Индотитания

Сатир вдруг взревел диким хохотом и, опрокинувшись на спину, сам упал с валуна на землю. В воздухе замолотили его задранные вверх копыта. Аэк тоже смеялся, давясь и всхлипывая.

Не смеялся только титан. Он медленно поднимался, вытягиваясь во весь свой гигантский рост. Лицо его почернело от гнева, глаза искрились злобой, а кулаки сжались в два больших и тяжелых шара.

Он сделал длинный шаг и оказался рядом с сатиром. Его рука поймала одно из копыт. Миг — и сатир оказался вздернутым над землей. Еще мгновение — и туша сатира после раскрутки над головой титана унеслась с громким свистом в сторону опушки леса. Спустя несколько секунд послышался шум ломаемых ветвей и тупой удар, похожий на звук, что издает тяжелое копье, вонзаемое в ствол крепкого дерева. Лес тут же наполнился вороньим карканьем. Видимо, птицы, мирно отдыхавшие на дереве, совсем не ожидали случившейся подлости и теперь шумно выражали свое недовольство.

Аэк, ставший свидетелем гнева титана, тут же прекратил смеяться. Но это его не спасло. Сделав два шага, Прометей переступил через костер и без замаха коротко ткнул своим здоровенным кулачищем в левую скулу Аэка. Сознание тут же покинуло человека, и он уже не видел, как его зад оторвался от земли, а тело проделало трехметровый полет над поляной, приземлившись в итоге на мягкий мох, который клочьями разлетелся в стороны, так как моментальная остановка летящего предмета не предусмотрена законами физики. Ни в период полета, ни во время приземления Аэк ничего не чувствовал и не слышал. Сума его развалилась, и на траву высыпались некоторые предметы. Самыми ценными из них были: небольшой кремневый нож с деревянной рукояткой, праща и дохлый одноглазый заяц, добытый ранее во время охоты.

Когда человек пришел в себя, он не стал сразу открывать оба глаза. Он открыл один. Да и то чуть-чуть. Сквозь ресницы Аэк принялся оценивать окружавшую его действительность.

На бревне сидел титан. Он ловко насаживал тушку уже освежеванного зайца на толстую и крепкую ветку. Рядом с Прометеем лежал окровавленный нож Аэка. Солнце плавно катилось куда-то в сторону горного обиталища богов, которым не было никакого дела до того, что у Аэка разламывается от боли голова. Сзади, где-то близко, но не совсем, раздавались заунывные звуки. Аэк догадался, что звуки эти не что иное, как вопли сатира. И, видимо, орет он давно. Потому что хрипит.

— Ну ладно тебе. Ну хватит, — занудно тянул его голос. — Что ты обижаефся? Эй, Прометей! Выдерни меня отсюда, а? Я и так пострадал. Вон, несколько зубов ветками выбил, не все буквы теперь выговариваю. Даже перед хозяином тела неудобно. Влез в целое, а возвращать придется испорченное.

— Сам виноват, — громко отозвался Прометей.

Аэк понял, что гнев титана утих и поэтому ничто ему больше не угрожает.

Он осторожно занял сидячее положение и встряхнул головой. Прометей посмотрел на него и сказал:

— Что, очнулся, мастер приличий? Пойди выдерни сатира из дерева и принеси сюда. Он воткнулся оставшимся рогом в ствол и теперь не может освободиться.

Аэк молча встал на ноги, развернулся и направился туда, откуда долетали вопли сатира.

Тот торчал совсем невысоко над землей. В нижних ветвях могучего дуба зияла прореха, и именно из нее доносились вопли. Аэк нагнулся, пролез под ветвями и, добравшись до ствола, посмотрел вверх.

Выше его головы, крепко обняв ногами толстую ветку, лежал сатир. Копыта его были заплетены в некий хитроумный узел, а заросшая диким волосом рожа уперлась в дубовый ствол. Правый рог крепко застрял в дереве. Аэк спросил:

— Ты пробовал отталкиваться ногами от ствола?

Сатир обрадованно ответил:

— Ах, это ты, Аэк? Конефно, пробовал. Не получается. Помоги мне!

— И кого ты обзывал сиволапым зверьем? — поинтересовался Аэк.

— Не бери в голову, друг, — лебезящим голосом произнес сатир. — Если бы я заранее знал, насколько ты умен и сообразителен, я бы никогда не позволил себе таких высказываний. Теперь-то я вижу, что ты храбр и могуч. Забудь обиды и помоги мне.

Аэк подозрительно посмотрел на распластавшееся тело и ответил:

— Не верю я тебе. Но, так уж и быть, помогу. Если ты не дурак, то должен знать, что вытаскивать что-либо из дерева лучше всего кручением. Поэтому приготовься.

— Как это кручением? — недоуменно поинтересовался сатир.

Аэк оставил его вопрос без ответа. Он вскарабкался на дерево, влез на ветвь, которую обнимал сатир, и осмотрелся. Сатир предупредил:

— Смотри не зверствуй. Делай все нефно.

— Еще чего? — возмутился Аэк. — Ты мне кто, мать родная, что ли?

С этими словами он начал действовать.

Схватив сатира за ноги, Аэк принялся вращать его тело влево. Сатир тут же заорал:

— Что ты делаефь, изверг?! У меня же рог не прямой, а изогнутый, как сабля! Ты же в дубе целое дупло высверлифь! У меня же сейчас череп расколется!

С поляны долетел громкий крик титана:

— Давай, давай, Аэк! Молодец. Будет теперь место, где дятлам поселиться.

Аэк, ободренный словесной поддержкой Прометея, удвоил свои усилия. Сатир завертелся, как пинаемый лисой еж.

— Ах, так?! — крикнул он. — Да пофли вы все! Не хочу вас видеть!

И замолчал.

Аэк довинтил тело сатира до момента освобождения его от древесного плена и убрал руки. Сатир, никем не удерживаемый на ветке, рухнул вниз. Раздался глухой удар, и стало необычайно тихо.

Человек слез с дерева, посмотрел на лежавший в кустах ежевики волосатый безжизненный мешок и отряхнулся. Вообще-то видны были только два копыта, торчавшие из кустарника. Аэку вспомнилось, что ежевика — довольно колючее растение. Он, не торопя события, принялся размышлять.

Сатиры были странными и непонятными созданиями. Киклопы — совершенно другое дело. Хорошо, что киклопы встречались очень редко. Иначе от человечества ничего бы не осталось. А сатиры — так себе. Аэку подумалось, что, в принципе, сатиры не особо докучают. В зависимости от их настроения.

Внешность они имели, конечно, отталкивающую. Короткие ноги с копытами, длинное широкоплечее туловище и носатая голова, украшенная рогами. Плюс ослиные уши и чудовищное количество шерсти во всех мыслимых и немыслимых местах. Да еще и зверский козлиный запах.

Если в те древние времена от немытого человечества пахло далеко не ландышами, то от сатиров смердело так, что любой охотник чувствовал их приближение задолго до визуального контакта с ними. И странным было то, что сатиры все время находились в окружении нимф, которые, как известно, по своей красоте дадут сто очков форы любой человеческой женщине, а на людей-мужчин смотрят, как на кучу отбросов.

В перерывах между пьянками и развлечениями с нимфами сатиры занимались выращиванием винограда. Они разбивали виноградники на склонах гор и лесных полянах. Потом из винограда делали вино, которое и употребляли в огромном количестве.

Аэк знал, что при встрече с сатиром лучше всего сразу влезть на дерево, потому что их копыта не приспособлены для карабканья по стволам. Если сатир решит свести счеты с человеком, который укрылся в листве, то полезет по дереву, используя для этого только руки. В таких условиях можно очень легко надавать ему ногами по рогам, и сражение будет выиграно. Сатир свалится с дерева вниз, побегает вокруг, покричит ругательства и унесется развлекаться обратно к нимфам. А вот если не успел влезть на дерево. Ходили разные слухи, и старые охотники, бывало, шепотом рассказывали о таких встречах. Рассказы были неприличны до крайности и касались рук сатиров, обладавших огромной силой, а также величины их детородных органов. Самое интересное, что старые охотники всегда рассказывали о ком-то другом, ставшем жертвой сатиров, но только не о себе. Создавалось впечатление, что рассказчики совершенно ни при чем и в срамных событиях никакого участия никогда не принимали.