Индия глазами русского Шивы. Роман-путеводитель

– Музыканты! – голосом импресарио сказал Раймо и широким жестом показал на нас.

– О! Музыканты! – с благоговением повторил Рафаэль и почтительно сложил руки.

За такое дело он даже скостил нам цену за комнаты, с условием что мы будем для него вечерами играть. Мы, естественно, радостно согласились.

Несмотря на кастовые строгости, наркотики в Малане действительно можно было купить любые и везде. Мои новые знакомые успешно затарились разнообразной дурью, и уже днем начались недетские эксперименты. Мы сидели рядом с гестхаусом на подушках, заботливо подкинутых нам Рафаэлем. После первых косяков шведы начали петь, аккомпанируя друг другу на невесть откуда взявшемся барабанчике. Пели в целом нестройно, но довольно живенько. Мне особенно понравилось, когда они хором заголосили известную мне песню Боба Марли «No woman? No cry». В сторонке стоял Джузеп и, картинно заламывая руки, нараспев читал стихи на каталонском. Я попросил его перевести что-нибудь из виршей на английский, чтобы я хоть примерно понял, о чем речь.

– Это философские стихи, – сразу пояснил Джузеп и начал мучительно подбирать слова. – Понимаешь, в переводе это совсем не то… Голубая трава растет на фиолетовой поляне. Над ними летают огромные ящерицы. Бога нет. Он лежит и разлагается в навозной куче. В общем, почти как у Рембо.

Мы переглянулись с Диной и едва удержались от смеха. Если честно, все это больше походило на галлюциногенный бред, чем на Рембо.

– Слушай, Джузеп, а правда, что наркотики помогают творчеству? – спросила его Дина.

– Еще как! Вдруг открываются такие новые миры, пространства… Как у Джима Моррисона. И стихи прямо лезут в башку. Я вижу целые километры стихов, как рулон с туалетной бумагой! Жаль, потом все забываю. И вообще записываю стихи редко. Я непризнанный поэт. Потому что некоммерческий… Ну и хрен с ними со всеми, кто отказывается меня печатать! Самое главное, что я кайф получаю, когда пишу. Для настоящего поэта важны не читатели, а сам процесс творчества.

– А вот это – правильно! – согласился я, и Джузеп счастливо улыбнулся мне в ответ.

Мы с Диной тоже пробовали траву в тот памятный для меня вечер. Улоф шептал, сворачивая бумагу, что это какая-то особенная, волшебная трава, которую можно попробовать только в Малане. Не знаю насчет волшебства, но голова у меня мгновенно завертелась по новой траектории, предметы утратили привычные очертания. Я помню, что мы сидели долго и что-то бессвязное пели на разных языках уже впятером, крепко обнявшись. Ели шоколадные конфеты. Мне в этот момент было очень тепло, можно даже сказать, я был счастлив. Потом Дина своим низким гортанным голосом пела какую-то задушевную песню на иврите о всеобщей любви. Шведы подыгрывали ей на гитарах.

Мы еще курили, пили, шведы немного поимпровизировали под аплодисменты Рафаэля, составившего нам компанию, но вскоре гитары были отложены в сторону. Раймо задремал, впечатав голову в деку гитары. Джузеп, растерянно улыбаясь, попытался было устроиться у меня на коленях, но я его отодвинул и уложил на джинсовую куртку. В стороне на четвереньках ползал Улоф и косился на нас с большим подозрением. Все это вдруг перестало мне нравиться. Мы с Диной переглянулись и поднялись в нашу комнату. В теле была приятная слабость. Дина рассеянно улыбалась.

– Ты знаешь, я очень рада, что мы встретились и поехали сюда, – пролепетала она. – Мне давно не было так спокойно и хорошо. Настолько хорошо, что я этому не верю.

– Даже сколопендры и обкуренные музыканты не пугают?

– Нет!

– Почему?

– Ведь ты – рядом… Знаешь, я немного понимаю по-русски…

– Ты? Почему тогда молчала? – Я сильно сжал ее в объятиях, она по-кошачьи извивалась.

– Мои бабка и дед из России. С ними я в детстве говорила по-русски. Уже давно не говорила ни с кем. Думала, забыла. Сегодня вдруг все открылось… Я помню! Я говорю!

Она крепко обняла меня за шею и медленно, сладко поцеловала. Голова у меня продолжала кружиться – то ли от проклятой травы, которая очень к месту пришлась в этот вечер, то ли от нахлынувшего на меня подзабытого чувства пронзительной нежности. Дина понимает по-русски! Что еще скрывает эта чертовка с глазами панночки?

Мы занимались любовью, казалось, целую вечность. Таких высот я не достигал никогда в жизни.

– Ты что, занимался Камасутрой? – восхищенным шепотом спросила Дина под утро.

– Я?! Не знаю… Наверное.

Так продолжалось несколько дней. Мы с Диной жили своей жизнью, изредка выползая на свет Божий, чтобы поесть и полюбоваться закатами. Ребята двигались по своим маршрутам и умудрились перезнакомиться со всеми местными знаменитостями, были в курсе всех новостей. Вечерами мы слышали их хоровое пение и бренчание на раздолбанном пианино.

Когда мы однажды пересеклись за ужином, наши спутники с восторгом рассказали, что за это время познакомились с каким-то местным авторитетом и он предложил им проехаться в Magic Village. Я от кого-то из знакомых слышал о том, что это какое-то особое место неподалеку от Маланы, где конопля специально выращивается, культивируется и достигает в высоту едва ли не человеческого роста. По общему согласию, шведы и Джузеп поехали любоваться сельскохозяйственной коноплей. Мы с Диной, конечно, решили остаться и заниматься любовью.

– Вы хоть из комнаты вылезьте, лентяи, сходите на занятия Ананды по Бхагавад Гите! – усмехнулся Улоф, когда мы в очередной раз пересеклись рядом с отелем. – Ананда – русский парень, но на местном отлично говорит. Мы его позавчера встретили, пока болтались по деревне. Я сказал, что с нами русский, Федор. Он захотел увидеть тебя. Приходи!

Я подумал, что мои знакомцы совсем обкурились и у них слуховые галлюцинации, но решил на всякий случай пойти повстречаться с загадочным русским. Тем более что хозяин гестхауса Рафаэль, услышав имя Ананды, почтительно защебетал о том, какой он великий. Мне стало интересно. Дина, естественно, решила пойти со мной.

На занятия нас, к сожалению, не пустили. Пришлось даже денег дать за то, что мы потрогали в местном доме что-то не то, забор, кажется, или дверь. Зато к нам вышел в грязных сероватых штанах и длинном балахоне какой-то высокий парень лет сорока пяти, вполне европейской внешности, с абсолютно выгоревшими на солнце светлыми волосами, собранными в длинный хвост. Его лицо было изъедено морщинами и глубокими оспинами. Местные кругом зашушукались: «Ананда! Ананда!» Парень задумчиво поглядел куда-то мимо меня и не проронил ни слова. Пауза затягивалась.

– Привет! Ты, правда, говоришь по-русски? – осторожно спросил я.

– Да, – совершенно равнодушно ответил он, продолжая смотреть сквозь меня. – Это ты из России? Федор, что ли?

Я кивнул. У него был едва заметный акцент.

– Меня Ананда зовут. Если хочешь, подожди меня там, – он неопределенно показал рукой в сторону кустов и зарослей конопли, – я закончу занятия и приду.

Мы с Диной еще немного смущенно потоптались на крыльце. Не оглядываясь, Ананда вернулся в комнату. Оттуда донесся его характерный прокуренный голос, складно рассказывающий что-то на местном языке. Мы с Диной медленно побрели в указанном направлении, где уселись и стали ждать Ананду. После той незабываемой первой ночи я по просьбе Дины медленно говорил по-русски, а она отвечала мне на английском. Иногда она пыталась что-то произнести по-русски, и это было очень смешно. Тем не менее мы великолепно понимали друг друга.