Интенсивная терапия

Профессор посмотрела с недоумением.

А уборщица продолжила:

– Скажите себе: солнце, листья и цветы – все для меня. Я счастливая, я живу!

Пританцовывая, фея со шваброй, прихватив ведро, покинула палату.

– Кто эта женщина? – спросила учительница у дежурной сестрички.

– Это Ариадна Сергеевна, бывшая медсестра, теперь уже на пенсии, санитаркой подрабатывает.

...Я счастливая! Я живу! Живых не тащат на кладбище!

Еще некоторое время сердечницы находились под чарами Ариадны, и на их лицах сохранялся отблеск сияния, исходившего от нее.

...Я счастливая! Я живу! Живых не тащат на кладбище!

Странную музыку природных механизмов на отделении слушают изо дня в день, такая у кардиологов работа – слушать.

– Филатов! На УЗИ сердца!

На койке у окна зашевелился сонный сорокалетний мужчина и неохотно пошлепал за медсестрой к лифту.

В кабинете:

– Снимайте майку! На коечку ложитесь.

Врач водила по левой стороне груди небольшим прибором, на экране что-то равномерно двигалось и чавкало...

Звук работы собственного сердца удивил Филатова: чавк-чавк, чавк-чавк...

И в этой чавкалке заключена его душа?

Черт побери! Какая ненадежная штука!

Возьмет да и перестанет чавкать... Звук был мокрым, будто кто-то шмыгал носом.

– Работа нервная? – спросила врач.

– Нет, спокойная.

– Значит, от спокойной работы сердце болит?

– С родичами имущество делим... – неохотно ответил Филатов.

– Понятно. Это может и до инфаркта довести, – усмехнулась врач, не отрывая взгляд от экрана. Когда-то и она с сестрой из-за родительской дачи поссорилась. Скандалили, дачу продали, деньги поделили, а они, как заговоренные, разлетелись прахом по ветру. Она шубу купила – летом ее съела моль, сестра машину приобрела – разбила через месяц...

Чавкалка продолжала отжиматься на экране, врач что-то записывала.

Чавк-чавк-чавк-чавк...

Жидкие кровяные часы...

– Ну что сказать? У вас деформация передней створки митрального клапана. Переставайте нервничать, если не хотите через какое-то время искусственный клапан вшивать. Можете одеваться.

Чавканье прекратилось, верней, ушло в подполье – чавкало уже тихо-тихо, за филатовскими ребрами.

– Не нервничать... – Обследуемый хмуро натягивал майку. – А как не нервничать? Второй год судимся с братом из-за квартиры. Жена у него змея подколодная, да и моя не уступит... Мы-то с братом всегда мирно, а тут с этими бабами как пошло-поехало. Склоки, доносы, драки... Только и ходим – то в милицию, то в прокуратуру...

– А вы отпустите все, и болезнь отпустит.

– Как отпустить? – Филатов мял в руках медкарту с непонятными записями.

– А так, возьмите да и отпустите – квартиру, брата и себя. Гуляйте на свежем воздухе. – Врач бодренькая такая, румяная – видно, что сама хорошо гуляет.

Мужик из кабинета вышел, пошел, пошел по коридору – сам не помнит куда, – ничего не видит. Спотыкается о тележки с больничными кастрюлями...

В лифте двое придурков треплются:

– Смерти боишься?

– Я об этом не думаю...

– А я как представлю, сразу понос начинается...

В палате больной повалился на вонючую кровать: «Если искусственный клапан вшивать не хотите...» Безрадостно это. Бросишь судиться – Зинка зажрет, не бросишь – тем более хреново. А хочется покоя и правды. Но не той, что по метражу, а чтоб сердце успокоилось.

Съежившись, он уставился в грязное окно.

Забыть все и отпустить. Но как?.. Виноват он перед братом Ильей за то, что первый затеял бучу, в которую втянулись и дети, и даже предки, закопанные в могилах. Жена подзуживала: «Отсудим квартиру, твой брат и так богатый!» А он, дурак, слушал, зверел, словно пес цепной, на Илюху. Теперь они и не здороваются. А ведь сколько лет собирались за родительским столом – чистые друг перед другом, родные. Оказывается, это важно...

Мокрое пошлепывание собственного сердца на УЗИ напомнило Филатову хлюпанье расплакавшегося носа – беспомощное, как детское «прости».

Нет, что ни говори, христианские заповеди придуманы с большой жалостью к человеку. В первую очередь к согрешившему. Оступившийся страдает и разрушается больше, чем тот, кому он доставил неприятность. Вон Илюха веселый и здоровый. А я как последний идиот растравливаю душу...

Все начинается с мечты о чем-то очень желанном. Но запретном. Существующее положение вещей никак не подпускает к искомому – держит со всех сторон, предупреждает... Но попробуй остановить человека, который считает, что он в шаге от истинного счастья!.. Есть отношения безусловной ценности, и вдруг ты бросаешься ими... Совершаешь ошибку за ошибкой, и затем наступает самое страшное: уже понимая глупость своих поступков, ты упорствуешь в неправоте, потому что знаешь: назад пути нет. Тем временем мечта, как золотое сокровище, погружается на дно океана и покрывается слоем ила... А у тебя в руках горчайшее из открытий – обманувшись и обманув, ты утерял счастье не только призрачное, но и настоящее. И тогда начинаются мучительные докапывания: а можно ли было сделать иначе? А что, если бы я?..

Теперь Филатов не сомневался, что мудры заповеди Господни, но ведь они хороши только для профилактики. Заразившемуся не спастись, смертельно больному не исцелиться. Конечно, можно забить на суды. Покаяться и причаститься... Но непоправимость случившегося так и будет грызть сердце. И не вернуть в семью покой и безмятежность. Илюха не простит, и Зинка не отстанет. А ежедневно видеть близкого человека с отчужденным лицом – доконает кого угодно... Как сделать свое сердце легким? Чтобы пройти еще хоть сколько-то, поднять еще хоть сколько-то и сделать сколько-то свободными руками. Как отпустить? Но так чтоб с миром... – всем этим он перемутился сполна.

«...И остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должникам нашим...»

Со лба, как лавина, сползала тяжесть, смежая болезненные веки. Все органы и части тела смертельно устали – тревожиться, переживать, оправдываться...

«...И остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должникам нашим...»

Мутные стекла больничных окон и толстенные старые стены, казалось, не пропускали слов наружу, и губы беззвучно нашептывали в открытую форточку:

«...И остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должникам нашим...»

Глупо, конечно, в форточку, но через грязные стекла и потолок еще глупей – не достучишься.

Филатов глянул на мужичка, которого закатили в палату, и сразу отвернулся, продолжил в форточку сигналы посылать... Только к вечеру решился узнать историю соседа – редактора известной газеты, затравленного за принципиальную предвыборную статью. Слушая сбивчивую исповедь, почему-то вспомнил другого правдоискателя, работавшего когда-то с отцом.

...В одном из научных институтов украли ковер из конференц-зала, и так тихо это случилось, что никто не заметил похитителя, кроме одного человека. На общем собрании много шумели, директор настаивал, что виновник кражи – конечно, не институтский работник, а зашедший с улицы прохвост. Тут-то и встал единственный свидетель и указал на вора – весьма приближенного к директору человека... Вору ничего не сделали, зато свидетеля пригвоздили к позорному столбу. Зачем бросил тень на коллектив? Сидел бы себе и молчал в тряпочку! Правдолюбца стали сжирать: снимать с должностей, лишать премий, пока не довели до инфаркта. Если в больнице с сердцем несчастного как-то разобрались, то о том, что творилось в его голове, не знал никто – пустые глаза, обведенные черными кругами, все время смотрят в одну точку... И этот точно такой же, как в рассказе у бати. Приглашенный с соседнего отделения невропатолог уверял, что это депрессия. Но Филатов предчувствовал...

...По городу висят отгремевшие плакаты с разодранными лицами кандидатов в депутаты. «Ноль-третий» ангел проскользнет по сумрачным дождливым коридорам. За кем? Не за «газетным» правдоискателем – повесился, бедняга, как и «ковровый»... Не за Филатовым, он отпустил – и метры, и жену, и брата... Хотя нет-нет и вздрогнет, увидев «скорую»...

За кем летят белые ангелы? И ангелы то или черти?..

Терапия

– Апостол Павел в послании к коринфянам писал: «Тела ваши суть члены Христовы!»

– Так то ж у апостолов члены Христовы! А наши тела произошли от страшной обезьяны, которая жила миллионы лет назад не то в Африке, не то в Китае...