Иннокентий 2

«Совки — редкостные олухи!»

— Да нет, конечно, — Васечкин привычно прикинулся деревенским дурачком. — У Штатов просто бабла больше, они могут ученых со всего мира скупить. Воровать к тому же не стесняются и более изворотливы в вопросах бизнеса. Это же соревнование. И еще имеется одно важное обстоятельство.

— Какое! — даже Фима подвинулся ближе. Внезапно ученые осознали, что перед ними нестандартно мыслящий парень. А в советском НИИ что самое главное? Правильно! Найти интересного собеседника, чтобы было с кем коротать неимоверно длинные рабочие будни.

— Вы портреты в актовом зале видели?

Васечкин принятым у советской интеллигенции Эзоповым языком упомянул нестройные ряды членов Политбюро. Тех, кто на самом деле правил СССР.

— Допустим, — Станислав бросил быстрый взгляд в сторону двери и снизил тон, как бы подбадривая молодого собеседника.

Глава 4

Волшебный пендаль

— Считаете, что подобные динозавры смогут выиграть научно-техническую гонку с самой передовой страной мира?

Васечкин за год жизни в СССР пришел к такому парадоксальному выводу — советские люди в массе своей преклонялись перед Америкой. Не все, конечно, но даже истые коммунисты. Да и в Кремле день начинался с фразы — «А что там в Вашингтоне?»

— На той стороне тоже не молодежь, — хмыкнул озадаченно бородач. Видимо, он никак не мог понять. Это очередное ёрничание нагловатого молодчика, или за его фразами что-то кроется?

— Прогрессом всегда рулит менеджмент среднего звена, — оседлал любимого конька Васечкин. Его начальник временами заставлял читать умные книжки. — Наш прорыв в космос и в ядерной энергетике совершили вовсе не старики. И даже не министры.

Фима и Станислав озадаченно переглянулись. Брюнет крякнул:

— У вас в редакции все такие умные?

Начальник лаборатории заливисто захохотал, затем потянулся к изящной чашке, стоящей на блюдце.

— Браво! Иннокентий, ты уловил суть. Каков молодец! Фима, если бы у меня под рукой оказались такие сотрудники, то наша лаборатория наделала шуму.

— Извините, но я не у вас.

Посмеявшись вдоволь, снова поставили чайник. Фиме уже не было так жалко овсяного печенья, а Станислав притащил кипу отпечатанных на машинке листов.

— Иннокентий, вы читали «Мастер и Маргариту»? У нас тут остался свободный экземпляр. Но только на два дня.

Васечкин без интереса кинул взгляд в сторону желтоватых страниц. Бумагу для печати взяли явно залежалую и потому бесплатную. Количество халявы в СССР просто поражало. Граждане беззастенчиво использовали государственное добро в хвост и гриву. Вот откуда взялись будущие откаты бюджетных средств! Просто-напросто осталась старая привычка.

— Спасибо, уже читал.

Ученые мужи удивленно переглянулись. На самом деле Петров из будущего смотрел сериал с Машей следователем. Ему её сиськи и задница в целом понравились. А вот сам фильм особого впечатления не вызвал.

— И как?

— Да муть какая-то. Еще линия с этим…Йошуя. Это как бы Христос, но совсем не по Библии. То есть Евангелию.

Надо было видеть, как вытянулись лица сотрудников Лаборатории. Станислав откашлялся, а Фима смылся в угол заваривать чай. Как представитель национальности, распявшей русского Христа, боялся попасть под раздачу.

Станислав выдохнул:

— Ничего себе заявочки!

— Да лишнее это. А вот с котом…Бегемотом и тем клетчатым классно написано. Надо было развить их приключения в Москве и противостояние дьявола органам. Тогда не книга бы вышла, а огонь!

— Занятная трактовка классики, — наконец, пришел в себя Станислав.

— И Воланд четко прикололся над мещанством советских граждан. «Квартирный вопрос испортил москвичей».

Это Кеша уже цитировал запомнившийся ему комментарий в Ю-Тубе. Иногда ему приятно было выепнуться перед телочками. Типа смотрите, какой я умный и начитанный хрен. Но не загордился и снизошел до ваших ножек и всего прочего. Обычно срабатывало. Открывались не только ножки.

— Как это в тебя сочетается! — закручинился неожиданно Станислав. — Сермяжная правда-матка и еврейско-одесское ёрничание над совком?

— Э, не надо меня к… — глянув на Фиму, Кеша прикусил язык. Связи важнее антисемитизма. — некоторой части сограждан причислять. Можно подумать, русские люди не могут быть умными? Так-то они великую державу создали.

Вот сейчас Фима дрогнул и пролил чай на столик, замочив какие-то распечатки.

— Боже, Иннокентий, так вы еще и не интернационалист?

Кешу несло, но ему сегодня было на все плевать. Ничего особо крамольного он не говорил. В курилках институтов еще и не такое услышишь. Но человек из будущего никак не мог вспомнить — в ходу ли русский национализм в советской стране. Зато в памяти всплыл свой короткий опыт общения с Заволжской богемой. «Доски», то есть иконы оказались в центре моды, как и самовары с кокошниками. То бишь интерес у публики уже имеется. И у публики как раз интеллигентной.

«Тяга к корням!»

— Обычно у нас в интернационалисты лезут те, кто ничего не построил и не достиг.

— О как интересно! Иннокентий, вы не устаете меня удивлять.

«А мой русский уклон ему не понравился!»

Но здесь Васечкин уверенно стоял на выгодной позиции. Работал у них в салоне бывший скинхед, который так и не оставил политику. Там он плотно уши сотрудником грел рассказами об арийской сущности и древнем благолепии Великой Руси.

— А что, гордиться тем, что ты русский уже плохо?

— А как же общечеловеческие ценности?

Зря Станислав это сказал. Кеше внезапно стало все понятно. Он не застал политические дискуссии девяностых и нулевых. Был еще мелким. Но отлично запомнил беседы во дворе от старших пацанов, что уже грызли грани науки в институтах. Как только в тебе в уши начинают заливать про «общечеловеческие», то значит, тебя хотят поиметь или уже поимели.

— А мне какое до них дело?

Фима снова поперхнулся чаем и сейчас смотрел на Кешу с откровенным страхом. Как будто тот кинул клич — бей жидов, спасай Расею!

— Ну как… — Станислав также был откровенно растерян.

— А так и понимать! Русь, Россия, Союз на крови и слезах русского народа построены. Слышали такое — государствообразующий народ? Этносов много, но построить великие державы смогли лишь некоторые.

В принципе и в будущем он уже наговорил на полноценную 282 статью. Русскому человеку запрещено утверждать о величии русского народа. Здесь же просто противопоставил себя западникам ученым. А они все были таковыми. Васечкин внезапно с горечью осознал, что настоящих патриотов в богатой столице как будущем было немного, так и здесь поискать. Да и разговор его уже начал утомлять. Чаю он напился, печенья налопался. Пора и честь знать.