Индивидуальные отношения. Теория и практика эмпатии

Восток весьма прагматично требует отказаться от такой иллюзии. «Индивидуальность, к которой мы привязаны, – пишет С. Радхакришнан, – есть только форма, только пустая кажимость, проявление которой вызвано неведением, первой и коренной причиной. Сохранение индивидуальности является признаком сохранения невежества. Не следует понимать дело так, что индивидуум создает печаль; он сам представляет собой какую-то форму печали. Чувство “я”, порождающее иллюзию, само есть иллюзия. Индивидуальность есть симптом и в то же время болезнь»⁷⁵.

Но здесь невольно возникает вопрос – а нужно ли расставаться с этим последним отождествлением, если в нем мы находим свою главную ценность? В конце концов, это последнее, что мы имеем. Впрочем, это вряд ли подобное разотождествление можно считать – расставанием. Если мы с чем и расстаемся здесь, то только с иллюзией, только с идеей того, что мы принадлежим себе, но с чем мы расстаемся благодаря этому последнему разотождествлению, на самом деле, – так это со страданием и одиночеством. После долгих и непростых размышлений над этим вопросом, к такому выводу приходит С.Л. Франк: «Одиночество моего непосредственного самобытия, поскольку оно есть не что иное, как выражение его неповторимого своеобразия, его абсолютной единственности, принадлежит ведь, как мы уже видели, к самому его существу. В этом смысле и самая интимная любовь даже не имеет права пытаться проникнуть в это одиночество, вторгнуться в него и его преодолеть через его уничтожение, ибо это значило бы разрушить самое внутреннее бытие любимого; она должна, напротив, быть – как где-то тонко заметил Р.М. Рильке – нежным бережением одиночества любимого человека. И все же это, так ревниво замыкающееся и извне не преодолимое одиночество должно быть как-то преодолено, чтобы непосредственное самобытие не растратило и не исчерпало себя в пустой, призрачной субъективности»⁷⁶.

От истинной, сущностной индивидуальности и невозможно отказаться. Напротив, отказавшись от «я» индивидуальной реальности, ее из потенции можно превратить в полную и совершенную индивидуальность. Просто здесь нельзя понимать индивидуальность примитивно, упрощенно. «Индивидуальность индивидуальна» – именно это положение помогает разрешить нам одно из важнейших противоречий культуры, а именно: если индивидуальность индивидуальна, то есть имеет это уникальное «качество», то общество, общее просто не может быть противопоставлено индивидуальному. Это как сравнивать зеленое с круглым; в таком сопоставлении индивидуальное с необходимостью теряет себя, перестает быть тем, чем она является. Такое сопоставление заставляет нас рассматривать индивидуальность в категориях, которые не отражают ее сущность, раскладывать ее на осях, которыми она не может быть измерена, определяется в понятиях, которые не имеют к ней ровным счетом никакого отношения.

Индивидуальность – это не «предмет», это способ бытия человека в реальности индивидуальных отношений, человека, достигшего полных индивидуальных отношений, человека, преодолевшего тяготеющую над ним массу мира идей, человека, перешедшего в мир живых эйдосов. И это уже сущностное существование, которое возможно лишь при условии полноты индивидуальных отношения, и мы переходим к рассмотрению двух оставшихся видов.

Глава десятая Индивидуальные отношения с другими людьми

Взгляни: вокруг тебя живые существа – к какому бы из них ты ни приблизился, ты приблизишься к сущему.

Мартин Бубер

Предшествующее противодействие

Отношение с другим человеком – это, к сожалению, по большей части всегда какая-то борьба. А любить «дальних», как известно, значительно легче, чем «ближних»; с «ближними» мы уживаемся лишь через боль. Избавляясь от идеалистических определений человеческой природы, мы вынуждены признать, что принцип «человек человеку – волк» куда чаще соответствует действительности, нежели «человек человеку – друг, товарищ и брат». Не случайно поэтому процесс нашего становления как личностей (процесс формирования нашей личности) сложен и сопряжен со множеством психологических тягот.

При этом, всякое феноменологическое описание этого процесса будет грешить допущениями, ведь мы смотрим на него через призму зрелой личности. Нам не пережить вновь то, что переживает младенец или трехлетний ребенок, а для истинного исследования ценен только такой, актуальный психологический опыт. Поэтому заключения здесь умозрительны и зиждутся на «здравом смысле». Впрочем, это все-таки не лишает нас возможности приблизиться к решению многих важных вопросов, если мы заставим себя жестко придерживаться методологии и не отбрасывать возникающие на этом пути находки, даже если в какой-то части они противоречат устоявшемуся мнению и формальной логике.

Сейчас, однако, нас интересует не сам процесс формирования личности, а его основная линия, мы должны понять истинное отношение между личностью и социумом, точнее – положение личности в социуме. Прежде всего, имеем точку отсчета – существо, появившееся на свет, которое не имеет никакого представления о социальности и вообще о мире. То есть, в каком-то смысле – это чистый лист бумаги, с другой стороны, перед нами итог процесса социализации – это человек, способный на целый спектр эмоций и переживаний, человек, исповедующий свою правоту и готовый даже навязывать ее другим.

Он научен испытывать презрение, ненависть, вражду, даже если для этих чувств нет достаточных оснований. Он способен и, например, на чувство мести, хотя повод к ней находится в невозвращаемом прошлом, то есть восстановить уже ничего нельзя, а зачастую и просто нечего восстанавливать, поскольку вся «причина» заключается в простом, неаргументированном чувстве неприязни. Вообще говоря, феномен «врага» – один из самых поразительных в социальной практике. По странному стечению обстоятельств одна нация может «просто так» ненавидеть другую, а одно какое-нибудь едкое, но в целом ничего не стоящее замечание какого-то человека может стать причиной его убийства (на дуэли, как это случалось в прошлом, или в «пьяной разборке», как это случается сейчас).

Все это не что иное, как указание на неадекватность современного человека его же собственной реальности. Его личность адекватна социальной практике, но последняя, будучи сотканной из мира идей, порочна сама по себе, и поэтому цена этой личностной социальной адекватности – мягко говоря, не лучшее психологическое здоровье человека. Одиночество – способ существования личности, она практически не может его преодолеть, если же личность преодолеет одиночество – она перестанет быть личностью, потому как в этом случае устраняются все те неисчислимые требования, которые и составляют, на поверку, сам костяк социальных отношений.

В подавляющем большинстве случаев мы живем в ситуации «третьего лица»: рядом с нами не равноценные нам «Ты», а иные – «они». Причем, это тягостное ощущение, когда ты поставлен в положение «третьего лица», знакомо каждому. В этом мы чувствуем пренебрежение к нам, к нашей личности. «Он как будто меня не замечает», «она говорит это так, будто бы меня нет», «мое мнение никого не интересует» – это стандартные жалобы на психотерапевтическом приеме. Среди правил этикета на этот случай даже предусмотрено специальное императивное требование: нельзя в присутствии человека говорить о нем в третьем лице, а ведь это происходит на каждом шагу, нас словно бы что-то тянет сказать про «ты» – «он». «Он» – своего рода мальчик для битья, которому достаются тумаки, заработанные кем-то другим в нашем повседневном общении. Когда жена рассказывает о муже, жалуется на него, слово «он» оказывается почти что словом-паразитом: «он такой-то…, он поступает так-то…, он ко мне относится так-то…» И при необходимости это «спокойный» рассказ легко можно вывести на крик, плач и отчетливое ощущение безысходности.

Мы боимся «ты». В нашей культуре использование обращения «ты» сопряжено со множеством сложностей. «Ты» или «вы» определяет некое поле дозволенности, разрешение обращаться на «ты» – это как уступка, как ограничение собственной свободы, это незащищенность, которую многие боятся. «Вы» – не просто проявление чувства уважения, это определенного рода «неприкосновенность». Желая ударить обидчика, никто не станет думать: «Ну, вы и подлец!», чтобы развязать себе руки, «вы» необходимо заменить на «ты». Вместе с тем, спросить о чем-то, что связано с интимной сферой, легче спросить как раз на «вы», увеличивая тем самым дистанцию: «У вас нет проблем с потенцией?», «Вы регулярно переживаете оргазм?», «Вас посещали гомосексуальные фантазии?» или «Вы меня любите?» Все это легче сходит с уст, нежели те же самые вопросы, но с использованием местоимения «ты». Вопрос, заданный на «вы», не только обращен к «он», это еще и вопрос «ни-от-кого». Это вопрос ниоткуда и в никуда, он как бы повисает между двумя, не задевая ни того, ни другого. Именно поэтому он менее эмоционально окрашен и менее тягостен. Но чего мы боимся? Почему выход на «ты», который должен был бы, напротив, сделать ситуацию легче, а отношение более доверительными, не приносит нам радости?