Инфернальная реальность
Шрифт:
– Мразь! – выкрикнула измученная девушка. – Выродок! Садист!
– Ах так?! – окрысился Зиновий Михайлович. – Ну я тебя, блядюгу, проучу! Сульфазинчик не пробовала, голуба? Ща-ас, по-о-опробуешь! Небо, мать твою, с овчинку покажется!
Ловкими, профессионально-отработанными движениями он снова прикрутил Журавлеву к койке, отпер дверь и, выглянув в коридор, громогласно позвал медсестру.
– Сульфазинотерапия! – коротко приказал Кудряшкин явившейся на зов начальства пожилой крашенной под блондинку тетке с раздутой от беспробудного пьянства физиономией. – Чего вытаращилась, кобыла! Мне виднее. [12]
12
Сульфазинотерапия – при маниакально-депрессивном психозе используется только в исключительных случаях для борьбы с резистентностью (безрезультативностью применения антидепрессантов), и то лишь при условии хорошего физического состояния больного. Колоть сульфазин девушке, ослабленной кровопотерей, просто преступно.
Тело звенело от боли. Мысли путались. Руки-ноги сводило
– Господи, за что?! – всхлипнула девушка, трясясь в ознобе. Случайно взгляд ее упал на забытую нетрезвой «блондинкой» веревку. Вот выход! Вот!
– Прости, мама! – шепнула она, непослушными руками сворачивая петлю... Скрипнула дверь. Журавлева застонала в отчаянии. Опять небось гнусный извращенец явился! Вонючий, бородатый козел!
13
Сульфазин, предназначенный, по идее, для очистки крови от шлаков, вызывает чрезвычайно болезненные побочные эффекты.
– Э-э, девочка! Не занимайся глупостями! – послышался приятный мужской голос.
Подняв воспаленные слезящиеся глаза, Света увидела незнакомого, высокого, статного парня в белом халате санитара. «Молодой, немногим старше меня, а виски седые», – с вялым удивлением отметила она. Между тем санитар поднял начинающую поэтессу на руки, бережно положил на кровать и укрыл одеялом.
– Сульфой укололи? – спросил он.
– Да-а-а.
– За что? [14]
– Ты мне не поверишь!
14
Сульфазин зачастую колят в психиатрических лечебницах в виде наказания.
– Почему же. Поверю! – спокойно возразил незнакомец. – Но сперва прими анальгин, – он протянул Журавлевой две таблетки. – Глотай, глотай. Полегчает. [15]
– Итак, что произошло? – повторил вопрос санитар, когда девушка послушно проглотила лекарство.
Внезапно Светлану обуяли нехорошие подозрения: «Интересно, откуда этот доброхот нарисовался?! Может, бородатым садюгой подослан?! Точно! Наверняка подослан! Они тут все заодно! Расскажу, а мне двойную дозу всадят в отместку. Провокаторы!»
15
Анальгин отчасти нейтрализует болезненные побочные эффекты сульфазина.
– Ничего не произошло, – грубо ответила Журавлева, прожигая санитара ненавидящим взглядом. – Жить не хочу! В любом случае удавлюсь!
– Врешь ты все! – укоризненно покачал головой парень. – Ей-Богу, врешь! Но раз удавиться собираешься, придется тебя от греха подальше к койке привязать. До утра. Не обижайся. Ты потом мне сама спасибо скажешь...
Покинув палату незадачливой самоубийцы, Владимир Ермолов зашел в туалет для медперсонала, закурил сигарету, присел на подоконник и задумался. Выполняя данную бывшему командиру клятву, он третью неделю работал санитаром в ПНД № 3, но подробности гибели Ольги Свиридовой выяснить до сих пор не сумел. Зато твердо убедился – дело здесь нечисто! Царящая в лечебнице духовная атмосфера была, мягко говоря, гнусной. Врачи и медсестры относились к пациентам хуже, чем к животным. Здоровенные, тупомордые санитары безжалостно избивали несчастных психов за ничтожную провинность. Все воровали в меру возможностей. Повара – продукты, врачи – лекарства подороже, медсестры – подешевле, а санитары не гнушались отбирать у больных приносимые родственниками передачи. На Ермолова, не желавшего принимать участия в этих грязных делишках, остальные санитары смотрели как на белую ворону и однажды попытались устроить ему «темную». Бывший спецназовец, владевший приемами «Универсальной боевой системы» (а до службы в армии имевший черный пояс по карате и первый разряд по боксу), отметелил их за милую душу. В процессе драки, занявшей от силы секунд десять, ему приходилось постоянно контролировать себя, дабы не убить кого ненароком. Владимир дрался вполсилы, избегая наиболее эффективных, но смертельно опасных приемов. Однако санитарам мало не показалось. Скуля и сплевывая выбитые зубы, они расползлись по углам зализывать раны и больше попыток нападения не возобновляли. Между ними и Ермоловым установился исполненный затаенной ненависти нейтралитет.
Врачи смотрели косо. Владимир не без оснований подозревал, что избитые «коллеги» стучат на него «как дятлы» по поводу и без оного. Поэтому обращаться за разъяснениями к медперсоналу он не решался. Все равно ничего не скажут. Кроме того, любой из них мог оказаться причастен к смерти сестры капитана. Единственной, кто относился к Ермолову более-менее лояльно, была сорокапятилетняя медсестра Любовь Филипповна Козицкая, или попросту Любаня. Баба, в сущности, не злая, но большая любительница бутылки и невероятно похотливая, как дворняжка в период течки. Если переспать разок-другой с Филипповной, то, пожалуй, можно выудить из нее какую-нибудь информацию, однако Владимир пока не чувствовал себя готовым к такому подвигу и решил оставить этот вариант на самый крайний случай. Он пытался осторожно расспрашивать больных, но те либо практически ничего не соображали, либо упорно не желали идти на контакт, замыкались в себе. Правда, сейчас благодаря светловолосой девчонке из отдельной палаты, пытавшейся удавиться, ему, кажется, удалось нащупать какую-то зацепку. Ермолов узнал про нее от пьяной Филипповны. Он видел, как Козицкая, едва не подавившись «огненной водой», пулей умчалась из дежурного помещения на зов бородатого зама главврача. Медсестра отсутствовала долго, вернувшись, залпом хлобыстнула стакан водяры и занюхала коркой хлеба.
– Где ты бегала? – полюбопытствовал Владимир.
– Девке из шестнадцатой палаты сульфу всобачила, – равнодушно ответила Любаня.
– Зачем?
– Начальство велело. Впредь не будет
выламываться, мандавошка!– Выламываться? – насторожился Ермолов. – Объясни!
В мутных глазах Козицкой мелькнула тень подозрения:
– А тебе зачем?
– Да так просто, – невинно улыбнулся Владимир. – Приятно поболтать с красивой женщиной!
– Дерябнем по сто грамм в интимной обстановке?! – оживилась Филипповна, жадно раздевая взглядом мускулистую фигуру бывшего спецназовца.
– Потом, Любаня, потом, – поспешил отказаться Ермолов, догадываясь, куда клонит любвеобильная медсестра. – Мне еще надо учебник полистать. К завтрашнему семинару подготовиться!
Оставив разочарованную Козицкую беседовать с бутылкой, он наведался в шестнадцатую палату, успел предотвратить попытку самоубийства, но, как помнит читатель, ничего конкретного добиться от девушки не смог. Между тем Владимир заметил свежий кровоподтек на щеке Светланы и багровые следы на шее, будто ее душили. Вот тут-то у него в душе и зашевелились смутные подозрения. Сульфу приказал вколоть «борода» (так Владимир мысленно окрестил Кудряшкина). Вколоть за то, что, по выражению Козицкой, «мандавошка выламывалась». Опять же кровоподтеки, намерение свести счеты с жизнью. Весьма похоже на случай с Ольгой. Надобно навести подробные справки об этом лекаре... Выбросив окурок, Ермолов направился в общий отсек «Острого отделения», представлявший собой нечто вроде загона для скота, заставленного множеством кроватей с несвежим бельем. Когда-то давно, в советские времена, мужчин и женщин содержали порознь. Теперь же, в эпоху разнузданной российской псевдодемократии, это правило в некоторых больницах похерили, ссылаясь на отсутствие свободных койко-мест. Зрелище, представлявшееся взору человека, попавшего в общий отсек «Острого отделения», поразительно напоминало сюрреалистические картины безумных живописцев Франциско Гойи и Винсента Ван Гога [16] Всклокоченные пациенты с землистыми лицами, облаченные в ветхие, замызганные пижамы неопределенного цвета, бродили (если не были прикручены к кроватям) по узким проходам между койками, бормоча неразборчивую чушь. Иные вопили и визжали на разные голоса, другие бессмысленно таращились в пустоту оловянными глазами. В воздухе висел густой смешанный запах хлорки, нездорового пота и человеческих испражнений. В дальнем углу отсека группировались несколько молодых ребят, «косящих» от армии. Они держались настороженно и спали по очереди, не без оснований опасаясь внезапного нападения «буйных». С ними-то и собирался потолковать Ермолов. Лавируя между кроватями и разгуливающими по отсеку сумасшедшими, он уже почти добрался до «косил», как вдруг кто-то цепко ухватил его за полу халата.
16
Гойя и Ван Гог страдали серьезными психическими расстройствами. В частности, Винсента Ван Гога постоянно преследовали кошмарные галлюцинации (см. Л. Фейхтвангер. Гойя, с. 484—485), а Ван Гог в припадке безумия отрезал себе бритвой правое ухо и аккуратно упаковал в бумагу (см. И. Стоун. Жажда жизни, с. 404). О душевном состоянии этих художников красноречиво свидетельствуют их собственные картины. Например: В. Ван Гог. – «Мужское отделение психиатрической больницы в Але», Ф. Гойя – «Дом умалишенных», «Сон разума порождает чудовищ», «Сурки» и т.д.
– Привет, сержант, – услышал он дребезжащий тенорок. – Не слишком приятное местечко, а?! В «Шанхае» под Грозным было все же поуютнее! Разве нет?!
Владимир резко обернулся. На него, кривляясь, смотрел невзрачный, лысенький, абсолютно незнакомый мужичонка лет пятидесяти с лишним...
Глава 3
Психиатрия не способна убедительно объяснить происходящее. Претендующая на роль науки, она является лишь феноменологией, собирательницей из ряда вон выходящих фактов... Священник Родион пишет:
– Мне приходилось не раз посещать психиатрические больницы, где наряду с душевнобольными содержатся и бесноватые. Современная безбожная психиатрия не умеет отличать больного от одержимого.
Психиатры к бесноватым относятся как к людям с обычными повреждениями психики. «Лечат» их таблетками и уколами.
Ермолов опешил. Он был уверен на двести процентов, что никогда прежде не встречал этого человека, тем более в Чечне. Откуда лысый знает о базе под Грозным? Да еще сравнивает с «общим отсеком»?.. Владимир перенесся мыслями в прошлое: комфортом база не отличалась. Строили ее на скорую руку из подручных средств: брезента, кусков шифера с разбитых домов, досок от снарядных и патронных ящиков, списанных кузовов, тентов и прочих отходов войны. Солдаты прозвали базу «Шанхаем». В дождливую пору расположенный на жирном черноземе «Шанхай» превращался в непролазную топь. Пройдет мимо машина, и ты в грязи по уши. Мыться негде, а оттираться бессмысленно. Глубже вотрешь. Жди, пока засохнет да само отвалится... После взятия Грозного и Гудермеса разведрота под командованием капитана Свиридова воевала в горах, а сюда возвращалась на отдых на «улицу» Спецназовская. Да, в «Шанхае» имелись и названия «улиц»: Дзержинская (где расквартировывались бойцы дивизии имени Дзержинского), Штабная, Госпитальная [17] и т.д. Неуютен был «Шанхай», но псих прав – острое отделение ПНД № 3 хуже!
17
Описание базы под Грозным, сделанное воевавшим в Чечне офицером-спецназовцем. См.: журнал «Русский дом», 1998 г., № 6, с.5.
– Мы знакомы? – осевшим голосом спросил Ермолов.
– Конечно! – хихикнул мужичок. – Я со многими знаком: и с безногим калекой Сашей Свиридовым, и с сестрой его покойной, Ольгой!
– Кто же ты? – удивился Владимир, незаметно включая диктофон, припасенный в кармане как раз на такой случай.
Вместо ответа лысый странным образом сложил ладони перед собой и торжественно поднял руки к лицу, затем рванул отвороты пижамы:
– Гляди!
Пораженный Ермолов увидел на чахлой обнаженной груди три тщательно вытатуированных тушью иероглифа: