Ингрид

Последовал страшный толчок, все загрохотало, и на меня обрушился водопад. Я не думал, что это произойдет так скоро. Салон тут же наполнился водой, меня прижало лицом к окошку, как к иллюминатору подводного аппарата, – за ним ничего не было, только стремительно проносились пузыри. Тонем, подумал я, и это было так странно, потому что еще секунду назад мы падали. Вода была светлой – значит, до поверхности еще близко. В это последнее мгновение, отделяющее жизнь от смерти, я вдруг увидел над собой большую рваную дыру, откуда, быстро убывая, струился свет дня, и, расстегнув ремень безопасности, тащивший меня во тьму небытия, я из последних сил оттолкнулся ногами от кресла.

Видимо, в этот момент я и потерял сознание, потому что не помню, как оказался на поверхности. Меня выбросил наверх надутый жилет. Будь я мертв, он поступил бы точно так же. Наверху не было никого, только поодаль горела вода, то есть, авиационное горючее, и плавали какие-то тряпки да пустая банка из-под «пепси-колы», вскоре затонувшая. Пока она плавала, я еще сохранял присутствие духа, а потом я закричал. Потому что не хотел умирать. Потому что мне было страшно. Потому что подо мной все дальше и дальше во тьму опускался дюралюминиевый гроб, заточивший в себе почти триста пассажиров, и экипаж со стюардессами, и молодую женщину, имя которой я так и не узнал. Я кричал, пока не осознал, что это глупо. Потому что кричат, рассчитывая быть услышанными. Меня же могли услышать только рыбы да птицы. Хотя я не видел ни тех, ни других. Правда, еще можно кричать от боли.

Правая рука у меня действительно кровоточила, но боли я не чувствовал. Морская вода обезболивает, тем более океанская. Что же мне было делать? Плыть? Но куда? По солнцу я мог определить, где запад, но до западного побережья еще дальше, чем до восточного, которое я покинул. На целый час дальше, если считать, что от ирландского аэропорта Шеннон до канадского Гандер на острове Ньюфаундленд пять часов лету. Интересно, за какое время пловец доберется до Ньюфаундленда? До Нью-Йорка? За год-другой? Кажется, я схожу с ума. Что-то слишком быстро. Психологи утверждают, что страх – первая причина гибели попавших в кораблекрушение. Есть ли надежда? Мои японские часы – непроницаемые, непробиваемые «Касио» – показывали без пяти полдень. Через несколько часов сюда должны прилететь спасатели. С аэробуса наверняка до последнего момента передавали координаты. Может, сюда уже спешит какой-нибудь оказавшийся поблизости авианосец – американский, французский, английский. На нем штурмовики, вертолеты. Сначала они пошлют сверхзвуковой штурмовик, этот через полчаса будет здесь. Только как меня заметят? Вот если бы ночью – на ночное время в жилете есть лампочка. Надо только дернуть вот за этот шнурок. Оказывается, я все-таки запомнил инструкции. Значит, надо продержаться день и ночь. Вода теплая, градусов двадцать пять – это наверное, Гольфстрим, теплое течение, берущее свое начало в учебнике географии для седьмого класса. Подзадержись я здесь, и меня потихоньку будет нести на север, так что через год я прямиком попаду в Балтийское море, в Финский залив. Интересно, что от меня останется через год. Одна лампочка.

Кажется, я изволю шутить. Это хороший признак. Бояться мне действительно нечего. Меня или спасут, или не спасут. Сам я ничего сделать не могу – остается только ждать. И тут я почувствовал, что снизу в меня лениво уперлось что-то большое и твердое. Акула! – прошило меня от головы до пят электрическим разрядом. Я отчаянно лягнулся – и большое и твердое исчезло. Сыта, – с ужасом подумал я, – теми, кто там, внизу. Но тут же из-под воды неумолимо возник передо мной ее черный лоснящийся бок. Я завопил предсмертным воплем, заколотил по воде всеми конечностями, одновременно удивляясь тому, что рыбине нет до меня никакого дела, и только в следующий момент я понял, что это не что иное как чемодан. Вот и еще один, желтый, выглянул из воды, будто подставив солнцу свое брюхо. Вокруг меня тут и там всплывало содержимое багажного отделения. Значит, подумал я, самолет уже на дне. Глубоко ли? Может, еще кто-то жив, и спасательный жилет вытолкнет его на поверхность. Нет. Поздно. Прошло минут десять. Даже опытный ныряльщик столько под водой не продержится. Все кончено. Я один.

Океан был спокоен. Он замер, как будто затаив дыхание при виде этой катастрофы. По небу плыли легкие облачка. В детстве мне казалось, что на них можно сидеть и кататься. Так меня обманули разные дворцово-музейные потолки – с небесами, в которых веселились толпы дядь и теть вкупе со своими младенцами.

Чемоданы покачивались вокруг меня, как стадо отдыхающих тюленей. Хотя я никогда не плавал с тюленями. Когда барахло намокнет, оно пойдет ко дну. В данной ситуации меня могла интересовать только еда. Но еду не кладут в чемодан, сдаваемый в багажное отделение. Еда – это ручная кладь. Впрочем... Я вдруг подумал, что что-нибудь полезное я там смогу найти. Я не знал – что, может быть, складной нож, веревку или бутылку спиртного. Я читал, что хорошо проспиртованные кораблекрушенцы дольше держались в холодной воде.

Плавать в надутом жилете было не очень-то легко, а открывать чемоданы – и того труднее. Почти все они были закрыты на ключ – так что мне оказалось доступным лишь содержимое нескольких сумок на «молниях». В первой же из них оказался нож, правда, не складной – скорее сувенирный кинжал в кожаных ножнах. Странно, но он мне добавил уверенности, хотя никто на меня, кажется, не собирался нападать. Веревки так и не нашлось, зато попалась новая льняная простыня, и я ее тоже присвоил, хотя не очень понимал, зачем. В одной из сумок меня ждала литровая бутылка немецкой водки «Распутин». Но с этими приобретениями я стал хуже держаться на воде – весу они не добавили, зато заметно ограничили маневренность. Я привязал к поясу полиэтиленовый пакет, куда запихнул свои трофеи. Больше мне лазать по сумкам не хотелось – что нужно болтающемуся на поверхности океана в двух тысячах миль от берега? Это вопрос. К тому же, прикасаясь к чужим вещам, я чувствовал себя виноватым перед теми, кто навсегда остался там, внизу подо мной. Мой собственный багаж мне так и не попался. Охотясь за чемоданами, я испытывал странное чувство, будто все это со мной уже было однажды. И что в продолжении я останусь жив...

Бьюсь об заклад, что он сам ко мне приплыл – тот парусиновый рюкзак. Сначала я оттолкнул его, но он снова подплыл, будто настаивал, чтобы я заглянул. Так могло плавать только то, что абсолютно не нужно. Но я ошибался – это была самая нужная мне сейчас вещь на свете. У меня была такая в юности – подарок мужа моей тетки, летчика-испытателя: надувная оранжевая лодка из какой-то легкой синтетики. Эта было лимонно-желтая, как теннисный мяч. Я вытянул ее из рюкзака, сразу догадавшись, что это, и ликованию моему не было предела. Теперь я наверняка спасен. Надо ее только надуть.

Надувал я долго, да так, что не раз темнело в глазах и кружилась голова. Постепенно моя лодочка приобрела подобающую форму, но ее надутым бортам явно не хватало упругости, а моим легким – силы. Тут без насоса-лягушки не обойтись. Претерпев несколько неудач, я наконец с большим трудом перевалился в нее, переломив борта. Две глубокие складки отделяли корму от носа лодки, и я подумал, что при сильной качке, материя посредине быстро перетрется. И тут я вспомнил про свою простыню. Вот зачем она мне! Я перекинул простыню поперек лодки, пропустив под днищем, крепко стянул концы наверху и завязал их узлом. В бортах явно прибыло упругости, а у меня появилась страховочная перегородка. Все, теперь можно и выпить. А затем поискать съестное. Но пить я не стал. Во-первых, я был уже не в воде и переохлаждение мне не грозило, а во-вторых, я вспомнил, что алкоголь сушит клетки, отнимает у организма влагу, а сколько мне придется продержаться до подхода помощи – одному Богу известно. Без пресной воды я обойдусь дня два, не больше.

Я снял с себя то, во что превратился мой костюм, и повесил его на стянутую узлом простыню. Надо, чтобы к ночи он просох. Тьфу, ты! Почему это я готовлюсь к долгому испытанию? Ведь, здраво рассуждая, меня должны обнаружить часа через два, не позже. Спасательный жилет я надел на мокрую рубашку и скорчился на дне лодки. Солнце стояло в зените. Припекало.

Да, как насчет еды? Опять плавать среди чемоданов? Но они вскоре утонут – кажется, их и так поубавилось. Надо поторопиться. С лодки поиски мои оказались много успешнее. В одном из взрезанных мною чемоданов оказалась целая жестяная коробка шоколадных конфет, так плотно запечатанная в целлофан, что могла бы самостоятельно плавать по морю-океану безо всякого вреда для своего содержимого. Еще я обнаружил крекеры – вернее, то что от них осталось – испорченную морской водой кашицу в полиэтиленовом пакете. Поразмыслив, я решил, что и она сгодится, если только ее просушить. Вот и все. В кармане моих брюк оказался носовой платок, я завязал каждый угол узелком и натянул на голову. Теперь мне не грозят ни ожоги, ни солнечный удар. Прошло уже полтора часа, как я заново родился на свет. Я снова скорчился на дне лодки, вскрыл коробку с шоколадом и съел две шоколадины. Праздник сердца. Солнце, море, шоколад. Это напоминало отдых в Крыму или где-нибудь на Менорке, куда меня однажды занесло. Сейчас на катере приплывут за мной друзья. Лодку нежно покачивает. Баю-баюшки-баю. Не ложися на краю. Это детство. Это сон. Я проснусь в своей постели.

Что-то коснулась меня под днищем лодки. Еще один чемодан? Я опустил руки за борт и сделал несколько гребков. За кормой что-то плавало. Я развернул лодку. Это была женщина. Лицом вниз. Ее светлые волосы шевелились по поверхности воды как водоросли. Руки раскинуты в стороны. На ней был спасательный жилет. Слишком поздно он ее спас. Я ухватил ее за волосы и поднял из воды лицо. Это была моя недавняя соседка. Глаза ее были закрыты. Из уха тонкой струйкой набегала кровь. Этого не может быть, подумал я. Она пробыла два часа под водой. И вдруг глаза открылись и уставились на меня. Я вздрогнул от макушки до пяток – будто за воротник сунули кусок сухого льда. Судорога глазных мышц, объяснил я себе. Возможно, это бывает у покойников, при смене температуры. И тут я услышал стон. Живой стон живого человека. Руки поднялись из воды и протянулись ко мне.

– Это вы, – сказала женщина. – Там, внизу... – И она снова потеряла сознание.

Ухватив за жилет, я подтянул ее к своей лодчонке. Поднять ее у меня не было сил. Я держал ее, ожидая, пока она очнется, и не верил происходящему. Что там внизу? Километр глубины. Но на такой глубине расплющивает даже подводные лодки из титана. Откуда она взялась, моя соседка? Я был счастлив, что теперь я не один, однако разум отказывался мне служить. Ни одно мало-мальски приемлемое объяснение в голову мне не приходило. Нет, одно все-таки было. Она вынырнула вслед за мной. Просто я не заметил. Она была далеко, а потом течением ее принесло ко мне. И это я сам чуть ее не утопил.