In vinas veritas

Постоянно играла музыка. Позднее я увидел ее источник — рояль, на котором клавиши волшебным образом сами по себе нажимались. Репертуар я выучил за десять минут. Такова была периодичность плавного наигрыша композиции «Спи, моя радость, усни». Наверно, такая оптимистичная мелодия настраивала пациентов на оптимистичный лад, внушая мысль о бренности бытия и радости покоя, вечного покоя.

Когда по местной громкой трансляции назвали мое имя, добавив к нему приставку «сан», я поплелся вслед за медсестрой, которая усадила меня на диван в коридорчике, отделенном от общественного зала ожидания короткими шторами. Их длина была такой, что я мог видеть только ноги сидевших в креслах людей. Ожидать приема мне пришлось еще минут двадцать. От нечего делать сосчитал все ноги, какие были в зоне обозрения. Получилось нечетное число. Я пересчитал еще раз — то же самое. Выходит, за занавеской сидел то ли трехногий мутант, то ли одноногий инвалид. После скрупулезного анализа обуви пришел к выводу, что одно копыто в кеде не имеет пару. Я со всем вниманием стал осматривать его: нога пятидесятого размера, отстукивающая такт, руки на подлокотниках кресла, клетчатая рубашка. Я уже стал отводить взгляд, как, вдруг, после очередного объявления, появилась из ниоткуда другая нога, человек встал и ушел. Интересно, где же он прятал свою конечность, за голову, что ли, забрасывал?

Додумать не успел, потому как, наконец, вызвали меня. Спасибо миловидному японскому врачу женского пола. Хоть она и ни бельмеса не знала по-английски, но вовремя давала мне нашатырь, когда я, уставая от зачистки моих ран с помощью блестящих скребочков, готовился завалиться в обморок. Наверно, они просто забыли об обезболивающем. Я-то вспомнил, но японский язык всегда был для меня чужд, поэтому пришлось обливаться крупным потом и терпеть.

Наверно, выглядел я на выходе из госпиталя не очень жизнерадостным, потому что мой гид стремглав ускакал в близлежайший магазин и вернулся оттуда с бутылкой ледяного сока. Мог бы, конечно, сакэ прихватить какое-нибудь.

Репертуар элегантной пианистки был разнообразным. Солидные дедки сметали с тарелок еду, флегматично орудуя вилками и ножами. Саша нам заказал рыбу в кляре, чему я порадовался, потому как старался не очень обременять желудок мясом. Наш маленький горбатый официант заставил весь стол разнообразными тарелками. Даже лимон лежал на отдельном блюдечке, пронзенный трезубой вилкой и со специальным кривым блестящим ножичком. О цене всего этого лучше было не задумываться. Но когда, расположив все блюда в гармонии, он начал предлагать отведать их вина, Саша, не выдержав, спросил:

— Нужно ли нам будет за это рассчитываться наличностью?

Карлик рассмеялся скрипучим смехом:

— Если Вы желаете, то можно и так. Но, вообще-то, весь ужин будет позднее включен в общий счет номера при вашем отъезде.

— Хорошо, мерзкий карлик, неси нам вино из своих погребов! — сказал я по-русски.

— Что, простите? — переспросил он.

— Мой друг желает сначала отдегустировать вино, чтоб потом сделать выбор. Это возможно? — поинтересовался старпом.

Тот кивнул в ответ и удалился, позвякивая ключами.

Дегустировали мы все вино, что он приволок с собой на тележке. Наше поведение откровенно его развлекало. В конце концов, посмаковав по глотку из всех бутылок, я сказал:

— Пожалуй, мы остановим свой выбор на самом дешевом вине из всего этого изобилия.

Саша засмеялся, карлик тоже вовсю заулыбался.

— Может, и Вы составите нам компанию? — спросил у него я.

Тот вздохнул:

— Я бы с удовольствием, но мне сейчас предстоит обслуживать многих из этих чопорных англичан, — он кивнул вглубь зала.

Тогда мне показалось это только оговоркой.

Тем временем начало смеркаться. За окном в серой хмари тяжело вздыхало море. Принесли свечи в огромных подсвечниках, пианистка вовсю шпарила Глюка, ужинающий народ начал нагружаться вином и коньяком. Мы лениво потягивали вино, вкус которого я не особо ощущал. Вновь подбежал наш знакомец — официант. Он приволок тяжелую медную пепельницу в форме когтистой ладони пальцами вверх.

— Спасибо — мы не курим, — поблагодарил его Саша. — Да и пойдем мы, пожалуй.

— Завтрак подать в номер? — поинтересовался на прощанье карлик.

— Да не стоит, позавтракаем здесь. К тому же завтра мы съезжаем.

— Ладно, — просто ответил он, и заспешил на помощь встающему из-за стола старику с синим носом.

За стеклянными дверями две разряженные дамы стояли друг напротив друга с сигаретами в длинных мундштуках наперевес. Они молчали, только выпускали к потолку тонкие струйки дыма. Чуть поодаль их великовозрастный компаньон ожесточенно блевал в мусорницу.

— Высокие, высокие отношения, — сказал я.

В своем номере мы попадали кто куда: я на диван, Саша — на коврик. Вернее, попытался он приземлиться на кресло, но малость не подрасчитал и завалился на пол. Усталость накатила, как после хорошего трудового дня. Телевизор показывал отрывки из футбольных матчей с участием английской сборной под комментарии Гарри Линекера. Я нашел в себе силы встать, заварить хороший кофе, отсервировать стол и выставить на него остатки нашего летного пайка.

— Давай, Саша, отметим наш первый рабочий день.

— Ох, я даже пошевелиться не могу, — пожаловался он с ковра. Запах крепкого кофе наполнил комнату и помог ему задействовать руки, чтоб забраться в кресло.

— Чтоб у нас все получилось! — сказал я тост.

— И, чтобы нам за это ничего не было! — дополнил он.

— Точно.

Мы помолчали немного. За окном шел нескончаемый дождь, Линекер от души веселился, морская тоска заглянула к нам в глаза: где-то за тридевять земель наши семьи, возвращение к которым еще, ох, как не скоро.

— Знаешь, я тут подумал, — проговорил задумчиво старпом, — если завтра администратор все-таки выставит нам счет за выпитое сегодня вино, то эту гостиницу будут покидать два разбитых сердца.

— Точно, — откликнулся я, — а в гостинице останется одна разбитая рожа.

20

Я смотрел футбол до тех пор, пока не заснул на мягком диване. Саша давным-давно ушел к себе в апартаменты, несмотря на совсем еще непозднее время. Меня тоже порядком разморило, поэтому даже интереснейший обзор футбольных страстей не смог удержать от объятий Морфея.

Проснулся уже ночью, около двух часов. Долго лежал, пытаясь осознать: где я, кто я? Вокруг темнота, только отсвечивает разными цветами телевизор. Сон, приснившийся перед пробуждением, вращался в голове, как карусель, мешая восприятию реальности. Наконец, сфокусировавшись на экране, узнал хитрую физиономию Пеле, вещающую на весь мир, какой он дартаньян. Не, на такие подвиги я еще не созрел, чтоб посреди ночи созерцать скупые кадры кинохроники. Вот если бы нашего Воронина показали, как он пытался, но не успел превзойти великого бразильца, я бы смотрел с энтузиазмом.