Иной мир

Но оно уже было испорчено, потому что сейчас Чи уподобился выражению «шимпанзе», а Соня с ангельским уговорила Паганини, все еще бранящегося на чем мир стоит, который снова просил вина и вишневый сок. Когда он ничего не получил, он оставил нас.

Мы молчали. Гиула сказал после паузы: «В это время они наряжали у нас елку. У вас всегда была елка, Стюарт?»

— Да.

Чи сказал: «Не исключено, что наши сигналы услышаны».

Никто не ответил. Не правда ли, что я нахожусь не на Земле? подумал я. Не правда ли, что мы никогда не вернемся домой? Это безумие, думать об этом, это невозможно! Мы же не можем провести остаток жизни в металлических стенах.

— Я хочу знать, был ли в этом году снег, — снова начал Гиула.

— У вас есть снег на Рождество, Соня?

— Чаще всего, — тихо ответила она. Я затем, как вздрогнуло ее лицо.

Гиула не прекращал свой поток воспоминаний.

— Я был неплохим гребцом. Было чудесно, когда Балатон [18] замерзал…

— Если они приняли наши сигналы, — сказал Чи, — это вовсе не значит, что они сразу же поднимут в воздух ракету. Это было бы нерационально, нас можно вызволить вовсе не из любой позиции. Вероятно, они подождут, пока мы начнем двигаться навстречу Земле.

18

Озеро в западной части Венгрии.

— Хватит об этом, Чи, — сказал я. Соня вдруг отвернулась. Она плакала. Я подошел к ней и обнял ее.

— Все будет хорошо, Соня, и мы все же сообщество, мы друзья…

Она кивнула и вытерла свои слезы. В тишине было слышно тонкое шипение. Это звучало так, словно «Дарвин» вдруг дал течь.

— Что это? — спросил Гиула. В этот момент во входном люке появился Паганини. Он пялился на нас и сказал с дурацкой ухмылкой: «Вы сидите здесь, пьете мое вино, но оно будет последним! Вы поняли? Последним! Сейчас мы все вместе провалимся в ад. Слышите, как шипит?

Он дьявольски рассмеялся и исчез. На секунду мы словно оцепенели.

— Он открыл вентиль! — крикнул я.

Паника охватила нас. Мы все вместе проталкивались через люк; Гиула выбрался первым. Когда мы были рядом с ним, он уже закрыл вентиль в шлюзе.

— Я выбью ему зубы! — взвыл он. — Еще немного, и это собака отправила бы нас в ад.

— Ты не можешь обвинять его, — сказал Соня, — он больше не знает, что творит. Мы должны помочь ему…

— Но это уже слишком! — Гиула обозлился. — Он перекрывает нам кислород, но мы не можем обвинять его. Может быть нам еще извиниться перед ним? Я клянусь тебе, Соня, я убью его, если поймаю его с поличным за совершением подобного покушения.

Я согласился с Гиулой, и Чи тоже сказал: «Соня, если повреждение головного мозга действует таким образом, тогда мы должны были бы строже охранять его.

— Что ужаснее всего, что при этом с ним можно говорить как с разумным человеком, — сказал я.

— И вы только что это не сделали, — сказала Соня. — Это моя вина. Мне следовало объяснить ему, почему он мог получить только одну порцию. Он же все понимает. Я сейчас поговорю с ним и сделаю ему укол успокоительного.

Слабое утешение, подумал я, никто не мог знать, какую чертовщину он придумывал на следующий раз.

— Может быть он увидит нас этим, когда мы будем спать.

— Больше не может случиться так, что мы все заснем в одно и то же время, — сказал Чи, — с сегодняшнего дня мы больше не спустим с него глаз.

— Еще важнее то, чтобы мы не подали вид, что мы знаем и думаем о его болезни, — объяснила Соня. — Поддакивайте, льстите ему и говорите с ним как с нормальным. Роджер, раньше ты часто разговаривал с ним о его музыке. Продолжай делать это.

Я кивнул и подумал: Чудесное рождество и еще более прекрасное будущее. Было бы лучше, если бы Соня не разбудила его из его бессознательного состояния. Паганини был в лазарете. Он читал и не обращал никакого внимания на нас.

— Мы не помешаем? — с иронией спросил Гиула. — Можно подойти поближе?

Когда он не получил ответа, он заорал: «Я тебя что-то спросил, ты проклятый дурак!»

— Гиула! — Соня с упреком посмотрела на него.

— Гиула невежливый человек, — сказал Паганини, — сделай ему укол, Соня.

Гиула отчаянно засмеялся.

— Вот вам и его болезнь. Этот лицемер точно знает, что делает. Нам следовало бы устроить тюрьму в одной из кают и запереть его там.

— Тебя нужно запереть, — затрещал больной, — ты болен, ты страдаешь от своего человеческого происхождения. Куда бы не приходили люди — первый дом, которые они строят это тюрьма. Но разве не все мы заключенные, Чи?

— Да, Паганини, ты прав, мы все заключенные. Скажи, почему ты только что пытался выпустить воздух?

— Но друзья, — воскликнул Паганини и невинно улыбнулся, — разве вы больше не понимаете шуток? Шутка, ничего более. Дай мне немного вина, Соня.

— Он не получит ни глотка, — крикнул Гиула.

Соня беспомощно посмотрела на меня.

— Сделай ему инъекцию, — посоветовал я.

— Я хочу вина!

— Пойдем, примешь свое лекарство, — попросило Соня.

Я наблюдал за ним. Его лицо покраснело. Оно было таким же, как и только что, всегда, когда он пререкался, он терял всяческий контроль над собой. Он снова начал сквернословить и браниться, и требовал вина.

— Я не хочу лекарство, я хочу вина. Вы, змеи, что вам здесь надо? Кто вы вообще такие?

— Твои спутники, — сказал я, — мы хотим помочь тебе, Паганини, послушай хотя бы Соню.

— Нет, нет, вы хотите убить меня, по вам это видно…

— Теперь еще и это! — простонал Гиула.

Соня хотела забрать у него транскапус, он оказался быстрее и прижал прибор к себе.

— Что он читает? — поинтересовался Чи.

— Это стихотворения, — ответила Соня.

— И Земля потрескалась и повсюду был дым и огонь, — кряхтел Паганини: — Когда они спички нашли, была голова их еще слишком мелкою, а ненависть слишком большой. Любовью насытились они; и спичку зажгли, и стали подобными Богу людьми, затем они вновь стали рыбами, черепахами, динозаврами, птахами. Воистину, велик человек. Взгляните туда, вниз на Землю, ее больше нет.

— Она все еще на своем прежнем месте, Паганини, — сказал я и Соне: «Забери у него, ради бога, транскапус. Он все больше сходит с ума».

— Где бог? — по-идиотски спросил больной. — Его здесь нет, Стюарт, он занят. Но я буду замещать его, потому что я человек. Я уничтожу «Чарльз Дарвин»…

— А я сверну тебе шею! — крикнул Чи. — Он действительно опасен, его больше нельзя оставлять без присмотра.

Паганини захихикал.

— У меня есть право уничтожать, потому что я человек. Я уничтожу эту омерзительную звезду, и ты мне не помешаешь сделать это, маленький китаец…

Чи растерянно посмотрел на меня. Мы не сомневались в том, что рано или поздно намерение Дали было бы выполнено. Хорошо, что мы получили это предупреждение, мы будем осторожны.

Паганини говорил не останавливаясь; это была невыносимая смесь проклятий, угроз и предсказаний. Это извержение больных мыслей стало невыносимым. Он вдруг снова взял транскапус, пробежался глазами пару строчек и сказал:

«Они добились своего — они хотели стать богами

и снова стали тем, чем были раньше сами.