Инициалы Б. Б.
Шрифт:
Из фирмы «Приданое для новорожденных» доставили огромные коробки, полные распашонок, ползунков, пинеток, пальтишек. Фирма сделала широкий жест в рекламных целях: подарила от моего имени полное детское приданое всем младенцам, родившимся в этот день, 11 января, во всех парижских больницах и родильных домах. Потом, когда меня благодарили все эти неизвестные мне люди, я узнала, что именами «Николя» и «Брижит» назвали множество детей, появившихся на свет в тот день в Париже.
Жером Бриерр, директор «Юнифранс-Фильм» — я знала его с моих первых шагов в кино и всецело ему доверяла, — ухитрился, прорвавшись через кордоны полиции, секретаря и родных, войти ко мне в комнату. Это был старый приятель,
Он, Жером, если я не против, предлагал свои услуги, чтобы сделать серию фотографий Николя со мной и с Жаком. Мы просмотрим их вместе, отбракуем плохие, оставим только удачные, и он бесплатно раздаст их всем желающим, тем самым избавив меня от необходимости принимать тысячу фотографов одного за другим, без всякой гарантии качества снимков. Я лежала, измученная, некрасивая, грязная, мои простыни и волосы были еще липкими от пота, которым я обливалась, терпя ту чудовищную боль, — и я уже должна была платить дань своей славе: позировать фотографу!
Нет, что же это за профессия у меня! Я не на съемочной площадке!
Мама и Бабуля попытались уговорить Жерома. Надо подождать немного, день или два! Но Жером недаром был профессионалом! Злоба дня превыше всего! Если я не сфотографируюсь, может разразиться скандал: какой-нибудь паршивец рано или поздно найдет способ проникнуть ко мне, сделает черт знает какие снимки и пустит их в продажу.
Скрепя сердце я согласилась.
Мама помогла мне дойти до ванной, а тем временем Бабуля, Ивоннетта, моя горничная, и Дада превращали мою спальню в покои королевы. Сухой шампунь распушил мои слипшиеся волосы, и я долго расчесывала их щеткой. Принять ванну было нельзя, я обошлась очень горячим душем и сразу почувствовала себя отдохнувшей. Мама принесла мне прелестную ночную сорочку, голубую, шелковую с кружевами. Я кое-как подкрасилась и подобрала самые непослушные пряди моей шевелюры, соорудив небрежную, но очаровательную прическу, — она послужила основой так называемой «кислой капусты», модной в последующие годы.
Жером сделал сотни фотографий этой молодой женщины и ее младенца! Снял он и несколько кадров с Жаком. Повсюду были цветы, на простынях тоже — голубые. Эти снимки облетели весь мир, появились на обложках всех крупных журналов, на первых полосах всех газет и осчастливили каждого, кто их видел.
Кристина Гуз-Реналь не могла иметь детей.
Я выбрала ее в крестные. Она подарит Николя преданную и надежную любовь, заменит ему мать на время моих отлучек и обеспечит воспитание в строгости, но не без юмора.
Пьера Лазареффа можно было назвать моим отцом в области прессы. Ведь именно благодаря многочисленным обложкам и фотографиям в «ELLE» я сделала свои первые шаги в кино! Крестным отцом я выбрала его. Он подарит Николя знания, мужество, житейскую мудрость, размах и, быть может, успех в жизни. Но Пьер был евреем, оказалось, что ему нельзя держать Николя над купелью, и Алену пришлось заменить его. Католическая религия не перестает удивлять меня своими запретами. Ей не хватает великодушия, снисходительности, подлинной широты.
Сейчас, когда я пишу эти строки, мне 47 лет, и у меня есть мой чудный двадцатидвухлетний Николя, моя семья и моя опора. Я люблю его больше всех на свете. Я благодарю небо за этот дар и ни за какие сокровища не согласилась бы прожить свою жизнь заново без него — но тогда!
Вымотанные
всеми этими событиями, мы с Жаком решили забыть о них в горах, в снегу. Николя оставили под бдительным оком Муси и Алена, зная, что Бабуля в новом качестве прабабушки присмотрит за всем и мама в новом качестве бабушки-наседки не упустит из виду ни единой мелочи. Мы уехали в направлении Альп, сами толком не зная, куда.Избегая больших отелей, жаждущих рекламной шумихи, мы то и дело набредали на маленькие гостиницы-шале для спортсменов! После изрядного количества пересадок с одного подъемника на другой мы наконец обнаружили затерянный в горах маленький домик, увенчанный шапкой снега, уединенный и с виду такой тихий!
Канатные дороги кончали работать в 4 часа, и, когда мы поняли нашу ошибку, бежать было поздно. Мы оказались в окружении оравы буянов-горцев. О, узнать-то они нас узнали! Но для них мы были такие же люди, как все! Хлоп! — я получаю звонкий шлепок пониже спины.
Бардо? Ну и что с того, что ты Бардо?
Мы любим горы, и видали мы всех этих Бардо в белых тапочках!
Бац! — дружеский тычок кулаком в спину! И тут же к нам лезут чокнуться полными стаканами какого-то «вырви-глаза»! И плевать все хотели на Бардо и Шарье, на Шарье и Бардо! Дети орали, взрослые топали по полу тяжеленными башмаками, громко разговаривали, грубо хохотали. Я робко осведомилась, где моя комната. «Да нет тут никаких комнат, все спят в общем зале!» Я посмотрела на Жака, как приговоренный к смертной казни на того, кто может его помиловать!
Эту ночь нам пришлось коротать в храпящей и скверно пахнущей тесноте, среди спортсменов, истосковавшихся по жизни бойскаутов. В 8 часов утра, оставив их с лыжами и воплями, мы бежали к канатной дороге и первой же кабиной вернулись к нашей машине, как в тихую гавань!
Мы отправились в Кордон, где маленькая гостиница «Рош-Флери» предлагала желающим тишину, прекрасный вид и спокойную семейную атмосферу — все, чего мы хотели.
Наш приезд стал событием. Рэн, хозяйка, побежала предупредить свою старушку мать, распоряжавшуюся на кухне, захлопала в ладоши, сзывая своих постояльцев. Под их любопытными и умиленными взглядами мы заперлись на два поворота ключа в нашей — только нашей! — комнате.
Мы чудесно провели время в «Рош-Флери».
Первое потрясение прошло, и мы жили бок о бок с простыми и милыми людьми, которые старались наперебой сделать мою жизнь приятной.
Я потом часто приезжала к Рэн, и всегда меня ждали там теплый прием без лишней пышности и та уютная семейная атмосфера, которую я всю жизнь искала, но нигде больше не нашла.
Однако нам пришлось уехать: Жак должен был встретиться с одним своим другом в Шамони. Мы остановились в отеле «Монблан», в самом центре города. Я ненавижу, сразу возненавидела Шамони, этот заснеженный город в слепящих огнях, грязь в водосточных канавах, толпу и гнетущие горы, которые мешают видеть и дышать. Где фермы, источники, лесопильни, так приятно пахнущие свежераспиленным деревом, где Кордон?
В окно было видно только здание напротив, поэтому я закрыла ставни и легла в постель средь бела дня, твердо решив не вставать до самого отъезда. Чтобы скорее уснуть, я проглотила несколько таблеток снотворного. Жак, вернувшись, застал меня в бреду. Пришлось вызвать врача. Хозяйка отеля была просто чудо. Она выхаживала меня как родную дочь, говорила со мной, успокаивала.
Когда меня в очередной раз поставили на ноги, я, благодаря ей, познакомилась с самыми известными проводниками этих беспощадных гор. Это был удивительный, незабываемый вечер с настоящим фондю по-савойски. Я увидела грубоватых и каких-то очень настоящих людей, здоровых, широких душой, отважных и жизнерадостных.