Инквизитор и нимфа

— Секен терпит кривизну, и от кривого слова изменяется, а бог Освободитель карает сказавшего кривду. Значит, секен мягок, как песчаник скал, а бог Освободитель тверд, как кварцевый нож, что прорубает проход в скале.

Что-то в этом теологическом высказывании насторожило Марка.

— Бог Освободитель карает сказавшего кривду? И кто же сказал кривду?

Старик опасливо огляделся, но, видно, очень уж ему хотелось поболтать.

— После смерти Сеску утабе-секен пришел в поселок и сказал, что господин Кодду, — (так здесь именовали Клода Ван Драавена), — сделал нехорошее. Что господин Кодду затуманил разум Сеску и Сеску прыгнул со скалы, желая умереть. Господин Кодду рассмеялся и ответил, что кривду говорит утабе-секен и кривда его не станет правдой. Утабе-Секен очень рассердился, потому что в последнее время — и про то всякий знает — все чаще говоренное им не делалось правдой. Он побежал в огород, где господин Кодду зарыл Сеску, и схватился за крест бога Освободителя, и закричал, что бог Освободитель подобен зловонной язве. И тогда пал на утабе Небесный Свет и поразил его, и сделался утабе мертвым.

Рыбак смотрел на молодого викторианца с торжеством, а тот лихорадочно соображал. «Затуманил разум… А что, вполне мог опоить какой-нибудь гадостью. Наверняка и опоил. — Марк припомнил свой сон на могиле… — Ну конечно, такой бред мог быть вызван галлюциногенным наркотиком. Хорошо, что я там и свалился и не побежал, как во сне, к реке. Тут бы и потонул, и одной проблемой у геодца стало бы меньше…

Павший небесный свет… Что-то вроде молнии? Электрического разряда? Э, а не засунул ли наш святоша под крест батарею? Вполне мог засунуть и дистанционно подключить контакт, когда жрец развоевался. Бегают они тут босиком, несколько сотен вольт вполне бы хватило, чтобы прикончить не в меру борзого утабе. Вот вам и убедительное доказательство силы бога Освободителя. А заодно и покойного отца Франческо поджарило… Или это было во сне?…

«Надо бы проверить крест», — подумал Марк. Подумал, и тут же навалилось — ночь, скалящаяся белой половинкой луна, дрянь, лезущая из покойного… «Нет, к черту. Если и была там батарея, священник давно ее вытащил и куда-нибудь запрятал. Кто вообще сказал, что под крестом что-то есть? Если геодец опоил отца Франческо ядом или наркотиком, след отравы мог остаться в тканях. Наверняка он и от трупа избавился, а крест для отвода глаз поставил. Нужны доказательства. Время его побери, нужны доказательства!»

Старик уже давно подобрал свою рыбу и уковылял к сварливой невестке, а Марк все сидел на берегу, бездумно глядя в медленно текущую воду.

Второй раз землянину повезло несколько дней спустя. Было утро, и Салливан бездельно бродил вокруг хижины геодца. Он надеялся, что хозяин отлучится — тогда можно будет взять образцы травок, из тех, которые Ван Драавен так любовно заваривал, и проверить их на наличие опиатов. Или чего-нибудь поинтереснее.

Священник, однако, отлучаться не спешил, будто видел насквозь планы гостя. Сидел на порожке и что-то такое вырезал из чурочки. Салливан уже совсем отчаялся и решил, что перенесет рейд на другое время, когда по пыли затопали босые пятки. Мальчишка лет шести промчался через поселок, вихрем взлетел по лестнице и что-то шепнул на ухо геодцу. Тот отложил чурочку и нож, выпрямился и уставился в направлении скал. Когда малолетний вестник убрался восвояси, сжимая в руках награду — оранжевую спелую тыковку, — Салливан подошел:

— Гляжу, у вас тут шпионы на жаловании.

Геодец прищурился:

— Не без этого.

— И что же рассказал вам быстроногий Меркурий? Или секрет?

— Почему же. Не секрет. Утаме заболела.

— Она вроде бы и до этого здоровьем не отличалась.

— А я говорю не об умственном здоровье. Сегодня на рассвете она потеряла сознание. Сейчас вроде бы очнулась, лежит в пещере и стонет. Сын за ней присматривает.

Салливан напрягся:

— И что? Вы пойдете ее лечить?

Ван Драавен помедлил с ответом, как будто прикидывая. Потом качнул головой:

— Нет. Не пойду. От моего лечения ей лучше не станет.

— А вы жестокий человек.

Геодец хмыкнул:

— Тут вы правы, но в данном случае о жестокости речи нет. Утаме скорее сама себе живот прогрызет, чем примет от меня помощь.

— А от меня?

Ван Драавен молча уселся и принялся за свою поделку.

— От меня примет?

Миссионер пожал плечами:

— Попробуйте. В крайнем случае вытащу еще одного викторианца из реки. Мне не привыкать.

«А чтоб ты лопнул», — подумал Марк и отправился в палатку за диагностом.

На скалах ощутимо припекало. Близость воды совсем не ощущалась. Горячий воздух дрожал, струясь над камнями. Между кустиками сухой травы сновали ящерки, а больше никакого движения — словно пещерный поселок вымер.

Марк приближался к черте из белых камней не без трепета. В руке он сжимал ремень диагноста, а лопатки щекотали любопытные взгляды. Кажется, все наиру бросили дневные труды и столпились у крайних домов, следя за отчаянным. Только взгляда геодца Марк не ощущал. Геодцу было неинтересно. А что ему? Выловит, как и сказал, труп из реки и похоронит за огуречной грядкой. Каждую секунду Салливан ожидал камня, но камень так и не прилетел. Гудели в неподвижном воздухе стрекозы. Горизонт пылал. Духота стала такой насыщенной, что и без барометра ясно — идет гроза.

Марк карабкался по узкой тропинке. Из-под ног катились камешки. Устья пещер выглядели безжизненными — с тем же успехом это могло оказаться неолитической стоянкой где-нибудь в Кантамбрийских горах, не хватало лишь наскальных росписей. И правда, почему они ничего не рисуют? Или рисунки внутри? Марк зашел в одну из пещер. Оттуда пахнуло сырой нежилью. Кажется, большая часть племени уже переселилась под крыло бога Освободителя и его хрустальноглазого слуги.

Выйдя из пещеры, Марк услышал крики.

Глаза землянина не сразу приспособились к полумраку, и это была опасная минута — если бы на него сейчас кинулись, он бы не успел отреагировать. Загремел бы тогда с узкого порожка прямо вниз, на каменистую осыпь, где закончил свой земной путь его старый наставник.

Полдневное солнце сюда не заглядывало, и под сводом стояла влажная темнота. В темноте стонали и хрипло дышали. Несло трупным запахом, словно утаме уже умерла и теперь разлагалась. Несло плесенью, сыростью, мокрым камнем — видимо, дальше ход уводил в глубь скалы. Геодец рассказывал, что в толще скального массива все коридоры соединялись, образуя что-то вроде пещерного города со своей системой коммуникаций и даже подземными колодцами. Какие-нибудь Маккавеи могли бы здесь держать римскую осаду. Но выродившихся потомков землян никто не осаждал. Их врагами были голод, мороз и болезни.

Из полумрака выступили стены. У дальней стены сквозь щель в камнях узким снопиком пробивался свет. В пятне света на полу ворочался пук тряпья — и только через секунду Марк понял, что это виденная им высокая и грозная женщина. Слева что-то метнулось. Марк рефлекторно отклонился, выкинул вперед руку, и очень вовремя — по пальцам резануло острым камнем. Второй удар пришелся в воздух. Все же не зря мастер Моносумато вел практикум по боевым искусствам, не зря, хоть и не гордился бездарным учеником. Салливан перехватил тощее предплечье и основательно приложил нападавшего о стену. Тот сверкнул глазами из-под спутанных косм. Зубы щелкнули в двух сантиметрах от лица Марка. Хорошенькое начало.

— Я знаю, что ты меня понимаешь, — сказал Марк в перекошенное злобой детское лицо. — Я пришел помочь утаме. Я не слуга бога Освободителя и не слуга его слуги. Я ученик Сеску и желаю добра.

Неясно, понял ли мальчишка, но комок злобы начал медленно рассасываться. Марк попытался поймать что-нибудь еще, но тут волчонок открыл рот и фыркнул, заляпав щеки землянина слюной.

— Сеску утратил разум. Ты тоже утратил разум, если пришел сюда. — Голос был ломкий и хриплый, словно маленький утесник нечасто им пользовался.