Интерконтинентальный мост

Он со вкусом выпил большую рюмку, не разбавляя ее содовой, и принялся за еду.

Перси никогда не думал, что водка может так действовать: как будто тело пьянело, наливалось сладкой слабостью, а голова оставалась совершенно ясной, трезвой.

Пришлось выпить вторую рюмку.

— Ты пьешь, как русский, — одобрительно заметил Роберт Люсин.

— Русские, кстати, не пьют, — ответил Перси. — Сколько я у них был — ни разу не предлагали спиртное. У них ведь уже несколько десятков лет сухой закон и полное запрещение всяких психогенных препаратов, а также курения табака.

— Извини, Перси, — пробормотал Роберт Люсин.

Обед заканчивался. Люсин подозвал официантку и попросил счет.

По дороге в гостиницу он спросил у Перси:

— Ну как?

— Я пьян, — ответил Перси, хотя по-прежнему голова у него была ясна, но почему-то заплетался язык и во рту было горько.

— Я надеюсь, ты будешь умницей…

— Я собираюсь завтра в Ненану, — сказал Перси. — Я должен выиграть. Так чует мое сердце.

— Мы с Мишель поедем с тобой, — дружески похлопав его по плечу, сказал Роберт. — Может, наше присутствие поможет тебе.

Помогая Перси войти в его номер, Роберт Люсин на прощание подмигнул.

Мишель внимательно, не перебивая, выслушала рассказ Роберта Люсина. Ее волнение выдавалось только тем, что она время от времени постукивала красиво накрашенными ногтями безымянного и указательного пальцев по лакированной коробочке, точно такой же, как у Роберта.

— Не понимаю, чего он заупрямился? — недоумевал Роберт Люсин. — Раньше он всегда был такой послушный, податливый, а тут будто его подменили.

— А не могли его обработать там, на советской стороне? — спросила Мишель.

— Это исключено.

— Тогда что же это такое?

— По-моему, у нас с самого начала был допущен промах, — задумчиво произнес Роберт Люсин. — Мы напрасно внушили ему мысль о его исключительных художественных способностях.

— Но, согласись, он действительно талантлив.

— Знаешь, в этом деле, Мишель, — я имею в виду художественное творчество, — при желании шкалу оценок можно двигать куда угодно. Да, несомненно, способности у него есть, но о таланте и высокой художественности могут сказать только специалисты.

— Были отзывы и специалистов, — напомнила Мишель.

— Большинство из них организовал я, — самодовольно признался Роберт Люсин. — Хотя честно скажу, эти специалисты и впрямь признали большие способности Перси Мылрока. Они называли его самородком.

— Значит, он не взял таблетку? — спросила Мишель после некоторого молчания.

— Категорически отказался. Но пеликена взял.

— Но странно, что при этом напился…

— Меня беспокоит вот что: не установил ли он связи с тем, что глотал таблетки в то время, когда оставил тюбик желтой краски на макете-мосту в Уэлене? Но пеликена взял, — с удовлетворением повторил Роберт Люсин, встал с кресла и подошел к большому окну. На другом берегу залива Нортон на посадку заходил большой рейсовый дирижабль «Аляскан Эрлайнз», украшенный профилем первого эскимосского летчика — Чарлза Томсона-старшего.

— Впрочем, не думаю, — продолжал Роберт. — Об этом он не мог догадаться сам. Он не хочет принимать таблетки, потому что был наркоманом и их вид так похож на другие психогенные препараты, что это его настораживает… А потом, ради осторожности, я не мог настаивать. По-моему, единственное объяснение всему — это то, что он возгордился, возомнил себя великим художником.

— Ну и пусть будет великим художником!

Люсин посмотрел на Мишель.

— Вот это и плохо. Всякий мало-мальски возомнивший о себе художник прежде всего хочет быть независимым. Это было причиной всех конфликтов со своими правительствами поэтов, художников, артистов, писателей во все времена, с эпохи наскальных рисунков и до сегодняшнего дня. Думаешь, для чего ему нужен выигрыш в лотерею? Чтобы отделаться от нас! Понимаешь, настоящий художник отличается от ремесленника еще и тем, что не любит быть на коротком поводке. Пусть даже золотом. Вот почему многие из них предпочитали свободу в нищете богатству и обеспеченности при некоторой регламентации их творческой деятельности…

— Ты прекрасно знаешь, что он наш последний шанс, и мы не можем его упустить, — сказала Мишель. — Может быть, дать ему выиграть в лотерею?

— Ни в коем случае! — отрезал Роберт Люсин. — Тогда возомнит о себе такое, что пошлет нас к черту! Но самое главное, это то, что теперь он знает, кто мы. У него может хватить глупости связаться с каким-нибудь журналистом, любителем сенсаций, и выложить все, что он узнал сегодня.

— Ты ему рассказал?

— Другого выхода у меня не было.

— Он действительно пьян?

— Он выпил две большие рюмки русской водки. И полагаю, что спит.

— А если не спит? И уже ушел?

— Портье предупрежден, — успокоил ее Роберт. — Я сказал, что полетим вместе в Ненану. Пусть знает, что ему теперь не отделаться от нас. А потом, я уже говорил, — у него пеликен.

— И все-таки, может быть, лучше дать ему выиграть? — сказала Мишель. — Продемонстрировать ему наши возможности. В конце концов, несколько сот тысяч долларов — не такие уж большие деньги. Их вполне можно отнести на расходы по операции.

— А если он удерет с этими деньгами?

— Послушай, Роберт, куда удерет? К себе же на Малый Диомид, в худшем случае, то есть туда, где он должен быть по нашему плану!

— Посмотрим! — уклончиво сказал Роберт Люсин.

Когда Перси проснулся, в комнате было светло: в Номе в конце апреля темнеет поздно.

Голова по-прежнему была ясна, хотя во рту было сухо и противно. Он встал с постели, на которой лежал одетый, быстро разделся, принял душ и вытащил из бара-холодильника запотевшую бутылку «Китового тоника». Большой стакан со льдом утолил жажду и прибавил бодрости.

Перси еще раз постарался в мельчайших подробностях вспомнить беседу с Робертом Люсином. Нельзя сказать, чтобы он не догадывался о той роли, которую играли силы, стоящие за ним в борьбе против Интерконтинентального моста. Ослепленный ненавистью к Петру-Амае, ко всем тем, кто лишил его Френсис, родного Иналика, Перси невольно искал тех, кто разделил бы с ним его чувства. И он нашел их… Но не представлял, что за этим последует. Ведь и слепому ясно, что взрыв макета-моста в Уэлене — это только репетиция. И ему это теперь ясно.

Что сказал Роберт Люсин о лотерее? Могут и выигрыш устроить? Выходит, куда ни пойдешь, наткнешься на них. Не исключено, что и в Администрации строительства у них тоже есть свои люди. Тогда почему они остановились на нем? А может, и его рисунки уж не так талантливы?

Перси открыл большую папку, в которой лежало большинство его произведений. Он долго рассматривал их, не зажигая большого света. Они волновали его, он вспоминал и заново переживал чувства, которые испытывал, когда рисовал. Нет, в них определенно что-то есть.