Иначе жить не стоит

А Катенин глядел в окно самолета. Небо было широченное, удивительно легкое, поля внизу — чисто изумрудного цвета, поезд, пробегавший внизу, был похож на детский заводной, а дым из трубы паровоза, казалось, не поднимался вверх, а расстилался по земле вместе с летучей тенью от самолета. Как прекрасно было бы это утро, весь этот мир с его трудом и надеждами, если бы не Люда. «Вышла зама…» Боже мой, только бы это оказалось ошибкой!

Когда он вихрем пронесся по лестнице и поднял трезвон у двери своей квартиры, открыла Екатерина Павловна.

— Сева! — вскрикнула она, обнимая его, и заплакала. Но он отлично видел, что она уже не расстроена, что она особенно тщательно одета и причесана, даже серьги надела.

— Ну? — спросил он, скидывая пальто прямо на пол.

— Вот тебе и ну! — сказала она виновато и весело. — Такая уж наша судьба. Узнавать последними. Вышла замуж.

— Да за кого? — с отчаянием выкрикнул он.

— Господи, разве я не написала? Да за своего майора… за Анатолия Викторовича… Неужели я не написала? Но он очень милый и очень любит ее, и, знаешь, в конце концов, может, оно и к лучшему…

— Я вижу, ты тоже влюблена в него, — раздраженно прервал Катенин. — С ума посходили!

— Т-с-с… она дома.

— Ну и что? Радоваться прикажешь? Поздравлять? Хвалить?

— Сева, умоляю тебя… Конечно, это вышло так скоропалительно…

— Ты объясни, почему пришлось так неприлично торопиться?

— Боже мой, Сева… Ну, влюблены, ну, решили… теперь все проще, чем в наше время. Он приехал из лагерей, встретились… Разлука многое проверяет… Я тебя уверяю, он такой милый и порядочный…

— Это я уже слышал. Где Людмила?

— Спит.

— В полдень — спит? А этот ее… супруг?

— Он уехал на службу… Сева, умоляю тебя!

Оттолкнув жену, он, не стучась, вошел в комнату дочери. Люда лежала в постели, но совсем не спала — видимо, услыхала голос отца.

— Папка! — восторженно проворковала она. — Папка приехал!

И, закрыв голову руками, со смехом сказала:

— Если сердишься, бей! Я приготовилась к хорошей трепке!

Обняв отца за шею, она целовала его, дурачилась, охала, снова целовала и между поцелуями и смехом говорила:

— Виновата! Оправданий нет! Влюбилась! Привела в дом чужого, страшного мужчину! С пистолетом в кобуре!

— Люда, ты подожди, ты…

— Папочка, уже поздно! Он уже тут! Если б он не уезжал в чертову рань на службу, ты бы сейчас увидел рядом со мной во-от э-та-кие-е страшные черные усы!..

Серьезного разговора с дочерью не получилось. И рассказа о методе взрывов тоже не получилось: и жена, и дочь были заняты своим. Но днем заехал обедать майор — Катенин впервые рассмотрел его как следует и не мог не признать, что Анатолий Викторович — славный, застенчивый и очень влюбленный человек. Страшных усов у него не было, но ему перевалило за тридцать, и легкие морщинки уже намечались под усталыми глазами. После первых минут взаимной настороженности именно майор заинтересовался изобретением Катенина и долго расспрашивал о всяких подробностях: бывший механик, он легко улавливал особенности и трудности новой технической проблемы.

— А теперь скажите мне, Анатолий Викторович, почему вы так поторопились? — спросил Катенин, оставшись наедине с майором.

— Я целых два года торопился, — со вздохом ответил майор. — Это Людочка все тянула… Поймите меня, Всеволод Сергеевич!

— Но почему было не подождать… хотя бы моего приезда.

— Она… мы… порешили отпраздновать свадьбу, когда вы приедете…

— Вы еще не зарегистрировали брак?

— Как можно! — вскинулся майор. — Мы зарегистрировались еще там, в лагерях…

Поняв, что проговорился, майор густо покраснел.

— Люда ездила к вам в лагеря?

— Всеволод Сергеевич! Я вас уверяю… Когда мы уже решили, она вдруг приехала в гости… Вы не подумайте…

У Катенина создалось впечатление, что майор выгораживает ее, но торопливость была продиктована Людой. Господи, до чего сумасбродная девочка!

— Как же вы собираетесь жить дальше? Ведь у Люды талант, ей нужно учиться.

Майор поднялся и сказал торжественно:

— Я люблю ее, Всеволод Сергеевич, и сделаю все, чтобы ей было хорошо. На уроки я ее сам отвозить буду. А жить… у меня есть комната в военном городке, очень хорошая комната… Но Людочка сказала, что не хотела бы расставаться с вами. Будет так, как решите вы.

Когда майор снова уехал на службу, Катенин позвал дочь.

— Он тебе понравился! — заявила Люда, ласкаясь к отцу.

— Мне хотелось бы, чтобы ты закончила учебу…

— Так я и кончу!

— Люда, ты теперь замужняя женщина. У тебя будут домашние заботы…

— Какие же заботы, когда мы живем здесь?

Катенин усмехнулся чистосердечности ее молодого эгоизма. Правда, какие у нее заботы? Просто лишние заботы маме…

На следующий день Люда подробно расспросила отца о методе взрывов, рассмотрела набросок схемы и постаралась понять… Муж ли рассказал ей? Или сама вспомнила?

— Ой, папка, какой же ты у меня умный, оказывается! — Ее лицо зарделось, глаза заблестели. — Если примут… мы переедем в Москву, да?

— Ну, об этом пока рано думать. И потом… ты-то все равно останешься, ты же замужем, девочка!

Она застыла с приоткрытом ртом.

Досада и недоумение так явно читались в ее лице, что Катенин отвел глаза и начал кнопками закреплять чертеж — пора было приниматься за работу. Две тонкие ручки обвили его шею.

— Ой, папочка, я не хочу без тебя…

— Людочка, я ж еще никуда не уезжаю! Наконец, ты сама решила свою судьбу.

Она пошлепала его по щекам.

— Ты еще недоволен, что твоя единственная дочь по-прежнему дома и больше всех на свете любит своего папку?!

Он растрогался, но холодок в сердце остался. Весь этот день он принимался чертить — и надолго задумывался, опустив руки на чертеж. Кажется ему или так и есть — то, что приоткрылось сегодня в дочери?

Недавние дни в Москве казались далекими-далекими. Счастливый, целеустремленный человек жил там в пустой квартире Арона Цильштейна, творил, мечтал, ни о чем другом не думал и ни от чего не страдал. Энергичный, деятельный человек по вечерам ожидал своего друга и тут же выкладывал ему свои сомнения и вопросы, и друг заинтересованно помогал… Очень его не хватало сейчас, Арона!

До конца отпуска осталось три дня. Два дня. День. Вот уже и на работу вышел, нахлынули повседневные дела. В субботу отпраздновали свадьбу; свадьба запомнилась усталым лицом Кати и счастливым — Анатолия Викторовича, шумной суматохой в доме и непроходящей неловкостью перед зятем оттого, что Люда играет, да, талантливо играет роль юной, застенчивой новобрачной.

Назавтра он выехал на одну из шахт, где на участках глубокого залегания происходило много несчастных случаев. Несколько часов провел на этих участках, в штреках, продуваемых насквозь мощной струей холодного воздуха, смягчающего невыносимую жару земных глубин. Простудился. Возвращался больным. Температура вызывала озноб, кашель не давал уснуть. И тут, бессонной ночью в темном вагоне, к нему пришел стыд. Мучительный и гневный стыд. Как я смею отвлекаться, медлить, терять время на посторонние переживания, когда в моих руках метод, способный избавить тысячи людей от тяжелого и опасного труда под землей? Как я смею лениться оттого, что рядом нет стимулирующей энергии Арона? Или я не в состоянии осуществить свою — свою собственную! — идею без подталкивания и чужой помощи?