Информация

Среди авторов я обнаруживал Свечина, и его рассказы были так же бесцветны, а манифесты так же задиристы и наглы, как у этих двадцатилетних дебютантиков. Мне хотелось позвонить ему и сказать, что в тридцать пять нужно быть как-нибудь поумнее.

Каждая публикация в журнале предварялась коротким вступлением Ангелины, и в каждом я ощущал, прямо видел ее неудовлетворенность личной жизнью, скрытую за миссией помогать «молодым, новым» литераторам. «Была бы ты со мной, – бормотал я, таращась в экран ноутбука, – и тебе на фиг не нужна была бы эта миссия. Писала бы свое, а в свободное время мы бы гуляли в Коломенском или где скажешь, ездили бы в Швецию, в Париж, в Прагу. Ты была бы со мной счастлива».

После этих визитов в Интернет я пил водку и, опьянев, нередко звонил Ангелине, просил, иногда почти рыдающе, встретиться, а получив отказ, язвил по поводу ее журнала. Даже как-то раз назвал его детским лепетом.

– Как умеем, так и лепечем, – жестко ответила она. – Хуже, когда вообще не лепечут.

Я согласился:

– Это правда. Извини, Ангелин.

Вечера я чаще всего проводил с Иваном, иногда – со Свечиным; когда Иван и Свечин были вместе, они забывали обо мне (хотя сидели у меня дома или пили в кафе за мой счет), увлекались разговором о своей группе, мечтами о грядущей славе и богатстве. Я с ухмылкой слушал их планы насчет записи альбома, концертов, реализации дисков и в итоге напивался сильнее обычного…

Когда не было ни Ивана, ни Свечина, я шлялся по Москве один, переходя из кабака в кабак, сидел в каждом по полчаса, проглатывал сотню граммов, смотрел на людей. Все они казались мне карикатурами на тех, кого принято называть людьми, – ничтожными, тупыми, бесполезными. И даже если у кого-то из этих сотен потенциально присутствовал ум, если кто-то мог быть полезен большой жизни, то он умышленно упрощал себя, отуплял водярой, химическими коктейлями, ежедневным трахом или онанизмом, чтобы не думать, не выделяться, не наживать проблем. Да и я сам тоже был не лучше их. Может быть, единственное отличие – я осознавал, что все мы по собственной воле ничтожны, тупы и бесполезны и не хотим быть другими…

В начале августа я попытался все-таки измениться. По крайней мере, решил перестать каждый вечер бухать, – это нужно было сделать хотя бы из-за здоровья: засыпать становилось все труднее, начинались глюки (шаги в соседних комнатах, булькающая в джакузи вода, царапанье в оконные стекла). Но только я заставил себя настроиться на позитивную волну, как судьба снова меня долбанула. Хоть и не со всей дури, – могло быть и хуже, – но неожиданно, и отправила в очередной нокдаун.

В общем, в одно субботнее утречко, чистый, веселый и трезвый, я катил по Третьему транспортному. Машин в городе было мало, и я просто решил выгулять свою застоявшуюся «Селику»… По «Нашему радио» Егор Летов умиротворенно пел: «Долгая счастливая жизнь, отныне долгая счастливая жизнь…», – окно было открыто, я выставил локоть левой руки, а правой придерживал руль. Было очень приятно смотреть на лежащую под эстакадой Москву, на живой кружок солнца сквозь солнцезащитные очки… И тут передо мной (каких-нибудь десять метров) вяло махнули полосатой палкой.

Я, конечно, остановился, сделал радио тише. Опустил окно (выскакивать навстречу гаишничку не стал), дождался, пока у меня потребуют права, документы на машину, и протянул их сквозь дверцу. Гаишник, немолодой, коренастый, с погонами старлея, глянул в документы, потом на машину и велел:

– Выйдите из машины.

Я вышел.

– Снимите очки.

Снял, миролюбиво улыбаясь. Да и действительно, настроение располагало улыбаться и по-доброму шутить.

– Вы не имеете права управлять автомобилем, – сказал гаишник.

Еще не чувствуя опасности, я удивился:

– Почему это?

– Ты ж наркоман. – И гаишник кивнул на меня второму, сержанту. – Юра, глянь-ка в глаза ему. Удолбанный в хлам.

– Без вариантов, – подтвердил тот и стал обходить «Селику».

– Да не наркоман я. – Я стал оправдываться. – Из запоя недавно… С девушкой были проблемы… пил, но позавчера бросил…

– Да ладно, – покривился старлей. – Все из карманов, и автомобиль – к досмотру.

Через полминуты сержант «обнаружил» в салоне пакетик с чем-то белым.

– О-о! – не заботясь о правдоподобии, удивился старлей. – Это что, мука, что ли? Крахмал?… А-а, наркотики!

– Перестаньте. Все мы видели «Бумер». – Мне в тот момент показалось, что я нахожусь на съемках какого-то реалити-шоу. – Не надо комедий. У меня этого не было!

– Й-я тебе такой «Бумер» счас устрою. – Старлей стал каменно-строгим. – Ты у меня пять лет за хранение и транспортировку схлопочешь. Или семь, если будешь хаметь… Ну-ка, руки на капот! Юрий, продолжай досмотр – тут, видно, более крупным пахнет…

Они сняли с меня тысячу баксов. Но, что хуже, подали в суд, который без промедлений лишил меня прав на год за управление в состоянии опьянения. Я не спорил, на заседании, напоминающем сталинскую тройку (хотя судья был один, но скорость вынесения приговора поражала быстротой), сидел тихо… С этими не поспоришь. Захотели – сделают. Лучше не усугублять…

Права отправили по месту их выдачи – в мой родной город, за тысячу километров от Москвы, – а «Селика» надолго замерла на своем парковочном месте возле дома. Единственное, что я мог, – время от времени забираться в нее, заводить мотор, откидываться на сиденье, представлять, что мчусь по пустой, ровной дороге.

Конечно, приложив усилия, я бы мог права выкупить, пойти жаловаться, поднять шум. Но шум вполне мог ухудшить мое положение. Да и в глубине души я как-то спокойно отнесся к случившемуся – вначале, когда меня разводили, было недоумение («прям как в кино»; «улыбнитесь, вас снимает скрытая камера»), немного позже – досада, а потом, когда поставил машину на прикол, появилось даже нечто вроде радости. Словно меня освободили от какого-то груза, хоть и почетного, но обременительного.

Рассказывая про этот случай приятелям, я наблюдал разную реакцию. Иван, например, как мне показалось, злорадненько усмехнулся: «Ну дак любой бы с чувака на такой тачке бабок стряс». Свечин пожал плечами: «Зарабатывают люди, чему удивляться…» Их слова были справедливы, но я не мог понять, зачем гаишники настаивали на лишении меня прав. Тысячу баксов получили, ну и отпустили бы… Ответ я получил от Руслана.

Выслушав меня, он сказал, глядя в сторону: «Ты с информашками, которые размещать берешься, будь поразборчивей». Расспрашивать его подробнее я не стал, но, покопавшись в архиве выполненных заказов, без труда нашел два-три, за которые меня вполне могли наказать…

Так или иначе с потерей колес на год жизнь моя потекла по прежнему алкогольно-тоскливому руслу. Я путешествовал по городу, до позднего вечера сидел в кабаках, опрокидывая рюмашки, не сдерживая себя мыслью, что завтра нужно будет в половине девятого прыгать за руль… И в один из таких поздних вечеров в одном из кабаков я познакомился с Аллой.

Торчал за столиком со стопкой водки и стаканом томатного сока, уже был порядочно пьян, когда ко мне бесцеремонно подсела девушка. Таких точнее называть – девка. Высокая, стройная, ухоженная и явно небедная, с симпатичным и умным лицом, но по поведению – гопница. Агрессивная и бесстрашная. К тому же не тина пятнадцатилетняя, а вполне взрослая, пожившая.

Она плюхнулась (именно – плюхнулась) на стул, громко поставила на стол банку с «Туборгом», сняла с плеча что-то длинное и тонкое в чехле. Выдохнула облегченно: