Иная сила

— Скорее не тайну, а предназначение, — сказал барон.

— И каково же оно?

— В конце века деспозин должен поведать о событиях, которые наступят через век и даже далее чем через век. Насколько далее — это уж от наития зависит…

— Постой, постой, — перебил его князь. — Так нынче-то у нас семьсот девяносто девятый год! Как раз век подходит к своему окончанию! И ты что ж, уже можешь что-то сказать так далеко наперед?

— Пока не могу, — признался фон Штраубе. — Видно, срок еще не настал.

— Хорошо, — сказал Бурмасов, — ну а когда настанет срок — кому ты должен это передать?

— Магистру Ордена. Так делали все мои предки, жившие на рубежах веков. Кстати, мой прадед сто лет назад предсказал изгнание Ордена с Мальты, что хранилось в великом секрете, пока не нашло свое подтверждение.

— Погоди-ка, — опять остановил его князь, — покуда не до Мальты твоей. Ты сказал, что магистру своему должен передать, а это, стало быть…

— Теперь, стало быть — императору Павлу, являющемуся нашим магистром.

— Вот! — воскликнул Бурмасов и поднял палец, указуя им куда-то ввысь. — А до того, как Павел наш стал магистром, никто на твою жизнь не покушался! Вот, кажется, мы и нашли ту самую точку!

— Да ты о чем?

— А я о том, что кому-то больно неугодно, чтобы твое откровение дошло до Павла!

— Но почему же? — удивился фон Штраубе. — Ведь речь идет о временах столь отдаленных, что из ныне живущих уже не останется никого. Магистр должен после разговора со мной оставить послание для будущих веков и запечатать его ровно на сто лет.

— Да… — снова задумался Бурмасов. — Нынче мало кто думает на сотню лет вперед. В этом смысле твои откровения вроде бы никого особо волновать не должны… Хотя постой-ка! Откровения тех предков твоих имели касательство к судьбе мира всего или только к судьбе вашего островка?

— Большей частью, конечно — к судьбе того места, где эти откровения происходили. В тех случаях — первоочередно к Мальте, стало быть.

— Ну а ежели ты сейчас в России и станешь делиться своими откровениями с российским императором — то в этом случае…

— В этом случае, — сказал фон Штраубе, — я так думаю, откровения будут иметь касательство по большей части именно к России.

И снова, подъяв перст, Бурмасов воскликнул:

— Вот!.. Ибо что такое Мальта твоя? Ты уж не серчай, но Мальта твоя — тьфу, островок! На географической карте булавкой в него ткни — и всё, нету твоей Мальты!.. А Россия… Это, брат, Россия! Тут из пушки по карте пали — все равно что-нибудь да останется!

— Да, Россия — преогромная страна, — признал фон Штраубе, — но к чему это ты?

— Да к тому!.. Как ты не понимаешь? Судьба Мальты твоей, да еще через сто лет, мало для кого составляет заботу; на судьбе мира всего даже погибель ее, почитай, никак не скажется. А вот судьба России!.. — Внезапно спросил: — Скажи мне, Карлуша, рок можно преодолеть?

Фон Штраубе не однажды думал об этом, оттого ответил сразу же:

— Я так полагаю, что никакого рока нет. Как по-твоему: если человек пилит сук, на коем сидит, а потом вдруг падает — это как считать, злой рок?

— Какой тут рок? Дурость — вот как сие называется. Если б кто очутился рядом чуть поумнее да вовремя предостерег его, дурня…

— Ну а если б он не послушал?

— Тогда вдвойне дурак!

— Именно! — подтвердил фон Штраубе. — Так же точно и люди, и даже, бывает, целые сообщества и народы: не прислушиваются к тихому голосу предостережения, падают ниже некуда, а вину всему видят в некоем изначально предначертанном для них роке.

— А как тогда быть с царем Эдипом? — выказал Бурмасов неожиданную для барона образованность. — Его-то, сколь помню, вещий оракул как раз предостерег.

— О, — ответил фон Штраубе, — голос судьбы надо не только уметь слышать, но и понимать. Представь, что человека, пилящего перед собой сук, предостерегли бы на неведомом для него языке.

— Ну а в случае с тем же Эдипом? Я так понимаю — его предостерегли вполне по-эллински.

— Но что он понял из тех слов? К примеру, ему был предречен грех отцеубийства; так не убивай же вообще никого — тогда избегнешь и этого тягчайшего греха! Было предречено, что женится на собственной матери; так прими схиму — минует тебя и сей грех!

Никита из его умозаключений вдруг вывел нечто совершенно свое:

— Выходит, — проговорил он, — императора нынешнего, Павла Петровича, все равно убьют, предостерегай ты его или не предостерегай.

При этих словах Двоехоров отвлекся от своих благостных мыслей и взглянул на него несколько испуганно.

— Ты чего, Харитоша? — спросил Бурмасов, поймав на себе этот взгляд. — Тебе ли не один черт (прости Господи!), кто восседает на троне?

— Теперь уж не один, — сказал подпоручик. — Государь Павел Петрович за меня сватает Елизавету Кирилловну. Я уж и колечки венчальные присмотрел; матушка из деревни денег вышлет — куплю. А ты тут такое говоришь — я уж думаю: успеть бы венчанию… Ну а коли успеется — так, понятно, один… этот самый, как ты сказал.

— Не печалься, Христофор, — подбодрил его князь. — Венчание — дело быстрое, а заговор против государей такая штука, что в один миг не делается. Окольцуют тебя, Харитоша — заметить не успеешь…

— Ну, коли так… — И на простодушном лице Двоехорова снова нарисовалась отрешенная и наипросветленная благость, какая могла быть только от умосозерцания родинки возлюбленной.

Бурмасов опять повернул голову к фон Штраубе:

— Да, выходит, удушат Павла нашего, даже если б ты его предостерег. Тут никакие караулы не помогут. Не услышит он голоса фортуны, ибо не вышел умом… Чтоб уберечься, не караулы усиливать надобно, а совсем другие действия принимать: над дворянской честью не глумиться, указами дурацкими не выставлять себя на всеобщее посмешище. Но тогда бы он был не Павлом, а вовсе кем-то другим, надо наново переродиться, что никому из смертных не дано… И цесаревичу, выходит, быть, как и Эдипу, отцеубийцей, — продолжал князь. — Ты с заговорщиками не милуйся — тогда избегнешь смертного греха. А когда ты душою с ними, да притом мечтаешь Божьи заповеди соблюсти — нет, не получится так!.. Однако, — добавил он, — ты, Карлуша, говорил тут еще про людские сообщества, даже про целые страны; им-то когда-нибудь предначертанного судьбою удавалось избежать?

— Увы, им для того как раз и приходилось наново перерождаться, — сказал фон Штраубе.

— К примеру?

— К примеру, Древний Рим. Предначертано было, что падет через двенадцать веков после Ромула; тогда же он, как всем известно, и пал. Однако самые прозорливые услыхали Божий глас, что довольно жить лишь в наслаждениях и разврате, и на останках растленной, смердящей уже империи они сотворили мир христианский. Много других примеров из древности в подтверждение тому… Да что там! Весь мир наш предупрежден! Любой может прочесть эти предупреждения в книге Апокалипсиса. А избегнем ли мы пророчества, а стало быть, и конца света — один Господь знает. Ибо всем для того должно наново переродиться и возжелать не царствия земного, как подбивает искуситель, а Царствия Небесного.