Infernal

Тут мне вспомнилось, что он должен был находиться в сумочке, а сумочка оставалась в тайных комнатах, в которых потом копошились криминалисты. То есть телефон где-то у них или бесследно затерялся во владениях непойманной мадам Тюссон. В общем, он тоже где-то на том свете, а значит, рядом с Лизой – это утешало и одновременно пугало. Как бы она не решилась мне позвонить?! И как бы я ни любил её, но ночной разговор с покойницей сведёт с ума, если я в нём ещё остался, в чём я лично сомневаюсь, особенно остро в свете последних событий.

Зачем подлая поэтесса устраивает фокусы и подзадоривает меня? Неужто и ей известно, что Лиза обещала вернуться? В письме об этом не сказано. Адель знает о существовании послания? С чего бы ей знать? Письмо предназначалось только мне. Адель просто старая дура с причудами, хоть и поэтесса, но дура однозначно.

Целую бутылку водки мы так и не осилили. Стыдно напиваться, зная, что Лиза рядом и наблюдает. Не потеряв человеческого облика, я предложил остановиться, и мои собутыльники согласились.

Белкина быстро развезло, и он рассуждал исключительно на философские темы.

– Время странно сжимается. Не находите? Мы будто вступили в чёрную полосу: сперва я влип в историю, затем Секира сбивает грузовик, и он попадает в реанимацию, наверняка заглянув на тот свет. А сейчас случилась совсем страшная новость: кончает с собой подруга моего старого друга. Оборвётся ли эта жуткая цепь? Вырвемся из чёрной полосы? Не хочется думать, как в том старом анекдоте: «Вы знаете, сэр?! Оказывается, это была ещё белая полоса, а чёрная впереди». Притча во языцех. Герману повезло меньше всех. Он потерял самого близкого человека. Вряд ли кто-то из нас может похвастаться подобным.

– Год назад у меня умерла собачка, – встряла Адель.

– Сравнила! Собачка! Ты бы ещё припомнила всех мух, которых ты шлёпнула мухобойкой. Наступила чёрная полоса. Великая депрессия…

– Я бы не связывал эти события, – говорил я.

Что может сравниться со смертью любимой? Даже если Секира и Белкина размажет по стенке «КамАЗ», я бы всё равно не поставил их в пятёрку самых значимых сцен из моей жизни. Мнимая смерть Лизы – единственное событие, достойное скорби и вселенского уныния, а на всё остальное плевать с самой высокой колокольни.

– Всё связано. Я фаталистка, – утверждала Адель.

Выслушивать её каббалистические заключения не было никакого желания.

– Смерть мухи и смерть человека связаны. Каждая живая тварь связана с другой живой тварью. Так и в Писании сказано, а Писанию надо верить. Чему же тогда верить, как не Писанию?

Так мне пришлось прекратить хождения по дебрям пьяных размышлений, покинув их утомительное общество, не прощаясь. Пусть Лиза поймёт меня и не обижается. Я думал лишь о ней и не собирался выслушивать бред двух напившихся маразматиков. Белкин тут же вскочил и, качаясь, но придерживаясь за стулья, попрыгал за мной. Наедине с Адель он боялся остаться. Чем-то и она его пугала, чем-то оттолкнула и повергла в смятение. В итоге Адель осталась наедине с собой. Нам всё равно.

На третий день, когда похмельный синдром угас и появился трезвый взгляд на прошедшие события и свою участь, мне позвонил следователь Звонарёв.

Признаться, я ждал его звонка. Сыскные псы так просто не отвяжутся, да и сам Цербер предупреждал, что у него длинный список вопросов. Я же безоговорочно решил, что начну вести собственное расследование её смерти, буду следовать оставленному посланию и обязательно разгадаю тайну. Два дня меня никто не беспокоил, и Лиза не выходила на связь, а Адель словно канула в Лету.

Я надеялся обрести свободу, но следователь вернул меня в суетный мир, назначив встречу, но не на допросе в прокуратуре. Формально ко мне не придерёшься, и о моем алиби Звонарёв был оповещён. Дело шло к закрытию. Никаких улик, кроме тайн и загадок – уголовное дело не заведёшь. А если и заведёшь, то пора закрывать – глухарь, как выражаются оперативники. Как мне удалось так чисто замести следы? Без влияния нечистой силы и помощи Лизы явно не обошлось.

Навязчивый и принципиальный следователь сдержал обещание и пригласил меня на очную ставку, от которой я не мог отказаться, что означало бы мою вину и чистосердечное признание. Не в убийстве, конечно, но в сопричастности и пособничестве, в сокрытии значимых фактов и улик. Мне предстояло во что бы то ни стало расставить со следователем все точки над i.

Звонарёв предложил отобедать в «Муму». Слишком попсовое место, но на оклад следователя не разгуляешься, а скорее, это для конспирации, и я представителю правосудия не перечил, иначе себе дороже выйдет. Где ещё общаться с нашим правосудием, как не в «Муму»? Символичное место и символичный бренд. Мне предстояло превратиться в Герасима и притвориться глухонемым или перевоплотиться в невинную собачонку и камнем залечь на дно. Одно из двух.

Пройдясь по стойке с узкоглазыми поварами, я вспомнил себя в далёкой школьной столовой, где покупал щи и гречневую кашу с котлетой. «Щи да каша – пища наша», «Поел – убери за собой», словно напоминали плакаты, соответствуя духу «Муму», но к их чести посуду убирали специально обученные люди, что есть несомненный плюс.

Напрасно я набрал полный поднос жратвы. Умный Звонарёв ограничился прохладительными напитками. Я же точно от волнения проголодался. Первый раз общаюсь со следователем в качестве свидетеля, а, возможно, и подозреваемого, но об этом он не заикнётся. Мне известно, как общаться с оперативниками и адвокатурой – говорить надо неопределённо, ни да, ни нет, всегда неточно, всегда с натяжкой: не помню, не знаю – лучший ответ в таких ситуациях. Всё сказанное может быть использовано против меня – об этом я также предупреждён и тактику выбрал правильную. И если не в идеале, то старался следовать выбранной линии поведения. Нутром чуял, что она самая верная, самая заковыристая. С волками жить – по-волчьи выть, и если следователи волки, то почему бы и мне не облачиться в их шкуры.

Звонарёв поджидал меня под карнизом, где приличное расстояние от соседей, но в шумном зале «Муму» нас и так никто не услышит. Неужели на это и рассчитывал старый волчище, используя проверенные методы?

– Вы не так уж удручённо выглядите после похорон, – заметил он, когда я раскладывал поднос на столе.

– Стараюсь. Жизнь продолжается. Но от депрессии мне не избавиться.

– Она очень была близка вам?

– Лиза? Наверно, раз мы жили вместе.

– Вы ничего странного не замечали в её поведении и поступках?

– Знаете, она сама была с прибамбахом. Это меня и увлекало.

– Вам нравятся странные женщины?

– И не странные тоже. Я вообще люблю женщин, но Лизу любил особенно. Собирался сделать ей предложение. На днях состоялся бы юбилей нашего знакомства. Но отпраздную юбилей я уже без возлюбленной.

– Вам не кажется, что и это весьма необычно?

– Стечение обстоятельств. Трагическая случайность.