Инсбрукская волчица

Там уже слышались шаги и покашливанье дедушки. По старой крестьянской привычке он просыпался с восходом и сразу начинал хлопотать по хозяйству. В кухне витал горьковатый аромат кофе, на столе стояла миска варёных яиц, блюдо с нарезанным серым хлебом и кувшин свежего молока.

– Доброе утро! – воскликнула я.

Дедушка молча указал мне на стол, что означало – садись, завтракай. Я поставила яйцо в рюмку, разбила скорлупу ножом, всыпала щепотку соли. Дед смотрел на ярко-синее небо за окном.

– Какая погода замечательная! Может, прогуляешься?

Я опустила глаза и замотала головой. От волнения мои пальцы сами собой ломали хлеб на мелкие кусочки. Дедушка, отлично понимавший причины моего отказа от прогулок, вздохнул и заговорил медленно, взвешивая каждое слово:

– Анна, в этой жизни ничего нельзя изменить. Человек принимает то, что ему суждено. Понимаешь? Надо смириться и жить дальше. Эльзу и Курта не вернёшь.

Он положил мне на плечо ладонь – тяжёлую руку крестьянина, познавшего много труда и превратностей судьбы.

– Но это несправедливо!

Я почувствовала, что мои глаза невольно увлажнились.

– Мир так устроен, – спокойно ответил он, – в нём полно зла, но хватает и добра. Меня другое беспокоит. Ты скоро пойдёшь в гимназию.

– Да, – я даже обрадовалась, что он сменил тему, – уже в сентябре!

– Боюсь, не будут ли тебя там обижать. Держись с достоинством. Будут бить – не давайся.

Я засмеялась.

– Что ты, дедушка! Разве папа с мамой отправили бы меня в плохое место? Это хорошая гимназия, там учатся девочки из приличных семей…

Я убеждала его, что никакие неприятности мне не грозят, а если кто и попробует обижать, я за себя постою.

Дедушка задумчиво кивал, не глядя мне в лицо, а потом вдруг резко поднялся со стула, сделал шаг и пошатнулся. От испуга я закричала во весь голос. Я поняла, что с дедушкой происходит что-то плохое. Он прижался спиной к стенке, прижал руку к сердцу. Губы его жадно ловили воздух, в глазах стоял ужас. Через несколько секунд дед сполз на пол и затих.

– Дедушка! – я упала на колени рядом с ним, попыталась приподнять его голову. Потом вскочила и бросилась во двор, крича: «Помогите!». Немедленно примчались соседи, супруги Фоглеры.

Они вбежали в наш дом. Фрау Фоглер обняла меня и, приговаривая что-то ласковое, увела к себе. Её муж вернулся с таким испуганным и грустным лицом, что я сразу всё поняла.

– Что случилось? Как Альберт? – быстро спросила женщина.

– Умер, – еле слышно ответил Фоглер.

Я завопила от ужаса, а потом забилась в рыданиях. За одно лето смерть дважды показала мне свой ужасный лик. Мне казалось, она стоит в дверях и злорадно усмехается, глядя на меня из-под чёрного капюшона.

– Детка, милая, не плачь так сильно,– обнимая меня, повторяла фрау Фоглер, – мы пошлём телеграмму твоим родителям. Они приедут за тобой, а сегодня переночуешь у нас. Как ты испугалась, бедная крошка!

Она увела меня в маленькую спаленку, уложила на кровать и дала мне валерьяновых капель. Я перестала рыдать и кричать, но слёзы продолжали стекать по лицу.

Глава 9. Лето кончается

Ветер давно стих. Тих и недвижим был сумеречный воздух, как и полустанок, на котором поезд задерживался уже долгих полчаса. Я с тоской глядела в окно, всё ждала, когда, наконец, вагон тронется. Но, похоже, случилось что-то серьёзное, из-за чего мы вынуждены будем тут проторчать чуть ли не до заката. На светлом ещё небе виден юный месяц, беленький и чистенький, как аккуратно срезанный ножницами ноготок. Птицы давно умолкли, лишь со стороны болота, у топи под мостом, слышится непрерывный грохот. Протяжный жалобный стон, характерный только лягушкам – они всегда квакают, предвещая беду или грозу. Говорят, животные, птицы и всякие амфибии лучше людей чувствуют приближение беды, и мне этот феномен до сих пор был непонятен. Но мне не верилось, что маленькие лягушки могут греметь, как целый трубный оркестр. Они же размером с ладонь, как они могут так шуметь? Да и галки, птицы, что вдвое меньше обычной вороны, вдруг по накалу шума превосходят своих более крупных собратьев, при этом не прилагая никаких усилий? Я даже не верила, что это заливистое мелодичное каркание издают такие маленькие птички.

То же самое и с лягушками – мне это явственное и протяжное пение виделось гласом свыше: «Беда-а-а! Беда-а-а!»

Я не задаю маме никаких вопросов. Она и так устала, сидит, прикрыв глаза и покачивается, точно маятник. Оно и понятно – она почти сутки была на ногах, пока собиралась в деревню вместе с отцом. Тот решил, что нам двоим нечего делать на похоронах и отправил домой, в Инсбрук. Я не могла больше находиться в той деревне, где с перерывом всего в несколько дней на моих глазах умерло сразу три человека. Я ночевала у соседей. Те напоили меня валерьянкой, после чего я, наконец, смогла внятно соображать. Они в тот же день отправили телеграмму родителям, и те не заставили себя долго ждать. Я проспала почти весь день, и теперь вместе с мамой ехала домой. Мне сейчас не хотелось ни есть, ни спать. Я ничего не чувствовала, из меня будто выкачали все эмоции. Я постепенно приходила в себя после нервного срыва.

Среди пассажиров, тем временем, прокатилась волна недовольства – простой затянулся, дай бог уж к сумеркам добраться до города. Проснулась и мама и, посмотрев на часы, воскликнула:

– Не поняла! Мы уже должны быть в городе! Что случилось? Долго мы тут ещё стоять будем?

– А пёс его знает, – равнодушно ответил кондуктор, – там авария какая-то, что-то возятся себе, возятся… Похоже, надолго они.

Лица наши разочарованно вытянулись – меньше всего нам хотелось застрять на полпути домой, ведь у нас ещё столько дел, а мы здесь! Я уже прикидывала, как улечься поудобнее на деревянной лавочке, как вдруг поезд тронулся. Слава богу, не придётся ночевать здесь.

Оставшиеся сорок минут пути до Инсбрука прошли без приключений. На подъезде к городу колёса стучали как-то по особенному, словно выбивая какую-то мелодию. Мне казалось, это город приветствует своих вернувшихся домой жителей «С ВО-ЗВРА-ЩЕ-НИ-ЕМ!»

А вот и станция! Мы быстро хватаем наши вещи и спешим выйти. Толчеи здесь особой нет, в отличие от того же Мюнхена или Вены. Всё-таки Инсбрук маленький город, здешние темпы жизни не сравнить с венскими.

Домой мы решили идти пешком. Жара спала, и теперь погода была благодать – в самый раз для прогулок. Вот и сами горожане потянулись на улицу. В другие дни я бы охотно погуляла с мамой, тем более, такая возможность выпадала крайне редко, но сейчас мне просто хотелось прийти домой и завалиться спать в ожидании завтрашнего дня.

– Примите наши соболезнования, фрау Зигель, – говорили соседи.

Иные спешили поделиться своими новостями. Мама отделывалась дежурными ответами либо молча кивала своим знакомым, поскольку сама здорово устала. Едва мы вошли в дом, мама тотчас бросила сумки в прихожей и поспешила в гостиную. Я же разлеглась на диване, вытянув ноги.

– Ох, дел выше крыши, – сокрушалась она, – ты не поможешь мне?

– Угу, – отвечаю я, нехотя поднимаясь.

Мама ловко раздавала мне команды, стараясь равноценно распределять обязанности. Мне не привыкать – я всегда помогала родителям, если попросят. Мама же неожиданно разговорилась и теперь делилась своими планами. Меня определяли в гимназию. Теперь мне нужны форма, учебники, тетради и ещё много чего. Больше всего мне не нравилось, когда мама затевала свои монологи – я в этот момент чувствовала себя просто чужой, и не знала, куда себя деть – уйти, так мама может обидеться, а остаться, так что я буду говорить? Мама ставила меня в безвыходное положение.

Да, скоро учебный год начнётся, но это же не значит, что надо мне постоянно об этом напоминать?

Из дневника Ингрид Лауэр

«15 августа 1901 года

Наконец, я разобралась с устройством моего скромного быта и могу снова приняться за дневник. Здесь у меня две маленькие комнатки, кухня и каморка для прислуги. Никакой прислуги пока нет, мой дорогой Вальтер может быть спокойным – я не пользуюсь плодами чужого труда. Но со временем, когда обучение и забота и моих первых ученицах будет забирать всё моё время (а я думаю, что так оно и будет!) придётся найти какую-нибудь честную немолодую женщину для помощи по дому. Конечно, я могу сама вставать пораньше, растапливать печь, готовить себе кофе, бегать на угол улицы за свежими рогаликами, как делаю это сейчас. Но это будет отнимать время от моих основных обязанностей, поэтому ничего не поделаешь. Да-да, Вальтер! Я планирую в ближайшем будущем стать «эксплуататоршей».