Иной мир

Нанга присела. Она пролистала журналы и бумаги Шагана. Дни напролет ЦУП выходил на связь с командой. Дни напролет постоянно одна и та же фраза: «Станция три, мы вызываем «Дарвин», отзовитесь!»

При этом надежда снова установить связь угасла через несколько часов. Три с половиной часа после прекращения радиопередач в ЦУПе поступили фотографии, которые позволили предположить худшее. Многие обсерватории пронаблюдали и сфотографировали вблизи кратера Плутарха необычайно сильное пылеобразование. Астрономы сразу же подумали об ударе метеорита. Пыль, так значилось единогласно во всех отчетах, поднялась на несколько километров. В солнечном свете это выглядело так, словно у облака были все цвета спектра.

Когда «Дарвин» после более чем двадцать четыре часа все еще не вышел на связь, никто больше не сомневался в катастрофе. Были запущены автоматические космические зонды, и был подготовлен полет пилотируемого космического корабля. Старания остались безуспешными; спутник Земли не раскрывал своей тайны. Только фотографии оставались доказательством удара, и расчеты ученых совпадали с результатами наблюдений. Согласно этим расчетам космический корабль должен был быть смят при столкновении. При этом части космического корабля должны были вследствие скорости пролететь дальше на обозримый отрезок и, наконец, по спиралевидной траектории упасть вблизи Плутарха.

Дни напролет пресса сообщала об этой катастрофе. Затем другие события бросили тень на случившееся. Только еще раз, три с половиной месяца после этой трагедии, краткие новости вспомнили о «Дарвине» и его шести жертвах. Вблизи места, с которого был произведен запуск, собрались ученые, юные космонавты и члены семей пострадавших. Были произнесены громкие слова, памятная речь, и, наконец, открыли простецкий обелиск. На нем была надпись: «Пока люди стремятся к звездам, будет жива память о них. Они всегда будут с нами». На шести плоскостях обелиска были высечены имена пострадавших: Михаил Ковтун, Соня Камирски, Чинг Хиао Кунтаичи, Роджер Стюарт, Дали Шитомир, Немет Гиула.

Профессор Шаган тоже присел.

— Я знаю, — сказал он, — мои соображения звучат невероятно — возможно, они такие и есть — кто знает. Как Вы считаете?

Нанга глубоко вздохнула, затем она ответила: «Я считаю, что в основе Ваших соображений лежат слишком много случайностей. Если столкновение произошло так, как Вы предполагаете, тогда шесть членов команды должны были бы остаться живы по меньшей мере несколько минут. Таким образом, было достаточно времени, чтобы передать сообщение в центр, хотя бы одно предложение или зов о помощи. Но они молчали. Нет, профессор, Ваш тезис не может быть верным».

— Прекрасно, он хотя бы необычный, — согласился Шаган, — но это и всего лишь совершенно личные, не предназначенные для общественности, соображения. Но случай — вещь, которую едва ли можно охватить математически. Предположим, астероид разделился бы на части и срезал бы при этом антенны «Дарвина». Они бы не смогли больше ни отправлять, ни принимать. Могли также появиться дефекты в передатчиках — кто это установит? Вам известно, что на борту «Дарвина» находилась лаборатория, в которой проводилась ассимиляция различных углеводородов?

Она молча согласилась. Спокойствие, с которым он по-своему реконструировал катастрофу, сбивало ее с толку.

— Интересная мысль, — продолжил Шаган, — подумайте: Лаборатория была расположена в носу космического корабля. останься она цела, тогда шестеро даже еще живы. Не густо, но этого достаточно. Кроме того, у них были другие запасы продуктов питания. Случись так, тогда они могли были бы проводить весьма интересные исследования.

Его слова разозлили ее.

— Вы циник! — сказала она менее дружелюбно. — Как Вы можете так говорить? К счастью, сейчас Вы сочиняете сказочки, которые не соответствуют истине.

Ее негодование позабавило его. Он весело ответил: «Конечно, удобнее оставить мертвецов в покое. Только причины не руководствуются тем, верят в них или нет. Конечно, я ничем не могу подтвердить свои соображения — но разве другая, официальная версия, доказана? До тех пор, пока мы не забрали их с Луны, официальное объяснение тоже останется неподтвержденным тезисом. Закончим разговор».

Шаган взял несколько документов со стола и бережно спрятал их в кармане пиджака. Она сказала: «Если Вы так уверены в своей правоте — почему бы Вам не представить Ваши соображения в письменном виде и не передать их в Высшее космическое агентство?»

— Вот именно, что я не совсем уверен в своей правоте, — ответил он. — Некоторые вещи говорят в пользу этого, не более. И этого, пожалуй, слишком мало для научных дебатов в высшем космическом ведомстве.

— А если все-таки в этом есть немного истины?

Шаган пожал плечами.

— Проведение таких комбинаций — удовольствие личного характера. Я благодарю Вас, что Вы выслушали меня, забудьте об этом разговоре.

Он неуклюже поклонился и шаркающим шагом вышел наружу.

III

Нанга не забыла об этом разговоре. Напротив, мысль о том, что Шаган действительно мог бы напасть на верный след своими соображениями, не оставляла ее в покое. Были ли эти идеи, которые он развивал, действительно только личными, не предназначенными для общественности? Она достаточно хорошо знала этого упрямого ученого. Вероятно, у Шагана была совершенно другая причина, по которой он не обращался в Высшее космическое агентство. В президиуме этого ведомства сидел Биргер Сёгрен. Между ним и Шаганом был уже несколько лет научный спор, в котором Шаган потерпел поражение. При этих разногласиях, пожалуй, также играли роль личные антипатии, и Шаган с ними никогда бы не смирился.

Теперь он что-то обнаружил. Возможно, это не менее стояло под вопросом, чем его прежняя теория о якобы разлетевшейся на куски планете «Pr"anuntius», как он ее назвал, планете, которая некогда могла существовать между орбитами Марса и Юпитера. Но развитие теории о разлетевшейся на куски планете все еще оставалось теорией; то, что он сейчас говорил о возможном существовании «Дарвина», имело больший вес. Шаган делал вид, словно он всего лишь играл подобными предположениями — на самом деле же он был больше в этом убежден, чем хотел себе в этом признаться. Боялся ли он нового поражения? Нанга была уверена, что Шагану ничего не желал больше, чем научного успеха. Он боялся, потерять еще больше своего престижа, как ученый. Была ли причина в этом?

Чем дольше Нанга об этом размышляла, тем увереннее она становилась, что у него были такие мотивы, которые удерживали его от огласки. Но она сама еще пребывала в нерешительности. В ходе ее мыслей были пробелы, и это казалось вообще абсурдным, после трех кварталов еще верить в существование шести пострадавших. Но за числами и сухими тезисами крылось нечто иное. Но если все же в них была доля истины? Это «возможно» пробудило в ней эмоции; эй захотелось поговорить с кем-нибудь об этом, но на Маник Майя все еще находилась Кантиль, которой она могла довериться.