просто гений внезапного задержания, Эльвира, — похвалил Турецкий. — Обязательно похлопочу перед вашим руководством о присуждении внеочередного воинского звания. Теперь давайте расколем этого доброго молодца — кто такой, чего хотел…
— Послушайте, я же… это самое… — «задержанный» начал судорожно выбираться из кресла, но Эльвира показала ему кулак, и тот утихомирился, скорбно уставился в стену. Но рта закрывать не собирался.
— Вы просто ставите меня в идиотское положение…
— Раз попали в это положение, то ведите себя просто и естественно, — строго сказал Турецкий.
— Как настоящий идиот, — добавила Эльвира и звонко рассмеялась. — Облегчу ваши
— Егорович, — буркнул плененный.
— Личность не сказать, что легендарная, но весьма известная в нашем райцентре.
— Возглавляет частное сыскное бюро, в котором сам себе директор, сотрудник и бухгалтер? — предположил Турецкий.
— Да нет никакого бюро, — отмахнулась Эльвира. — Просто крыша у него немного того…
— Это у тебя, Эльвира, крыша того! — вякнул Мышкевич, но быстро притух — Эльвира встала, подошла и остановилась у него за спиной. Пойманный втянул голову в плечи. Турецкий насторожился — что она будет делать?
Эльвира не стала распускать руки. Напротив, с какой-то издевательской лаской погладила задержанного по мятой бейсболке.
— Итак, Мышкевич Эдуард Егорович. Просто псих.
— Сама ты псих… — вякнул Мышкевич и с надеждой посмотрел на Турецкого. Турецкий пожал плечами, дескать, сами разбирайтесь, кто из вас псих.
— Когда-то был выпускающим редактором нашей районной газеты «Красный путь», но занимался чем угодно, кроме того, чем должен был. Постоянно влипал в какие-то скандалы, мечтал добиться правды, выступал против добропорядочных граждан…
Эльвира тюкнула Эдика ребром ладони по макушке, Мышкевич вздрогнул. Создалось впечатление, что, не являйся Турецкий свидетелем этого маразма, удар бы вышел душевнее.
— В общем, был непревзойденным нарушителем спокойствия нашего сонного городка. Одержимый бесом, клеймил позором заворовавшуюся городскую администрацию, милицию — ее верных служителей, санэпидемнадзор, налоговую службу, инспекцию по маломерным судам, медицинские учреждения, лесную охрану, спасателей, торговцев, нечистых на руку коммерсантов, прочих мздоимцев, находил какие-то якобы порочащие их факты, бегал по кабинетам, писал в Москву, в Страсбургский суд, в Гаагский трибунал. Занимался какими-то смешными расследованиями, вернее, производил самостоятельные неквалифицированные попытки, обещая вывести злодеев на чистую воду, наказать. Допрыгался до того, что однажды ему надавали по дыне в темной подворотне, после чего он надолго слег…
— Это лишний раз доказывает, что я прав! — взвился Мышкевич. — Восемь вагонов с лесом ушли в обход ДОКа!
— Это лишний раз доказывает, что ты всех достал, Эдик, — Эльвира шлепнула его по макушке, — своим неугомонным правдоискательством. От Мышкевича ушла жена — не ушла, а убежала в ужасе, отвернулись друзья, знакомые, соседи, внимательно стал к нему присматриваться участковый психотерапевт…
— Ну, вот и ты туда же, Эльвира… — сникли плечи правдолюбца. Он тяжело вздохнул, тоскливо уставился на торчащий из щели в DVD-проигрывателе диск. Турецкий насторожился, если тот к нему бросится, он может не успеть перехватить. Но Мышкевич решил не рисковать, хотя глаза алчно и блеснули. Все-таки есть у парня нюх, отметил Турецкий.
— Ты же когда-то неплохо ко мне относилась, Эльвира…
— Тебе показалось. Выйдя из больницы, господин Мышкевич обнаружил, что его уволили из редакторов, сделали банальным журналистом. Отчаявшись найти правду в этом жестоком мире, онпревратился в обыкновенного алкоголика. Пил по-черному, уходил
в продолжительные запои, был замечен в неадекватном поведении, ввязывался в драки, попадал в милицию. Ты так часто в нее попадал, Эдик, что я удивляюсь, почему ты не остался в ней работать.— Потому что там все продажные, — храбро огрызнулся Мышкевич. — Даже ты, Эльвира.
— Спасибо. В последнее время ты вроде бы перестал пить, иногда показываешься на работе…
— Его не уволили? — удивился Турецкий.
— Пожалели. Только из жалости держат на ставке. Но, думаю, что скоро его все же попрут. Впрочем, в последнее время тебя почему-то не видно, не слышно, Эдик. Неужели опять мышкуешь? Сменил тактику? Из правдоруба превратился в частную ищейку?
— Зачем вам это? — кивнул Турецкий на фотоаппарат.
Тот покрепче прижал штуковину к груди.
— Кадры решают все, — засмеялась Эльвира, — особенно если сделаны скрытой камерой. Вам уже не скучно у нас, Александр Борисович?
— Бред какой-то, — признался Турецкий. Он недоверчиво всматривался в пойманное недоразумение с трясущимися конечностями и не мог взять в толк, чем же были вызваны его страхи?
— Позвольте, угадаю, Эдуард Егорович, — сказал он, — чем же было вызвано ваше посягательство на основополагающую статью Конституции о неприкосновенности частной жизни граждан. Вы решили, непонятно с какого перепуга, или, извините за дерзость, ПЕРЕПОЯ, что сможете самостоятельно разобраться в громких убийствах, случившихся в районе. Будучи журналистом, вы прекрасно об этих убийствах осведомлены. Узнали, что из Москвы прибывает следователь, решили познакомиться, так сказать, в одностороннем порядке. Какого черта вы все время сидите в кустах?
— Где хочу, там и сижу, — проворчал Мышке-вич. — Вдруг вы такой же, как они? Нет, я, конечно, слышал о следователе прокуратуры Турецком, на счету которого много раскрытых дел, я даже раздобыл в Интернете вашу фотографию…
— Сомнения не давали покоя, Эдик, — хихикнула Эльвира. — Теперь ты видишь, что перед тобой настоящий Турецкий. Понимаешь, какая честь оказана нашему городку? — Она взяла Мышкевича за плечи и хорошенько встряхнула. — Ну и что будем делать с этим сокровищем, Александр Борисович? Мне вас заранее жалко. Избавиться от этого типа вам будет трудно. Он пролезет в любую щель, будет вас преследовать, совать нос в ваши дела. Поколотить его, в сущности, можно, но это не лекарство. Если уж Эдику что-нибудь приспичит…
А Мышкевич внезапно замолчал, алчно уставился на Турецкого. Тому стало не по себе. Мышкевич повернул свою слегка сплющенную голову и вновь уставился на диск, торчащий из проигрывателя.
— Я знаю, что это такое. — Он резко выбросил палец. — Вам дал прокурор. Такая запись была у каждого члена московской следственной группы.
Они ее долго изучали, анализировали, спорили, а толку?
«А почему бы не обернуть неприятную ситуацию в свою пользу? — подумал Турецкий. — Хуже все равно некуда. Вдруг он что-нибудь знает?»
— Позволь на «ты», Эдик, — вкрадчиво сказал он.
— Только не обольщайся, приятель, — насупилась Эльвира. — Александр Борисович будет к тебе на «ты». А ты к нему — на «вы» и желательно шепотом.
— Да, конечно, конечно, Александр Борисович, — воспрянул духом Мышкевич. — Без меня вам это трудное дело не размотать, предлагаю объединить усилия…
Турецкий засмеялся. Эльвира присоединилась к нему, а оживший Мышкевич вновь скорчил физиономию умирающего.
— Ты свистнул в своей редакции эту запись, — продолжал Турецкий, — или добыл ее другим путем. Скажем, незаконно скопировал, пока ответственное лицо ловило ворон.