Инфекция

Он поднялся из-за стола и прошел к двери комнаты, нащупал на стене выключатель и включил свет. Как Антон правильно запомнил, медсестра действительно лежала на кушетке. Ковалев тихо, чтоб не потревожить покойную, вышел из кабинета и прикрыл за собой дверь. Звук его шагов гулко отдавался в пустынном коридоре больницы. Неподалеку, привалившись к стене, сидел один из санитаров. Он, как и медсестра в ординаторской, был мертв. Откуда-то из одной из палат доносился едва различимый в тишине клиники стон. Значит живые в больнице все-таки еще были. Однако Антон побоялся заходить в палату. Его внезапно захлестнула волна безотчетного ужаса. Эхо его шагов отражалось от стен и потолка, а врачу казалось, что это мертвый санитар встал с пола и идет за ним, протягивая к нему руки с хищным оскалом на лице. Потом ему казалось, что он и вправду различает звук шагов позади себя. Но он боялся оглянуться, боялся того, что может там увидеть. Ему уже казалось, что не один мертвый санитар, а все умершие в своих палатах пациенты следуют за ним по пятам, и глаза у всех светятся потусторонним зеленым светом. И бесполезно было внушать себе, что все это лишь выдумки, что за спиной у него никого нет и быть не может, что он один во всей клинике. Антон буквально спиной чувствовал на себе взгляд мертвых, жуткое ощущение рождалось где-то в районе затылка и по позвоночнику спускалось вниз к пояснице, постоянно его подталкивая, принуждая забыть обо всем, предаться панике и бежать без оглядки.

И вдруг врачу на плечо легла чья-то рука, и чей-то голос захрипел у него прямо над ухом:

— Помогите мне…

Последние остатки самообладания покинули Ковалева. Резко дернув плечом, сбросив руку, он, не оглядываясь, понесся вперед по коридору, а эхо преследовало его, многократно усиливая стук шагов. И ему казалось, что целая толпа преследует его, что мертвые уже близко, что сейчас они его схватят и утащат за собой в иной мир. Поэтому он побежал изо всех сил, пронесся через приемный покой, даже не отметив, что за стойкой администратора никого нет, и вылетел в прохладу летней ночи. Свежий воздух привел его в чувство, и Антон оглянулся. Приемный покой за стеклянной дверью был пуст, не считая нескольких тел, лежавших прямо на полу, где они, видимо, упали. Никто за ним не гнался, потому что гнаться было некому. Живых в клинике больше не осталось, а мертвые лежали там, где смерть их застала.

Перед входом стояла машина «скорой помощи». Подойдя чуть ближе, Антон увидел на месте водителя Михалыча, так и не выпустившего изо рта давно потухшую уже папиросу. Судя по едкой вони в машине, умер водитель уже не менее десяти часов назад, и все это время машина стояла на солнцепеке. Неудивительно, что разложение на жаре продвигалось быстрее.

— Сколько же я был в отключке? — чуть слышно проговорил себе под нос Антон.

По всему выходило, что он провел в беспамятстве не менее суток. Ведь когда он отключился, то по идее Михалыч и Ракитин были еще живы. А теперь труп водителя таращился куда-то в пустоту над плечом Антона. А Ракитин… Ковалев помнил, что главный врач отправился к себе в кабинет, находясь в плохом состоянии. Необходимо было проверить больницу, пройтись по палатам. Ведь где-то еще могли остаться живые люди…

Переведя взгляд на вход в клинику, Антон выбросил мысль о возвращении из головы. Ни за что он не вошел бы больше туда. Чтобы заново почувствовать весь этот липкий ужас, лишающий воли и забирающий остатки здравого смысла? Ну уж нет! Он спустился по ступенькам и в последний раз посмотрел на вход и различимый за стеклянными дверями приемный покой — там еще горел свет. Ковалев обернулся и посмотрел на уходящую прочь от клиники аллею парка — там было темно. Окинув еще раз напоследок здание больницы взглядом, в котором застыла тоска, Антон отвернулся и ушел в темноту больничного парка, чтобы больше никогда сюда не возвращаться.

Он шел по темной, неосвещенной аллее, а перед глазами возникали лица его знакомых и близких людей. Лица его отца, главного врача Ракитина, водителя Михалыча, дежурной медсестры Марины, врача Игоря, его сменщика, плыли перед ним в призрачном свете, появляясь то все вместе, то попеременно. Потом перед ним возникло лицо его давно погибшей девушки, а сразу после него перед глазами появился зыбкий образ Ольги, женщины, которая умерла практически у него на руках, как и ее маленькая дочка за несколько часов до нее. В лунном свете глаза его заблестели от слез. Он оплакивал всех, кто за последние дни умер у него перед глазами. Антон упал на колени и в бессильной ярости закричал, обратив лицо к небу. Каким же жестоким должен был быть бог, чтоб допустить смерти практически всех близких, а его при этом оставить в живых. Ему показалось, что крик долго еще висел в воздухе, хотя он уже перестал кричать.

Антон поднялся на ноги и медленно пошел в сторону дома. Сейчас у него осталось одно-единственное желание: собрать вещи и уйти куда глаза глядят, и никогда сюда не возвращаться.

Силуэт врача удалялся все дальше и дальше и вскоре растаял в предрассветной темноте. Над клиникой повисла тишина.

Егор проснулся и подскочил на кровати, словно подброшенный вверх неизвестной силой. Он как последний болван забыл, что теперь был не один, что рядом теперь был ребенок, за которым он должен был приглядывать. Он зашнуровал кроссовки и стремглав кинулся вверх по лестнице. Кровать, в которой он накануне оставил Дашу, была пуста. Чуть ли не скатываясь кубарем по лестнице и ругая себя последними словами, Егор вылетел во двор и остановился как вкопанный. Девочка спокойно стояла перед цветочной клумбой его бабушки и, заложив ручки за спину, с вниманием искусствоведа в музее и с похожим выражением лица, смотрела на цветы. Это выглядело столь комично, что Егор едва не расхохотался в полный голос, несмотря на то, что еще несколько секунд назад он едва не сошел с ума, обнаружив, что девочка пропала. Чтобы сдержать смех ему пришлось напомнить себе, что Дарья потеряла маму и дедушку, а он сам лишился родной бабушки, да и вообще весь мир, похоже, катился в преисподнюю.

Он подошел к цветочной клумбе. Ребенок даже не отреагировал на его приближение, пока он не заговорил с ней. «А ведь она до сих пор находится в состоянии шока», — напомнил он себе.

— Даш, зачем ты вышла?

Она повернулась к нему с легкой застенчивой улыбкой.

— Дядя Егор, я проснулась, а вы еще спите. Я не стала вас будить, а пошла во двор посмотреть на цветы. У бабы Лиды всегда росли такие красивые цветочки… Я сделала плохо? — в глазах девочки блеснула первая слезинка.

— Нет, что ты, Дашенька. Я просто проснулся, а тебя в кроватке нет. Я беспокоился…

— Я больше так не буду, дядя Егор. Честное слово. Вы на меня не сердитесь?

— Конечно нет. Ну что, позавтракаем и пойдем?

— Хорошо.

Они вернулись в дом. Завтракать особо было нечего, но Егор заварил любимый бабушкин цветочный чай и сделал бутерброды с вареньем. Они в тишине позавтракали и покинули дом. На плече у парня висела спортивная сумка со сменой белья и флягой с водой. Еду он не посчитал нужным брать с собой, логично рассудив, что по пути обязательно зайдут в сельский магазин и наберут еды в дорогу там. Зайдя на пять минут домой к девочке, оставив ее у крыльца и велев ждать его снаружи, он добавил в сумку одежду для ребенка. Он нашел маленькие детские кроссовки и сказал Дарье переобуться. Егор не знал, куда они пойдут, но для пеших прогулок детские босоножки точно не годились. А вот кроссовки были в самый раз. В последний раз окинув критическим взглядом их скудные пожитки, он повернулся к Даше.

— Ты умеешь кататься на велосипеде?

— Да, — на лице у девочки появилось какое-то слабое подобие улыбки. — Два года назад мама меня научила. Мы будем кататься на велосипедах?

— Скорее всего, да. Я буду искать по дороге машину, чтобы доехать до райцентра, а там мы раздобудем велосипеды, — он умолчал, что лучше было бы ехать на машине все время, но вспоминал «уазик» участкового, насквозь пропитанный вонью разложения, и полагал, что если им и повезет и они найдут машину с ключами зажигания, то в ней обязательно будет и ее мертвый хозяин. А избавляться от тела при девочке не входило в планы Егора.

— Ура, мы будем кататься на велосипедах! — девочка подпрыгнула на месте и захлопала в ладоши.

Они отошли от деревни уже не меньше чем на километр, когда Егор остановился. Теперь ему надо было сделать то, что он собирался сделать еще вчера. Но надо было сделать это в-одиночку.

— Даша, — позвал он ребенка.

— Что, дядя Егор? — если он шел по дороге, девчонка бегала по обочине, пугая кузнечиков, которые разлетались в разные стороны при ее приближении. Теперь она подбежала к нему, запыхавшаяся, но счастливая.

— Я кое-что забыл в деревне. Мне надо вернуться. Ты сможешь меня подождать здесь?

В глазах у девочки появился уже подзабытый было испуг.

— Дядя Егор, вы же не хотите меня здесь бросить одну?

— Нет, солнышко, я только кое-что сделаю и сразу вернусь назад, обещаю тебе.

Ресницы у ребенка задрожали. Казалось, она снова собирается заплакать. Егор подошел к ней и обнял, крепко прижав к себе.

— Дашенька, я тебе обещаю, что вернусь максимум через полчаса. Ты главное не уходи далеко. А если увидишь кого-нибудь на дороге, прячься в траве, как будто играешь в прятки. Я очень скоро вернусь. Обещаю тебе. Хорошо?