Интересное завтра

Я медленно кивнул.

– Возможно.

– Конечно, выбросите!
– Редько скрипнул зубами.
– У вас уже есть новая, здоровая и качественная. Зачем вам старая? Только вот незадача: запись-то на старой кассете так и осталась. У вас теперь ДВЕ записи. Вот оно как, да, доктор?

Я удивленно подался вперед.

– Так для вас ничего не изменилось? Ваш разум... переписали в новое тело, но вы...

– Но я, - с горечью оборвал Редько.
– Я так и остался в своем, умирающем тулове, только теперь у меня в голове поселился новорожденный дракончик.

– Ах да, вам ведь записали его личность...

– Именно. Именно, доктор...

– Редько передернуло.
– Взгляните на меня. Все мои моторики, все инстинкты - больше не человечьи. Я наполовину дракон! Вернее, был наполовину, а теперь на треть...

На таком пациенте можно защищать диссертации.

– Константин Владимирович, но как же вы оказались в прошлом? У нас? спросил я вкрадчиво.

Редько вздрогнул.

– А вы как думаете?
– неожиданно огрызнулся он.
– По-вашему, я хотел умирать? Это сейчас я знаю, что после перезаписи разума, настоящих носителей умерщвляют, оставляя лишь копии. А тогда я понимал одно - меня обманули! Об инкубаторах в сетях не говорят, знаете ли, доктор! Откуда мне было знать, что после записи тебя убивают?! Это как у вас секс - все о нем знают, но открыто не обсуждают!

Я невольно улыбнулся, и тут до меня дошло, что Редько произнес фразу, которую НЕ МОГ произнести больной. Такое сравнение называется непрямой аналогией Бериньи, и ни один пациент, ни в одной клинике мира, не сказал бы таких слов. Собственно, чаще всего психиатры отличают симулянтов от подлинно больных именно с помощью непрямых аналогий. Скажем, человек симулирует водобоязнь, в панике отбрасывает чашки с кофе и чаем. Ему дают мороженное. Симулянт преспокойно его сьест, в то время как настоящий больной, ощутив на языке влагу, впадает в панику.

– Константин Владимирович, поясните насчет секса...
– я осторожно взглянул на зеркало, за которым стоял профессор Капштейн и весь персонал нашей лаборатории. Заметили они или нет? Браслет тут же кольнул меня в запястье: заметили, продолжай. Я обернулся к Редько.

– Что происходит?
– нервно спросил тот.
– Почему вы смотрите в зеркало?

– Не волнуйтесь, я просто размышляю над вашими словами, - откинувшись в кресле, я демонстративно потер лоб.
– Константин Владимирович, а как вы... Точнее, каким образом личность сенатора Фанга оказалась в вашем теле?

– Я бежал, - буркнул Редько.
– Бежал от смерти. В соседнем с инкубатором здании находился физический институт, я сумел добраться до машины времени и не глядя рванул рычаги. Вы должны понять, что мое тело находилось при смерти. Болезнь-то никуда не делась!

– Вот вы и попались, - "торжествующе" заявил я.
– Итак, вы утверждаете, что похитили машину времени?

Редько неожиданно усмехнулся.

– Сейчас вы спросите, "Где же в таком случае машина". Нет, доктор, я ее не похищал. Машина времени не двигается с места, она лишь забрасывает рабочее тело в другую точку континуума. Другую не только в пространстве.

– Ошибаетесь, - я улыбнулся.
– У меня и в мыслях не было требовать у вас машину времени. Я спрашиваю о другом. Если, как вы утверждаете, похитив машину... Простите, воспользовавшись машиной, вы оказались у нас, то как же произошла запись разума сенатора Фанга в тело пожилого мастера Константина Редько? Неужели вы захватили с собой аппаратуру для перезаписи личности?

Реакция больного меня поразила. Редько задрожал - я никогда не видел, чтобы человек так дрожал, это была подлинная вибрация, словно волнами прокатившаяся по его телу.

– Не я...
– прохрипел он неожиданно севшим голосом.
– Не я, доктор.

– В каком смысле?

– Не я сотворил... то, что вы видите.

– Позвольте, - я сдвинул очки на кончик носа.
– Но вы ведь сказали, что сами выбрали это тело. Сказали, что у вас было мало времени и пришлось хватать первого попавшегося человека. Разве нет?

– Я так сказал?!
– в ужасе переспросил Редько.

– Конечно.

– Вы лжете!

– Ну. ну, успокойтесь, - я улыбнулся.
– Быть может, я спутал слова...

– Вы лжете, - с нажимом повторил Редько.
– Я ничего не говорил о выборе. Я не выбирал это тело! Меня заставили! Они гонятся за мной. Они ищут меня. Я дважды улизнул от смерти, но теперь они все ближе и ближе. Я чувствую, как они приближаются. С каждым мгновением!

– Да кто же?

Редько опасливо оглянулся.

– Духи, - прошептал он едва слышно.
– Духи драконов, замучанных в инкубаторах.

Помолчав, я встал и направился к двери. Редько молча смотрел мне вслед, ссутулившись, изогнув спину горбом. Он, похоже, и впрямь верил, что там у него растут крылья.

***

Капштейн и Женя суетились вокруг распечатки энцефаллограммы. Я лишь мельком взглянул на графики - мой профиль был несколько иным. Но даже такой неспециалист, как я, мог заметить три совершенно разные группы сигналов. Причем один из них, как сказал Капштейн, вовсе не принадлежал человеческому существу.

– Это невероятно, - бормотал профессор, помогая Жене и Вите снимать копии с графика.
– Изумительно! Емеля, сегодня ты вытащил из него впятеро больше, чем за прошлые десять дней.

– Он меня пугает, - сказал я внезапно. Капштейн оглянулся.

– Это нормальная реакция, ты знаешь, - он улыбнулся.
– Не мне учить тебя психологии.

– Вы очень многому научили меня, профессор.

– Но ты вскоре меня превзойдешь...
– Капштейн вздохнул.
– И это тоже, совершенно нормально. Емеля, ты сегодня поработал за пятерых, спасибо огромное. Завтра можешь отдыхать.

Я пожал плечами.

– Я вовсе не устал, профессор. Вы же видели, он сам говорил.

– Какая разница, что он говорил, - отмахнулся пожилой врач.
– Главное, мы записали как работает его мозг. История медицины такого еще не знала, когда я на ближайшем консилиуме покажу...

– Извините что перебиваю, профессор, но мне можно идти?
– спросил я. Там Марат Каракалов, понимаете...

Капштейн запнулся.

– Ах да, молодой человек с подростковым синдромом... Идите, идите, - он уже забыл про меня и погрузился в графики. Я послал Жене воздушный поцелуй и вышел из кабинета.

В коридоре, как обычно в такой час, было пусто. Надеясь, что Каракалов еще не уехал (впрочем, такие как он отличаются упрямством), я поспешил к проходной. Там, у стола вахтера, стояла тонкая девушка с восточными чертами лица. Я машинально обратил внимание на ее летний загар - летний, посреди московской осени. Приезжая...