Иной мир

Неужели это она хохочет - дико, неудержимо, как морская птица? От хохота сотрясаются стены, лопаются стекла, прорываются ливнем небеса... Прекратить! Немедленно прекратить это!

Вот. Они пришли.

– Вы любите музыку, кабальеро Хуан? Мне кажется, все должны ее любить.., - ее руки тянутся за полированной гитарой, а он рванулся между ней и стеллажами, и сейчас... Нет, он только снял гитару с высокой полки и протянул ей.
– Ведь нет ничего прекраснее музыки... Да-ниэль...

Негнущиеся пальцы поддерживают мелодию дрожащим аккордом. Нет, только не это! Другую, про отважного кабальеро и девушку в башне. Кабальеро... Кабальеро Хуан... Изысканно-утонченный овал лица и длинные глаза, вспыхивающие изнутри бриллиантовыми огнями Бесконечно прекрасные глаза заклятого, непримиримого врага. Врага, которого надо убить.

Бернар взбежал вверх по длинной и широкой лестнице. Эта девушка должна быть где-то здесь. Он еще сам не знал, зачем решил поговорить с ней, он действовал, повинуясь какому-то смутному, неосознанному чувству. С каждым шагом это чувство крепло, но не могло принять конкретной формы. Медленно двигаясь вперед, он повернул голову чуть влево - и вдруг увидел ее.

Тонкая, как луч света, девушка стояла, вся подавшись вперед, и узкие туфельки на высоких каблуках создавали иллюзию, будто она висит в воздухе в нескольких миллиметрах от пола. Романтически-изогнутые поля черной шляпы бросали тень на ее лицо, и Бернар не сразу заметил, что эта девушка в маске. В маске! Так странно было видеть это не в безумной пестроте карнавала, а здесь, в таинственной тишине, залитой холодноватым светом.

Они стояли друг против друга, и Бернар вдруг понял, что может простоять так вою жизнь. Он смущенно улыбнулся и, словно в первый раз в жизни размыкая губы, произнес:

– Здравствуйте, мадемуазель.

За черной искристой вуалью он уловил ответную улыбку. Ее необыкновенные распахнутые глаза чудно светились в прорезях маски , и Бернар вспомнил, что уже видел сегодня эту девушку. Нет, там, на первом этаже, он не рассмотрел ее, но он видел ее раньше, на мокром от дождя асфальте, и теперь он узнал то же странноватое влюбленное выражение глаз и ту же красную газовую косынку.

– Добрый вечер, мсье, - ответила она, и звонкий певучий голос отразился от стен и потолка. Вы, вероятно, удивлены, встретив меня здесь. Я сама, удивляюсь странной необычности сегодняшнего вечера. Меньше всего я ожидала встретить здесь вас, кабальеро Хуан.

Она узнала его по одной из ролей. Она узнала его, а сама осталась незнакомкой, прекрасной незнакомкой в непроницаемей маске.

– Да, очень странный вечер, - согласился он.

Девушка шагнула вперед - не шаг, а маленький полет вопреки силе тяжести.

– Вы не предложите мне руку?

ВЫ не предложите мне руку... В жизни женщины так не говорят уже много десятилетий... Он слышал эту фразу от партнерши в кино, но как фальшиво звучала она в их устах - и как она волшебна, произнесенная этим чистым голосом.

Он медленно поднял руку, и ее рука легла сверху - доверчиво-маленькая горячая рука...

– Знаете, я с детских лет не могу долго находиться на одном месте, -заговорила она размеренно, в такт их шагам.
– Начинает казаться, что мимо проходит что-то неповторимо-важное...

Она повела главами и вдруг рассмеялась - такой смех в романах называют серебряными колокольчиками. Только ее смех - не серебряные, а золотые колокольчики, и вся она золотая, напоенная солнцем...

У отдела музыкальных инструментов она остановилась и отняла свою руку.

– Вы любите музыку, кабальеро Хуан?

Он улыбнулся этому сказочно-ненастоящему имени и кивнул. Она продолжала:

– Мне кажется, все должны ее любить... Ведь нет ничего прекраснее музыки.

Она царственным жестом тонкой руки показала на гитару, и Бернар стремительно метнулся к стеллажу и преподнес ей инструмент на вытянутых руках, как верный паж - своей королеве.

Ее пальцы пробежали по струнам, а нежный голос пропел чудесную мелодию: "Да-ниэль" - и оборвался.

– Даниэль?
– переспросил он.
– Это ваше имя - Даниэль?

Но она молчала, глядя мимо него своими чудесными, чуть рассеянными глазами, которые одни заменяли все лицо, скрытое маской, и только гитара тихонько звучала под ее пальцами. А потом она запела - что-то удивительное, волшебное, похожее на старинную балладу, но неизмеримо более трепетное, и Бернар понял, что она сама сложила эту песню...

То, что случилось потом, Бернар не хотел вспоминать. Был надрывный звук сирены, люди в белях халатах и высокий мужчина с надменными холодно-серыми глазами: "Я знал, что рано или поздно это случится. Ее мать уже четыре года находится в психиатрической лечебнице. Моя бедная маленькая Дани..."

Антуан и Бернар сидели за столиком в полутемном кафе. Как водится, после второго стаканчика Антуана потянуло на философию, и на сей раз это была философия счастья.

– Вот я часто думаю: ты в своем кино и я в мастерской. Казалось бы, и говорить не о чем. А я вот думаю: кто из нас счастливее?

Бернар был задумчив, все ниже опускал голову, и казалось, он уже никогда ее не поднимет. Но он поднял ее, встряхнув длинными волосами, и снова опустил одни лишь веки.

– Ты знаешь, Антуан... Я думаю, счастливее всех на свете та девушка... помнишь, в супермаркете? Да-да! Ведь она живет в своем, в ином мире, и этот мир прекрасен...