Инклюзиция

Мила долго молчала, словно её слова боролись за право быть услышанными. Она напряглась, но в глазах зажёгся огонь – не гнева, а глубокой и давно забытой боли.

– Ты прав, – сказала она наконец. Её голос дрожал, но не от слабости, а от переполняющих её эмоций. – Мир действительно такой. Грязный. Пошлый. Люди делают всё, чтобы уничтожить в тебе что-то светлое, потому что сами давно это потеряли. Потому что легче смеяться над чужой верой, чем признать, что ты уже ничего не чувствуешь.

Она прикусила губу, её пальцы крепче сжали колени.

– Я это видела. Каждый день. Такие люди… как стая. Видят, кто слабее, и бросаются, чтобы растерзать. И если ты не становишься как они, ты проигрываешь. Ты остаёшься ни с чем. Я пыталась… Честно пыталась быть другой. Но чем больше ты сопротивляешься, тем сильнее тебя ломают. И в какой-то момент я… – Она замолчала, опустив голову. – Я стала такой, как все. Даже хуже.

Её голос оборвался, но через мгновение она снова заговорила, теперь громче:

– Но знаешь, что меня бесит больше всего? Мы сами позволяем этому случиться. Мы сами отказываемся бороться. Потому что так проще. Потому что удобнее. Мы говорим себе, что всё равно ничего не изменить. И живём дальше, пряча свою трусость за цинизмом.

Она резко поднялась, её голос стал твёрдым, почти обвиняющим:

– Но я не хочу быть такой. Не хочу оставаться этим жалким подобием человека, которое просто плывёт по течению. Я… Я хочу быть сильной. Хочу иметь значение. Быть важной! Хоть кому-то.

Мила замолчала, сжав руки в кулаки. Когда она обернулась к Даниле, её глаза встретились с его взглядом. В них было всё: и боль, и гнев, и отчаяние.

– А ты? – спросила она тихо, словно нанося невидимый удар. – Ты хочешь оставаться таким же, как все? Или ты готов бороться? Не с червями, не с этими тварями, а с собой. Со своим страхом.

Данила не ответил сразу. Он смотрел на неё долго, будто пытался найти в её словах что-то, что могло дать ему ответ. Затем он отвернулся, опёрся спиной на стену и закрыл глаза.

– Я не знаю, Мила, – тихо сказал он. – Может быть, это уже слишком поздно. Для нас всех. Иначе всего этого бы не случилось. Черви, тьма, эта чёртова разруха – всё это не просто так. Это не случайность. Это… результат.

Она нахмурилась, удивившись его словам.

– Результат чего? – осторожно спросила она.

Данила горько усмехнулся, отвёл взгляд и посмотрел в узкую щель между досками, за которыми скрывался туман. Его голос стал ровным, но наполнился странной горечью:

– Нашей жизни. Того, какими мы стали. Ты сказала, что люди сами позволили растоптать всё светлое. И ты права. Мы сломались задолго до того, как черви появились на улицах. Мы позволили цинизму, жадности, равнодушию стать нормой. Мы забыли, что значит защищать друг друга. Мир и так давно был заражён. Просто мы не хотели этого видеть.

Он посмотрел на Милу, и его глаза горели холодным огнём.

– Всё это… – он обвёл рукой пространство вокруг себя, включая гнетущую тишину за стенами, – это последствия. Это не просто катастрофа. Это возмездие. И знаешь, что хуже всего? Оно заслуженное.

Мила замерла. Её губы дрогнули, но она не могла найти слов. Данила продолжил, ещё более напряжённо:

– Мы думали, что можем играть в игры с самим миром, смеяться над законами, которые держат нас людьми. Мы так привыкли к тому, что можно жить без смысла, что забыли: за всё есть цена. И теперь мы платим. И дело не в червях, Мила. Это не они убивают нас. Мы сделали это сами. Они просто последние, кто ставит точку.

Он замолчал, но напряжение в его словах продолжало висеть в воздухе, словно эхо от ударов колокола. Милу словно ударили этими словами. Она крепче сжала руки, её лицо побледнело.

– Ты хочешь сказать, что это всё… наша вина? – выдохнула она. – Что мы заслужили это?

Данила посмотрел на неё прямо. Его взгляд был холодным, но в нём была ещё и слабая искра надежды.

– Я хочу сказать, что это шанс. Шанс вспомнить, кто мы. Если мы вообще хотим помнить.

Он отвернулся, снова облокотившись на стену, но теперь в его позе просматривалась не усталость, а напряжённая готовность.

– Иначе, мы бы не были здесь. Мы бы уже исчезли. А раз мы всё ещё живы, значит, у нас есть выбор. И это всё, что осталось.

Тишина вновь заполнила помещение, но теперь она чувствовалась иначе. В ней больше не было места равнодушию.

Данила выпрямился, оглядев остальных. Его взгляд был сосредоточенным, твёрдым, будто страх, который висел в воздухе, отступил внутри него, уступив место упрямой решимости.

– Мы не можем остаться здесь, – сказал он ровно. – Это место нас не защитит. Если они найдут нас здесь, у нас не будет шанса даже попытаться отбиться.

Мила, сидящая напротив, медленно подняла голову. Её глаза были широко раскрыты, на лице ещё читались пережитый страх и горечь. Она обхватила себя руками, но ничего не ответила. Олег стоял у стены, его взгляд метался между Данилой и запертой дверью, как будто он ждал, что та вот-вот распахнётся. В руках он всё так же сжимал железный прут, словно это оружие могло защитить его от любого ужаса, который скрывался снаружи.

– Но куда идти? – хрипло спросил он, не поднимая взгляда. – Там снаружи… их же ещё слишком много.

– Именно поэтому мы должны двигаться сейчас, – резко перебил его Данила, делая шаг вперёд. – Пока они нас не нашли. Пока есть туман. Это наше единственное преимущество.

– Туман, – мрачно пробормотал Олег, скосив глаза в сторону окна. Его голос был наполнен горечью. – Преимущество, но слишком слабое укрытие.

– Сильнее, чем ты думаешь, – внезапно произнесла Татьяна Павловна. Её голос прозвучал неожиданно твёрдо, заставив всех повернуть головы. Она стояла у карты, разложенной на покосившемся столе, и разглядывала линии маршрутов с таким вниманием, словно искала в них ответы на все их вопросы.

– Вы хотите что-то предложить? – спросил Данила, слегка склонив голову набок. Его голос прозвучал мягче, чем обычно, и в нём чувствовалось уважение.

Татьяна Павловна выпрямилась, и её пальцы скользнули по краю карты.

– Если мы будем продолжать идти тем маршрутом, который выбрали ранее, мы потратим слишком много времени, – сказала она спокойно, но в её голосе всё равно ощущалась скрытая тревога. – А времени у нас нет. Особенно после того, что только что произошло.

– Вы хотите сказать, что нам нужен другой путь? – уточнил Данила.