Инквизитор

– Каково ее состояние? – осведомился Антуан, не решаясь переступить порог.

Он не любил сюрпризов. И хотя сейчас они с Клавдием были на одной стороне, доверял колдун всегда только себе.

– Я бы назвал ее состояние… подвешенным, – криво улыбнулся Клавдий. – Входи, Антуан, не беспокойся. «Чаша» не причинит тебе вреда.

– Я всегда считал, что эта тварь ненасытна, – отозвался колдун.

– Так и есть, – согласился с ним ведьмак, но пояснять ничего не стал. Просто сделал приглашающий жест рукой.

Втянув щупальца своей Силы как можно глубже, Антуан решительно переступил порог, делая несколько шагов в небольшой полутемный зал и останавливаясь. Скрипнула, закрываясь, дверь за его спиной. Но он даже не обернулся, зная, что ведьмак находится сейчас рядом с ним.

– Великолепно, – прошептал колдун, восхищенный увиденным.

Других слов он просто не находил.

– Само совершенство, – принял похвалу Клавдий, добавляя немного от себя. – Мое лучшее творение за последние пятьсот лет.

– Верю, великий, – честно признал Антуан.

Он стоял и смотрел на «Чашу Воплощения». На маленького, щуплого, совершенно обнаженного пятилетнего мальчика, растянутого сейчас за руки и ноги высоко над полом на толстых стальных цепях. Каждый сантиметр тела ребенка был покрыт бесчисленными руническими письменами и заклинаниями, на ладонях рук и на пятках зияли глубокие кровоточащие ожоги, в виде сложного символа – личного клейма Клавдия. Сдерживающая печать создателя. А на полу, источая омерзительный запах разложения, лежали десятки человеческих тел. Опустошенные Сосуды Жизни, чья сила уже влилась в бездонную «Чашу Воплощения». В хрупкую оболочку, столь невинную и столь же ненасытную.

– Прости за беспорядок, – проговорил Клавдий, указывая на гниющие тела, среди которых без особого труда можно было разглядеть и трупы монахов Ордена Святого щита, не так давно атаковавших Провал. – Но целостность обряда нарушать нельзя. Опустошенные Сосуды должны находиться в зале Преображения, пока «Чаша» не покинет его пределы.

– Я не против. Аромат немного терпок, но вполне приемлем, – улыбнулся Антуан.

В этот момент худенькое тельце на цепях вздрогнуло, изогнулось в мучительной судороге. Веки дрогнули. Пустые, наполненные хрустальным холодом глаза уставились на колдуна, жадно отыскивая в нем крупицы вожделенной силы. Дарх никак не отреагировал. Он прекрасно знал, что «Чаша» может испить Сосуд Жизни лишь при непосредственном контакте с жертвой. Она не могла создавать «пиявок», как это делали все дархи. Зато отличалась невероятной всеядностью, поглощая любую жизнь, рискнувшую коснуться ее ненасытной плоти,

– Пожалуйста, дяденька, помогите мне, – прохныкало существо.

– Уже скоро, деточка, – довольно улыбнулся Антуан. – Уже скоро.

Все было готово. Все было идеально. «Чаша Воплощения» наполнена, осталась лишь последняя капля. Капля Света, но это не проблема. Инквизитора вышвырнуло обратно к Мудрецу, Убежище закрыто, Хранителя нет, а с Проводником разберется, если уже не разобралась, его милая девочка Сатико.

Ну, разве Антуан не превзошел самого себя? Разве у Силиорда остались еще хоть какие-то козыри?

Нет. Эта партия была за колдуном. И помешать грядущим переменам не мог даже сам Творец, в бессилии взирающий на то, что происходило в Творении его.

– Поставь возле рунных врат троих подис, – посоветовал Антуан Клавдию.

– Думаешь, они понадобятся? – спросил ведьмак.

– Они понадобятся, – утвердительно ответил колдун. – Поверь мне.

– Ты играешь в опасные игры, – предупредил Клавдий, но спорить не стал. Антуан, несмотря на свою молодость, был прекрасным игроком. Он не мог ошибаться

А до Начала Тьмы оставалось уже меньше двух дней.

18

Жвачка давно потеряла вкус, но достать сейчас новую пластинку Вика не могла. Ее куртка валялась в нескольких метрах поодаль, а тяжелая туша Кабана, монотонно вдавливающая ее миниатюрное тельце в землю, лишало девушку всякой возможности двигать чем-либо, кроме челюстей. Вот и приходилось жевать опостылевшую жвачку, ожидая, пока эта похотливая скотина насытится и отвалит.

«И чего его пробирает именно в таких местах? На хате может только пиво хлестать да тупые боевики по телику зырить. А здесь никакой „Виагры“ не надо».

В безоблачном ночном небе, куда сейчас был устремлен бездумный взгляд Вики, нервно подрагивали звезды. В холодных лучах восходящей луны ритмично мерцал голый зад Кабана. Почему-то ситуация показалась Вике до невозможности комичной. Видела бы ее мама, как дочка, умница и красавица, проводит свое свободное время. Инфаркт вкупе с инсультом обеспечены.

Наконец, Кабан, стриженный под ноль стодвадцатикилограммовый детина с интеллектом, обратно пропорциональным телу, тяжело задышал, сбился с ритма, вяло дернулся пару раз и замер, удовлетворенно похрюкивая. Вике подумалось, что, наверное, именно поэтому, а не из-за комплекции, парень и получил свое прозвище.

– Класс, – тихонько прогнусавил Кабан спустя минуту, уткнувшись носом меж обнаженных грудей девушки.

– А ты еще раз похрюкай от удовольствия, – с безразличием посоветовала ему Вика.

Лежать на холодной земле было неприятно, а отсутствие какого-либо действия раздражало.

– Че? – не понял парень.

– Ты меня сейчас окончательно раздавишь, – недовольно высказалась девица, но попыток спихнуть с себя здоровенную тушу не предпринимала. Понимала всю бесполезность такой затеи.

– Эй, Кабан, хорош тупить, – вмешался в беседу подошедший Болт, он же Антон Болтов, бывший примерный студент, бывший отличник и бывший спортсмен. Однокурсник Вики и иногда даже ее жених. – Тебе дама ясно дала понять – кончил дело, слезай с тела.

Кабан оторвал, наконец, свою харю от груди девушки, что-то прочавкал слюнявыми губами и нехотя отполз в сторону. Почувствовавшая долгожданную свободу, Вика моментально оказалась на ногах.

– Нет, ты, Кабан, все-таки больной, – рассудила она, шаря взглядом по траве в поисках трусиков. – Возбуждаешься от всякой мерзости.

– Какой еще мерзости? – удивился Кабан, поднимаясь и натягивая штаны.

– Ты считаешь, что заниматься этим посреди ночи на городском кладбище нормально? – уточнила Вика.

Ее трусики обнаружились на соседней могилке, среди пожухлых цветов. Какая сила забросила их туда, было непонятно.

– Но тебе-то понравилось, – скривился Кабан.

– Да иди ты… – отмахнулась девушка, выплевывая жвачку в фото пожилой женщины, с укором взирающей на нее с покосившегося каменного креста.