Инспектор милиции
Шрифт:
Я не знал, что ей возразить. Хорошо, в это время зашла за покупками какая-то бабка.
— И нечего записывать его в тунеядцы,— закончила Клава.
— Нассонову я тоже об этом сказала. И всем скажу…
Я поспешил на улицу.
— Зеленый…— проскрипела мне вслед старуха. Я это услышал и выругался про себя. А та добавила: — Но симпатичный.
Тоже ни к чему, раз речь идет об официальном лице.
Я пошел к сельисполкому, размышляя о словах Лоховой. Действительно, придраться к ней было трудно. Рассуждала она логично. Как поступать в таких случаях? Не знаю. Но поговорить
Я оглянулся. Лариса стояла около клуба и с откровенным любопытством смотрела в мою сторону, козырьком приложив руку ко лбу.
Интересно, Ксения Филипповна видела, что я был у Клавы? Только бы не стала расспрашивать.
…Не успел я пережить свою неудачу, как ко мне в кабинет зашла решительного вида старуха и без приглашения прочно устроилась на стуле.
— Здрасьте, товарищ начальник. Слава богу, вы теперича тут порядок наведете. Нет на них управы! — погрозила она куда-то пухлым кулачком. Потом развернула чистенький, беленький платочек и положила на стол потертый на сгибах лист.
Документ удостоверял: колхоз заключил настоящий договор с Ледешко А. С. о том, что принадлежащий ей бугай симментальской породы, по кличке Выстрел, находится в колхозном стаде для производства племенного молодняка, за что Ледешко А. С. положена плата…
Значит, это о ней говорила мне Ксения Филипповна.
Я внимательно слушал моего первого жалобщика.
— Видите, мы не какие-нибудь сбоку припека, а государственно оформлены,— сказала она.
— Ну, а жалоба-то у вас какая?
— Я уже тут, в этим кабинете, столько бумаги извела— пропасть. Ничего, вы разберетесь как следовает. А то кое-кому Крайнихино вино голову затуманило…
— Товарищ Ледешко,— строго сказал я,— изложите суть дела.
— Наизлагалась во! — провела она ребром ладони по своему горлу.— Крайнихина Бабочка — корова рази? Тьфу, а не корова! Ни молока, ни мяса…
— Кто такая Крайниха и какие претензии вы к ней имеете?
— Суседка моя, Крайнова. Завидно небось, что мой Выстрел в стаде законно, а ее коровешка без всякого права. Покалечила она моего бугая.
— Зачем гражданке Крайновой калечить быка?
— Да не она, а Бабочка, стало быть, корова ейная. Я начал терять терпение.
— Ну и что?
— Как что? Пущай платит эту самую конфискацию.
— Компенсацию, вы хотите сказать?
— Нехай буде конписацию. Уж больно бодучая Бабочка.
— И сильно покалечила? — спросил я.
— Чуть не полбока разодрала…
Вот чертовщина, ну и задала мне бабка задачу!
— Как вы думаете, был тут злой умысел?
— А поди разберись, корова не человек. Бабочка всех без разбору калечит.
— Значит, у вашей соседки Крайневой умысла не было? Как же требовать с нее компенсацию?
— Но сам факт покалечения имеется!
— А Крайнева при чем? — Я не удержался и повысил голос.
Ледешко насупилась.
— И вы, значит, заодно с ними…— Она стала заворачивать в платочек договор с колхозом.— Ладно. В район поеду.
Еще не хватало! Представляю, какой смех будет в РОВДе. Нет, отмахнуться
от старухи нельзя. Придется разбираться.Я вздохнул.
— Хорошо. Пишите заявление.
Ледешко уселась за бумагу с явным удовольствием,
— И еще этот Чава.
— Какой Чава?
— Пастух.
— Это его имя или фамилия?
— Вроде клички.
— Клички только у животных бывают. Люди имеют имя и фамилию,— сказал я как можно строже.
— Сергей Денисов,—поспешно поправилась Ледешко.— Цыган между прочим…
— Цыгане, русские — все равны.
— И я так же думаю, товарищ начальник,— подхватила жалобщица.— Все и должны держаться наравне. А то, например, ежели ты цыган — тебе лошадь можно иметь и без налогу. Вроде бы цыгану лошадь с рождения полагается. А другим до последнего времени было так: имеешь скотину — плати налог.
— Теперь и вы можете иметь лошадь. Без налога.
— А на шо она мне?.. Так Чава этот изводит моего бугая. Сами, говорит, гоните его в стадо. А за что, спрашивается, ему колхоз денежки платит? Между прочие, их личная корова тоже в колхозном стаде.
Наконец Ледешко ушла. На душе было грустно. «Ну, Дмитрий Александрович, тебя можно поздравить с первым делом! Здесь тебе и мучительные ночи над разгадкой рокового преступления, и погоня за хитрым, коварным и опасным преступником…»
А какие мечты роились в моей голове четыре года назад! В зеленом Калинине, с трамваями, троллейбусами, с Волгой, одетой в бетонные берега.
И мечты эти начались с той набережной, в тот октябрьский вечер, когда я принимал участие в задержании преступника.
Была ночь с ворохом скрипучих осенних листьев под ногами, густая маслянистая река и таинственные фонари, легонько раскачивающиеся на ветру. По ту сторону реки уже спали дома.
Как сейчас, помню волнение, когда двое оперативников скрутили здорового, мрачного детину. Я помогал всем, чем мог. Вот где пригодился мой разряд по самбо.
Мы отвели его к серому «Москвичу»,
А потом я, распираемый гордостью, шел домой из отделения милиции. Меня затаив дыхание слушала бабушка и все подставляла то котлеты, то хлеб, то яблоки. Мы просидели с ней на кухне часа три.
Мои однокашники мучались, какой институт выбрать. А я уже твердо знал: моя профессия — следователь. И подал заявление в МГУ на юридический факультет,
Я до сих пор уверен, что срезался из-за глупого вопроса— сколько государств в Африке. Действительно, на кой черт надо человеку знать это? Да и знал ли сам почтенный профессор МГУ? Как это можно знать, когда они, наверное, возникают каждый день, каждый час. Во всяком случае, мне так кажется, когда я читаю газеты…
Потом было два года службы в армии. Но все-таки мне удалось учиться в Москве. Только не на улице Герцена, где юрфак, а в Черкизове. Сосватал меня в школу милиции кадровик из Калининского областного управления внутренних дел, заверив, что следователем можно стать и таким путем.
…И вот я достаю новую, чистую папку, вкладываю в нее заявление Ледешко и пишу: «Дело о…»
Долго и безрезультатно мучаюсь над дальнейшей формулировкой.
И первая папка ложится в сейф пока безымянной.,