Инквизиtor

В окнах дома теплился уютный свет, из трубы бани ароматный дымок взмывал в воздух. Самцы сверчков стрекотали в траве, перебивая ночные песнопения лягушек из пруда поодаль. Берта, услышав приближение к воротам дома, громко залаяла, просовывая в щель между брёвен забора свой нос, принюхалась. Мирон сел на корточки, протянув овчарке свою ладонь, коснулся влажного носа собаки:

– Берта, Берточка, зови хозяина!
– сердце сжалось от нахлынувшей волны нежности, будто дамбу прорвало под напором талого снега, после морозной зимы. Только тут он может быть настоящим и не бояться признаться в собственных слабостях.

Собака, услышав знакомый голос, завиляла хвостом. Лай её, уже не тревожный, а радостный, звонко звал знахаря. Раздались тяжёлые шаги, приближающегося хозяина.

– Что, Берта, Мирон приехал?
– произнёс знахарь громко, ещё не успев дойти до ворот.
– Вот мы сейчас с тобой погоняем этого блудного сына!

Ворота отворились. Макар развёл широко руки, приглашая Мирона в свои крепкие объятья.

– Здравствуй, батяня!
– мужчина шагнул навстречу знахарю, приветственно похлопали друг друга по спине.

– И тебе не хворать, сын самки человека, - рассмеялся Макар.
– Как тебе моё послание? Не влюбился в Эвелину?

– Голову потерял напрочь, улётный почтальон! От тебя не знаешь, чего ожидать.

– Проходи, я ждал тебя! Баньку натопил, сейчас пропаришься с дороги, - знахарь направился в сторону дома.

Берта подняла вверх передние лапы, обнимая Мирона. От радости ловила воздух пастью, пытаясь то ли залаять, то ли расцеловать гостя. Он прижал к себе рукой мохнатую морду, потрепал.

В доме по-прежнему, как и тогда, пахло деревом, травами и парным молоком. Увидев на столе трёхлитровую банку молока, Мирон вопрошающе крикнул знахарю:

– Молоко тётя Маня принесла? Можно попью?

– Как прознала, что ты в гости едешь, сразу вечерний надой принесла. Там под полотенцем, на столе, хлеб печёный, как ты любишь!
– прокричал Макар со второго этажа.

Мирон прислонился губами к стеклу горла банки, из которой теплом его обдал аромат парного молока. Горло жадно пропитывалось привкусом летних лугов, оставляя в прошлом напряжение службы в Облачном городе. Отчётливо застучало сердце в груди. Поднял полотенце: хлеб, ещё тёплый, коснулся рукой, корочка затрещала под пальцами. Отломил краюшку, звук хруста поглаживанием успокоил душу.

Макар вошёл в кухню с банными полотенцами и халатами в руках.

– Опять из банки пил? Вот ведь, шкода!
– улыбнулся, глядя на Мирона, у которого вокруг рта отчётливо виднелись отпечатки полукружий горла банки.

– Не сдержался, припал к истокам.

В бане пар валил клубами, знахарь вылил из ковша на раскалённые камни настойку тысячелистника и зверобоя. Камни зашипели, наполняя воздух горьким ароматом. В кадушке ждали своего часа замоченные берёзовые и дубовые веники.

– Ложись!
– скомандовал Макар.
– На верхнюю, будем из тебя хворь изгонять.

Тело Мирона распласталось на горячей лавке. Прохладной водой обдали брызги с листьев дубового веника, знахарь провёл ими по спине, слегка похлопывая ветвями.

– Как на острове Буяне белый камень Алатырь, - удары усиливались.
– Океан-моря не обойти, бела-Алатыря камня не своротить, чада Божьего Мирона не осудить, не опозорить…

Удары становились сильней, активней. Знахарь сменил веник на берёзовый. Продолжил:

– Никакой лягушке-простушке буйну голову не совратить, никакой ведьме крови младой не испить, чужое, пришлое изыйди…- знахарь отчитывал Мирона заговорами, завершил удары на ступнях.
– Беги, ныряй в кадушку!

Дверь бани распахнулась, обнажённый мужчина, при полной луне, бежал по двору знахаря к прохладной воде.

Сон

Лунная дорожка из окна, преломляемая узорами занавески, кружевом ложилась на деревянный пол. Мирон утопал в неге пуховой подушки, тело всё ещё продолжало отзываться счастьем от лёгкости, не желая останавливать свой жизнерадостный марш. Вспомнил, как в детстве с друзьями смеялись над соседским щенком, который во сне активно двигал лапами. Завернулся в пуховое одеяло, долго ворочался, не мог уснуть: энергия фонтанировала, идеи нескончаемым потоком сталкивались друг с другом. Стоило ему сомкнуть глаза, как перед ним возникал образ Ани.

Утром вставать рано! Макар не даст спать до 10 утра, необходимо заставить себя уснуть! Парное молоко с мёдом постепенно начало действовать. Веки сомкнулись, прекратив суетливое движение ресниц. Глубокий сон захватил во власть.

От этих сумасшедших глаз

Взрывались смелые сердца,

Но с губ тончайших - пара фраз

Их усмиряла навсегда.

По храму топотом копыт

Его отожествлялся шаг;

Он был для Господа открыт,

Но только принял его Враг.

И инквизитор, в сотый раз

Сжигая ведьму на костре,

Смотрел в его кошачий глаз

И верил раю на земле.

Дмитрий Дубов.

Свинцовые тучи нависли над маленькой деревушкой, дым костров инквизиции с запахом палёных костей и волос, гонимый ветром, ударилв нос. Ботинки утопали в смеси чернозёма с преющей листвой. Тяжелея с каждым шагом от налипшей грязи, обувь превращалась в путы. Он шёл на главную площадь, народ собрался в ожидании. Серая масса толпы людской, в рваных нищенских одеяниях, по очереди плевали в стоящую в центре женщину, которая, с гордо поднятой головой, возвысила руки к небесам и взывала к небу. Тучи сгущались над ней, накапливая мощь. Мелькнули первые молнии. Ветер ураганом пронёсся, срывая с крыш дёрн с тростником. Громкий смех ведьмы сотрясал воздух, стягивая порывы ветра в воронку смерча.

– Вы не сможете нас истребить, мы - вернёмся!
– зло посмотрела в толпу, заметив одеяние инквизитора.
– Явился, продажная душа!

Он надвигался на неё уверенными шагами, комья грязи опадали с обуви на мощенную камнями площадь, оставляя отчётливые следы.

– Exorcizamus te, omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas, omnis incursio infernalis adversarii, omnislegio, omniscongregatio et secta diabolica,- глас молитвы успокоил порывы ветра, облака над головой ведьмы рассеялись, продолжил, - in nomine et virtute Domini Nostri Jesu Christi, eradicare et effugare a Dei Ecclesia, ab animabus ad imaginem Dei conditis ac pretioso divini Agni sanguine redemptis.

Ведьма не опускала головы. Скинув одеяние, вновь возвысила руки к небесам. Люди из толпы стихли, наблюдая за схваткой Света и Тьмы. Он встал, опустив голову вниз, сложил ладони перед грудью, в знак признания величия сил, пришедших к нему на помощь. Дух его наполнился верой и силой слова. Искусно орудуя словами молитвы, как мечом, увидел луч солнца, озаряющий площадь. Взор свой направил на обнажённое тело женщины. Потянул свой нательный серебряный крест из-под одеяния, произведя крёстное знамение, подошёл к ней вплотную. Прижал голову дрожащей от отчаяния и страха женщины к груди своей: