Инквизитор. Божьим промыслом. Стремена и шпоры

– Господин генерал, не изволите ли гороха со шкварками, жареным салом и чесноком?

Хенрик, неотступно следовавший за генералом на небольшом расстоянии, уже хотел рявкнуть на того, но барон остановился и спросил:

– А у тебя есть чистая чашка?

Волков был немного раздражён тем, что его отвлекли от раздумий, но он всегда помнил, что малые дела, такие как еда из солдатского котла или простая беседа с младшими чинами, укрепляют веру солдат в своего командира, и посему согласился попробовать солдатскую еду.

– Есть, господин генерал, – обрадовался повар. – Чашка есть чистая, и ложка есть. Я сейчас вам положу.

– Только немного, – сказал Волков, сам же присел за грубый стол, на котором готовилась еда.

Повар, вытерев руки о тряпку, положил ему, как он и просил, немного, половину от того, что съедали солдаты. Принёс хлеба и чистую ложку. И это стало зрелищем. Бывшие тут солдаты стали глядеть на генерала, что сидит за столом при кашеваре и ест их еду.

И то ли генерал проголодался, то ли давно не ел такой простой еды, но он с удовольствием и быстро, как и положено старому солдату, съел всё, что было в миске. Честно говоря, принимая от кашевара еду и вспоминая, что тот отвлёк его от мыслей, он думал отчитать его за что-нибудь, но кушанье и вправду оказалось вкусным: лука, соли и чеснока в меру, а горох сварен как раз как и положено. В общем, жирно, сытно, вкусно. Всё, как и нужно было солдату, чтобы тащить его нелёгкую лямку. Доев, генерал полез в кошель и достал оттуда, не мелочась, талер. И, протянув его светящемуся от гордости кашевару, произнёс:

– Неплохо, неплохо, – и похлопал его по плечу.

После чего с охраной отбыл к себе, напомнив Брюнхвальду, чтобы тот оставлял на ночь в казармах, кроме ротных, ещё и старшего офицера.

***

Барон собирался звать их поутру, но господа сами пришли к нему в гости, пока он ещё не лёг спать. Волков обрадовался тому и пригласил их выпить вина, а когда понял, что они ещё и голодны, велел слугам приготовить им яичницу из десятка яиц. И пока прапорщик Брюнхвальд и фон Готт ели, рассказывали ему.

– Те, кто постарше, те помалкивают, но косятся, хитрецы, – говорил фон Готт. – А молодые ублюдки стали задираться почти сразу, как мы там появились.

– Но мастера приняли вас в учение? – спрашивал генерал.

– Приняли, приняли, – соглашался Людвиг, – один мастер Киммер, а другой мастер Монтанари, – фон Готт усмехнулся. – Он так забавно разговаривает. Смуглый такой, как будто крестьянин. Он к нам хорошо отнёсся.

– Вы расскажите, как вас там встретили местные ученики.

– Плохо, – отвечал Максимилиан. – Молодые волками смотрят.

– А старшие? – спросил барон.

– Старшие молчали, – продолжал прапорщик, – но казалось мне, что как раз они-то и подначивают молодых.

– Верно, верно, мне тоже так показалось, – поддержал товарища фон Готт, хлебом размазывая по сковородке желток четвёртого яйца. – Говорю же – хитрые ублюдки.

– Но вы же не отвечали на их выпады? – уточнил барон.

– Нет, господин генерал, – заверил его молодой Брюнхвальд. – И им наш Людвиг ответил так, что у них задора поуменьшилось.

– Интересно, и что он им сказал?

– Они поначалу стали задирать меня, но я не отвечал, даже головы к ним не оборачивал, тогда один из них, некто Вебер…

– Сопляк лет семнадцати, – вставил восемнадцатилетний фон Готт, продолжая уничтожать яичницу.

– Да, – продолжал Максимилиан, – так он стал говорить, что либо я мул бессловесный, либо самый известный трус, а фон Готт и отвечает ему, что генерал фон Рабенбург дозволил нам сюда ходить при условии, что мы не будем потакать задирам.

– А ещё я сказал, что господин Брюнхвальд убил людей вполовину от того, что есть сейчас в зале, и за его храбрость генерал назначил его своим знаменосцем. И что нужно быть дураком, чтобы задирать такого. Уж тогда они попритихли немного.

– После этого, – продолжал Максимилиан с улыбкой уверенного в себе человека, – фон Готт ещё им поклонился и извинился. Чтобы не вышло чего. А те в ответ носы задирали.

– Они бы и хотели позадираться, но им мастера не разрешали, – добавил фон Готт.

– Да, а когда мастер Монтанари и Людвиг вышли на арену с шестами – мастер хотел посмотреть, на что способен фон Готт, – так многие позабыли про свои занятия и пошли глазеть.

– Это почему же? – поинтересовался генерал.

– Фон Готт с шестом не уступал мастеру.

– Вот как? – удивлялся Волков и смотрел на молодого офицера. – Шест? Не многие юноши интересуются простой палкой.

– Не знаю… – отвечал тот пожимая плечами. – Мне нравится. Копьё и шест, да и вообще любое древко, хоть алебарда, хоть протазан. Да и молот тоже.

– Вот и прекрасно, – произнёс генерал и, чуть подумав, встал и, подойдя к комоду, взял лежащий на нём кошелёк, достал из него монету, – у нас в атлетическом зале всегда стояла двухвёдерная бочка с белым столовым вином. Вино было разбавлено вполовину, мы пили его вместо воды.

Генерал положил монету на стол перед Максимилианом.

– А где это было? – поинтересовался фон Готт.

– Я служил в гвардии одного герцога, – ответил Волков и продолжил: – Купите вина, отвезите его в школу, предложите всем, кто пожелает.

– О! – воскликнул фон Готт. – Лучше вина нет способа завести приятелей.

– Если только хороший обед, – произнёс Максимилиан, забирая деньги со стола.

Глава 3

Утром он проснулся и лежал в темноте, ожидая, пока кто-нибудь из слуг придёт и принесёт лампу.

И вскоре в комнате появился Томас с лампой и произнёс негромко:

– Господин, утро.

– Я знаю, я не сплю. Который час?

Но он спрашивал напрасно, парень ничего не знал про часы и ответил, как отвечал всегда в подобных случаях:

– Народ пошёл к утренней. Как позавтракаете, так и рассветёт.

– Не слышу что-то колоколов, – Волков вылез из-под тёплой перины. – Давай мыться.

Пока Томас и Гюнтер вносили в спальню тёплую воду, мыло, полотенца и почищенную одежду с обувью, он слышал, как кто-то разговаривает в приёмной.

– Кто там? – спросил генерал у слуг. – Хенрик?

– Господа Хенрик и фон Флюген, – отвечал Гюнтер, наливая ему в ладони воды из кувшина. – Господин фон Флюген желает вас видеть. Ждёт уже давно.