Информационные технологии в СССР. Создатели советской вычислительной техники
Шрифт:
Получив в 1945 году направление на поступление в Артиллерийскую академию им. Ф. Э. Дзержинского [57] , Китов после успешной сдачи вступительных экзаменов подал рапорт с просьбой разрешить ему сразу сдать экзамены за первый курс. В 1947 году он женился на дочери военного Галине Голубчанской, которая потом ни разу не имела случая пожалеть о своем выборе. История их знакомства очень характерна для молодого Анатолия Ивановича. В. А. Долгов излагает ее так: «Анатолий и Галина познакомились на офицерском балу Академии. Анатолий, в отличие от большинства других офицеров, в бале участия не принимал, а сидел в библиотеке Академии на соседнем этаже, по обыкновению углубившись в учебники. Звуки музыки из актового зала, где был бал, отчетливо доносились и до библиотеки. Библиотека закрывалась почти в то же время, что и оканчивался бал. Перед первыми аккордами одного из последних вальсов Анатолий решил, что на сегодня заниматься, пожалуй, хватит и можно еще успеть потанцевать. Решительно войдя, он быстрым взором окинул актовый зал, остановив свой взор на Галине. Пригласил ее на танец, в процессе которого договорился о том, что провожать ее домой будет именно он. […] Через шесть недель после знакомства на офицерском балу Академии Анатолий сделал Галине официальное предложение стать его женой». Из этого стремительного знакомства вырос прочный семейный союз: «Вместе Анатолий и Галина прожили пятьдесят семь лет. Галина ушла из жизни раньше мужа. Анатолий пережил ее всего на десять месяцев. Всю
57
Ныне Военная академия ракетных войск стратегического назначения имени Петра Великого (ВА РВСН им. Петра Великого, г. Москва).
Галина Голубчанская и Анатолий Китов, 1947 год
Просто отметить, что Академию он закончил в 1950 году с золотой медалью, было бы преуменьшением. Владимир учился с каким-то особым, даже демонстративным блеском: для него стало традицией просить о сдаче экзамена сразу после окончания последней лекции в семестре. Его даже вызывали на коллегию Минобороны с просьбой поделиться секретом, как ему удается так прекрасно учиться. Специальным разрешением начальника Академии он дополнительно посещал лекции на мехмате МГУ. Одновременно он принял участие в практической работе — в КБ Королёва переводил с немецкого документацию по ФАУ-2, копированием которой по личному указанию Сталина в то время КБ и занималось. Опубликовал в сборнике Академии две научных работы по реактивным артиллерийским системам, и получил авторское свидетельство на свое изобретение под названием «Реактивная пушка».
После окончания Академии в 1950 году, как сталинский стипендиат, Китов получил привилегию свободного распределения (правда, только в рамках организаций Министерства обороны). Анатолий Иванович стал работать научным референтом в Академии артиллерийских наук МО СССР [58] . И сразу оказался в гуще событий, связанных с возникновением в СССР вычислительной техники. Китов уговорил начальство назначить его военпредом в СКБ-245, разрабатывавшем тогда одну из первых советских ЭВМ «Стрела». Нельзя не упомянуть, что он при этом не согласился на предложение С. П. Королёва, пригласившего его в свое КБ. Очень быстро, в 1952 году он назначается начальником им же созданного в Академии артиллерийских наук МО СССР первого в СССР отдела вычислительных машин.
58
Академия артиллерийских наук, созданная Сталиным в 1946 году по инициативе маршала Н. Н. Воронова, была структурным объединением, построенным по образцу «большой» АН СССР, подобно другим «параллельным» академиям (таким, как Академия медицинских наук или ВАСХНИЛ). После смерти Сталина она была расформирована. Действительным членом Академии артиллерийских наук был, в частности, Исаак Семенович Брук (см. посвященный ему очерк).
Защищенная в том же 1952 году в НИИ-4 МО СССР [59] кандидатская диссертация отразила сразу оба увлечения Анатолия Ивановича. Это была первая в СССР диссертация по программированию, но на «реактивную» тему: «Программирование задач внешней баллистики ракет дальнего действия». Но больше к артиллерии он не возвращался — «электронно-вычислительная» тематика захватила его полностью.
О деятельности Анатолия Ивановича в начале 1950-х некоторое представление могут дать воспоминания ветерана советской вычислительной отрасли профессора Зиновия Львовича Рабиновича [5.4]: «В 1952 г. я впервые услышал об Анатолии Ивановиче Китове, который, в то время еще майор, принимал участие вместе с капитаном Лисовским Игорем Михайловичем из ИТМ и ВТ в отладке созданной под руководством академика С. А. Лебедева ЭВМ БЭСМ. Еще А. И. Китов был автором очень полезного документа — первого Руководства для пользователей „Инструкция для разработки программ на ЭВМ БЭСМ“. Эту Инструкцию с гордостью продемонстрировал на одном из мероприятий, проходившем в Институте прикладной математики АН СССР его тогдашний директор академик М. В. Келдыш, в ответ на критику о том, что для БЭСМ совершенно не имеется никакой документации для пользователей этой ЭВМ».
59
НИИ-4 — крупнейшая научная организация Минобороны СССР (а ныне и РФ) по разработке реактивного вооружения и средств ПВО, находится в пригороде Королёва городе Юбилейный (ранее Болшево-1). НИИ-4 осуществлял исследовательскую поддержку многих проектов, упоминавшихся в этом сборнике: первой экспериментальной ПРО «Система А» (см. очерк о С. А. Лебедеве), а также разработки и запуска первых спутников и межконтинентальных ракет, расчеты для которых проводились на базе возглавляемого А. И. Китовым ВЦ-1 МО СССР. В описываемое время НИИ-4 формально входил в Академию артиллерийских наук, впоследствии расформированную.
Но этого было мало: Китов включился в борьбу за реабилитацию кибернетики, в «Кратком философском словаре» 1954 года издания названной «реакционной лженаукой».
Реакционная лженаука
Современному читателю, тем более молодому, очень сложно представить себе атмосферу того времени, сплошь пронизанную понятием «секретность». Ему трудно представить, что например, сама фамилия генерального конструктора Сергея Павловича Королёва была засекречена и появилась на страницах газет лишь после его смерти в 1966 году. Были засекречены и многие научные и организационные разработки, в том числе почти все, относящееся к вычислительной технике и электронике. О том, что СССР владеет самой быстродействующей ЭВМ в Европе под названием БЭСМ, общественность узнала лишь спустя почти пять лет после ее создания, а о некоторых таких достижениях стало известно только в наше время.
Тем более засекреченными были иностранные работы, признанные политически сомнительными. «Кибернетика» Н. Винера была официально переведена лишь в 1958 году издательством «Советское радио», уже после реабилитации этой науки. Но и до этого существовал служебный перевод, доступный избранным в спецхранах различных «ящиков». Только там можно было ознакомиться и с английским оригиналом. Понятно, что авторы разгромных статей о кибернетике начала 1950-х годов этот труд даже в глаза не видели. Но не удивительно, что его не читали и многие тогдашние сторонники «лженауки». Партийный деятель и философ Эрнест Яромирович Кольман, статья которого в защиту кибернетики была опубликована в том же четвертом номере «Вопросов философии» в 1955 году, что и знаменитая статья Китова — Ляпунова — Соболева (о ней далее), в своих воспоминаниях [5.5] признается, что так и не получил возможности прочесть оригинал и составил свое мнение на основе сведений из критических статей.
Потому понятно, что кибернетику защищали и затем стали развивать в первую очередь те, у кого был допуск в спецхран: военные специалисты и связанные с военной тематикой ученые. Как пишет в своих воспоминаниях известный ученый М. Г. Гаазе-Рапопорт, работы в области теории автоматического регулирования и управления, создание средств вычислительной техники «естественным путем приводили ряд инженеров и ученых к убеждению, что в официально преследуемой кибернетике содержится ряд рациональных идей, по крайней мере в той ее части, которая позднее начала называться технической кибернетикой» [5.6].
И партийная верхушка, поколебленная
стойким противодействием кампании по осуждению «буржуазной лженауки» со стороны А. И. Китова и А. А. Ляпунова при молчаливой поддержке тех, кто ковал оборонный щит страны, пошла на беспрецедентный шаг: она дала «добро» на реабилитацию кибернетики, но при условии, что «общественность поддержит». Во всей истории СССР, исключая, может быть, первые годы, такого больше не найти: обычно общественность лишь иногда милостиво допускали «единодушно одобрять».Ведущую роль в этой истории и сыграл Анатолий Иванович. Ознакомившись с оригиналом труда Н. Винера в спецхране СКБ-245, еще в 1951 году, Китов написал статью «Основные черты кибернетики». Уже после смерти Сталина, в 1953 году, он представил ее в идеологический отдел ЦК, где и предложили сначала «опробовать» позитивные идеи статьи на выступлениях в научно-технических кругах.
Рукопись А. И. Китова статьи о кибернетике [5.3]
Одно из первых выступлений в рамках кампании по реабилитации кибернетики, еще осенью 1953 года, устроил в Научно-техническом совете Минобороны знаменитый академик-адмирал Аксель Иванович Берг. За Бергом не числится крупных научных достижений, но он был выдающимся организатором науки, создателем многих прикладных областей и умел очень тонко чувствовать перспективные точки роста. Кроме того, он ориентировался в коридорах власти, как дома, и его поддержка была очень важна для Анатолия Ивановича. Их дружба сохранялась долгие годы.
Кампания по «опробованию» кибернетики длилась еще два года, об одном из выступлений в ее рамках рассказано в начале этого очерка. Вместе с А. И. Китовым и А. А. Ляпуновым в ряде выступлений принимали участие также близкие к военной тематике ученые: М. Г. Гаазе-Рапопорт, И. А. Полетаев (как и Китов, военнослужащий, впоследствии автор блестящей книги «Сигнал» [5.7]) и М. Р. Шура-Бура.
А. И. Китов не ограничился лишь устными выступлениями: его научные работы и конкретные инициативы даже без упоминания слова «кибернетика» немало послужили все тому же делу. И идеологи из ЦК КПСС сдались: в апрельском номере 1955 года в журнале «Вопросы философии» вышла статья «Основные черты кибернетики» [5.3]. В печать пошел сокращенный почти вдвое вариант статьи Китова, с небольшим добавлением текста, дописанного, по воспоминаниям ветерана кибернетики М. Г. Гаазе-Рапопорта, его преподавателем в военной Академии и другом математиком А. А. Ляпуновым. Китов и Ляпунов убедили также поставить свою подпись и академика С. Л. Соболева, участника атомного проекта, имевшего большой авторитет во властных кругах. Сокращения первоначального варианта Китова были им сделаны по указанию идеологического отдела ЦК КПСС, который, решив «не ворошить старое», сказал, что надо убрать добрую половину текста статьи, в которой Анатолий Иванович последовательно и логично давал отпор нападкам на кибернетику, содержащимся во всех предыдущих статьях ее хулителей. О том, как Соболев поддержал кибернетиков, вспоминает и упомянутый Э. Я. Кольман, чьей статьей «Что такое кибернетика?» [5.8], как уже говорилось, была в том же номере подкреплена «по партийной линии» статья Китова и его товарищей.
Статья «Техническая кибернетика» за подписью А. И. Китова была опубликована также в 1955 году в одиннадцатом номере всесоюзного журнала «Радио». Это была формальная победа, но еще несколько лет пришлось успокаивать взбаламученное болото, пока термин «кибернетика» не был легализован окончательно.
А был ли мальчик?
Тут нельзя обойти вопрос, который сейчас часто поднимается в статьях под названиями вроде «Гонения, которых не было». В СССР развивали вычислительную технику, преподавали теорию автоматического управления, имели одного из крупнейших специалистов ХХ века по теории вероятностей (Колмогорова). Если и были препятствия на этом пути, то от обычной нашей неорганизованности, гонения на кибернетику даже не воплотились в какие-то персональные выводы. Многих достижений 1950-х годов, включая и космонавтику, и стратегическое оружие, просто бы не было, если бы советские специалисты не использовали арсенал средств, вошедший затем в понятие «кибернетический», пусть и не упоминая это название.
Мало того, спустя десятилетие-другое в мировом сообществе ученых было осознано, что, собственно, такой науки «кибернетики» и не существует, и ее разобрали по направлениям. Часто наследницей кибернетики объявляют информатику, но на самом деле у них общее лишь только то, что они обе имеют отношение к вычислительным машинам: кибернетика в представлении ее основателей гораздо шире современной информатики, включившей в себя в основном лишь «цифровую» и информационную тематику. А. И. Полетаев, сын Игоря Андреевича Полетаева, в своей статье [5.9] памяти отца отмечает и другие ожидания, связанные с модной дисциплиной, но выходящие далеко за рамки науки: «…в период ее становления в нашей стране многие хотели в ней видеть научную и рациональную замену господствовавшей тогда эклектической философской доминанты». В самом деле: кибернетика, реально основанная на научных достижениях и претендовавшая на объяснения процессов любого уровня — чем не замена навязшего в зубах «марксизма-ленинизма» в качестве «научной основы» материалистического представления о мире? Кибернетические представления очень хорошо ложатся в общественную парадигму «века науки», в которой многие склонны были видеть разрешение всех вековых проблем человечества.
Отрезвление не могло не наступить. А. И. Полетаев пишет: «В конце 60-х годов Игорь Андреевич несколько огорошил меня следующей фразой: „Хватит разговоров об общности всех управляющих систем, о всемогуществе кибернетики. Надо работать, строить конкретные модели, заниматься конкретными проблемами, философии хватит, надо работать“. Я думаю, что его точка зрения отражала, правда, с опережением, объективную тенденцию развития этой области человеческой деятельности». Выдающийся математик и биолог Альберт Макарьевич Молчанов уже в наше время резюмировал итоги развития кибернетики, обронив: «Говорили, что кибернетика — реакционная лженаука. Это не так. Во-первых — не реакционная. Во-вторых — не лже, а в-третьих — не наука». Сейчас термин «кибернетический» употребляется практически лишь в историческом контексте, а суть кибернетики забыта до того, что ее склонны отождествлять с изобретением одной лишь цифровой вычислительной техники, что конечно же, неверно.
Так, может, и не стоило тратить время на борьбу с ветряными мельницами? Действительно, в сравнении с тем разгромом, который случился в биологии, гонения на кибернетику на практике кажутся чисто терминологическими, и вроде бы ничему и не помешали: никого не посадили, не разогнали ни одной научной школы, а претензии кибернетики на «теорию всего» со временем рассосались сами собой.
Нет, борьба за кибернетику не была пустым времяпрепровождением. Кибернетику надо было защищать уже потому, что в то время этим словом обозначался широкий круг проблем, стоявших на острие научного прогресса. Книга Норберта Винера и в самом деле оказала огромное влияние на все последующее развитие науки, и ее необходимо было извлечь из спецхрана, независимо от того, прав он был, или ошибался, пытаясь основать новую дисциплину. Можно ли было поехать на «кибернетический» конгресс, чему бы он ни был посвящен на самом деле, если само это слово находится под запретом, а книжки с таким названием в заголовке выдавались строго по допуску? Можно ли было заниматься искусственным интеллектом, машинным переводом, распознаванием образов, если эти дисциплины были тогда прочно привязаны к запретному термину?
Нельзя не согласиться, что в ту эпоху «бури и натиска» значение многих направлений было преувеличено, а в таких областях, как, например, машинный перевод, доминировал необоснованный оптимизм, повлекший слишком мало практических достижений. Причем это характерно для всей мировой науки — и нашей, и западной. Но синергия таких по видимости далеких друг от друга направлений, как, например, биология, лингвистика и теория информации, поиск общих закономерностей в разных областях, стали с тех пор мейнстримом науки. Потому без реабилитации кибернетики мы, наверное, не перестали бы успешно строить субконтинентальные ракеты, зато остались бы навеки на периферии мировой научной мысли. Вот против этого и сражались Анатолий Китов и его соратники.