Интерконтинентальный мост

Петр-Амая расположил их так, чтобы было удобно брать, разделся и улегся в кровать, включив настольную лампу.

Да, это был другой мир и другое время, но как оно близко по чувствам, по настроениям, по мыслям и мечтам!

Удивительно: хорошо ли это или плохо, но человек в сути своей оставался неизменным и был всегда современником ныне живущим, независимо от того, умер ли он сто лет назад или жил еще в прошлом году. Менялись приметные признаки быта, иногда очень заметно — жилища, облик городов, государства, флаги, гимны, даже научные системы, не говоря уж об идеологиях, а сам человек был одним и тем же! И более всего о его всевременности говорили, как ни странно, письма. Об этом Петр-Амая задумался еще в молодости, когда читал переписку Толстого, Чехова, Чайковского, Бетховена…

Да, в письмах было то, на что надеялся Петр-Амая. И советский писатель, и американский профессор мечтали об одном и том же: о прекрасном будущем для людей.

Глава шестая

В зеленоватой пучине, в свете ярких прожекторов трудились промышленные глубоководные роботы, взбаламучивая воду, поднимая пылевидную муть, которая медленно оседала обратно на дно, покрывая красновато-желтоватым налетом донную часть будущей опоры. Вся эта деятельность, с заранее заданным ритмом, движениями механизмов, доставкой материалов, приспособлений, змеиными извивами гибких трубопроводов, толстых кабелей, мерцающих трубчатых светопроводов, происходила в удивительной тишине. И, глядя на экран, Метелица каждый раз не мог отделаться от чувства, что просто-напросто выключили звук или аппарат неисправен. «Вот уж воистину безмолвие. Зеленовато-голубое безмолвие», — подумал он, меняя масштаб обозрения дна, где шел монтаж очередной опоры. Эти сооружения пока не выводились на поверхность, однако на воде, против каждой опоры качался большой ярко-оранжевый буй, видимый издали. Таких буев насчитывалось в проливе уже около десятка, и они уже наглядно отмечали линию будущего моста от мыса Дежнева к острову Ратманова, к Малому Диомиду, скале Фаруэй и дальше к Аляскинскому берегу, чернеющему вдали мысом Принца Уэльского.

Предполагалось первую опору, ту, что ближе к азиатскому берегу, вывести на поверхность к осеннему ледоставу и испытать под напором ледовых полей в течение всей последующей зимы. Остальные опоры планировалось поднять над водой в одно и то же время летом следующего года. Таких темпов строительства Метелица не знал за всю свою долгую жизнь. Это и радовало, и тревожило. Одно дело ледоход на реке, пусть шириной пять километров, другое — напор льда в проливе шириной восемьдесят пять километров. Правда, сами опоры сидели не очень глубоко: в среднем водная толща Берингова пролива не превышала двадцати метров, но все же… Суммарный ледовитый напор пролива составлял внушительную силу и по своей разрушительной мощи мог сравниться с хорошим землетрясением. Кроме того, ледовая обстановка не была равномерной и сильно колебалась по годам. Так же было и с самим течением. Оно не отличалось постоянством.

Известность строительства Интерконтинентального моста достигла, казалось, своей вершины. И на советском, и на американском берегу крупнейшие информационные агентства открыли корреспондентские пункты. К ним каждый день прибавлялись все новые полчища журналистов, телеоператоров, фотографов. Уезжали одни, на их место прибывали другие. Пришлось создать группу, которая только и занималась тем, что принимала журналистов, возила по объектам, знакомила с условиями работы и жизни строителей. Большинство журналистов не ограничивалось строительством Интерконтинентального моста. Им хотелось побывать в чукотских и эскимосских селениях, в оленеводческих стойбищах.

На сегодняшний день была назначена встреча со специальными корреспондентами газеты «Тихоокеанский вестник».

Приближалось назначенное время. Метелица, бросив последний взгляд на многочисленные экраны, медленно поднялся с кресла и натянул опушенную росомашьим мехом нерпичью куртку.

Он сам повел низко над водой одноместный вертостат, пролетев над всеми буями. У самого берега вечный прибой полировал чуть выступающие из воды огромные валуны, удивительно схожие со спинами играющих в студеной воде моржей.

Резко взяв высоту. Метелица заставил подпрыгнуть вертостат на верхний гребень, где стояли служебные здания Администрации строительства Интерконтинентального моста.

Выбравшись из машины, он медленно зашагал к зданию администрации, любуясь открывшимся видом.

В приемной комнате вместе с представителем отдела информации сидели двое. Один из них — незнакомый Метелице человек неопределенной национальности.

Метелица; с удивлением узнал во втором посетителе Перси Мылрока-младшего.

— Перси?

— Позвольте вам представиться: специальный корреспондент газеты, художник Перси Мылрок, а я — специальный корреспондент той же газеты «Тихоокеанский вестник» Роберт Люсин.

— Не знал, что вы стали художником, — несколько растерянно сказал Метелица Перси.

— До недавнего времени мы тоже не предполагали в нем этого таланта, — сказал Роберт Люсин. — Смею вас уверить: Перси настоящий художник, большой талант.

Сняв с себя нерпичью куртку и устроившись в кресле. Метелица спросил:

— Чем могу служить?

— Журналисты прежде всего хотели бы познакомиться лично с вами, — вступил в разговор представитель отдела информации.

— Мы бы просили разрешения зарисовать вас, — снова встрял в разговор Роберт Люсин. — Наша газета, в отличие от других, хочет создать как бы изобразительную летопись строительства моста глазами аборигена здешних мест. Согласитесь, что это необычно и крайне интересно.

— Согласен, — ответил Метелица. — Вот только для позирования у меня нет времени. До самого последнего дня строительства.

Он вежливо улыбнулся Люсину и пытливо посмотрел на странно молчащего Перси Мылрока.

— Этого и не нужно! — воскликнул Роберт Люсин. — Никакой нарочитости, только живая жизнь! Перси лишь просит разрешения несколько дней побыть с вами, сопровождать вас — только и всего. Он постарается не только не мешать вам, но даже не очень попадаться на глаза.

— А что же вы сами ничего не говорите? — Метелица обратился к Перси.

— Извините, — смущенно отозвался Перси. — Мне и вправду хочется порисовать вас. Если, конечно, не помешаю…

Внешне Перси Мылрок выглядел вполне импозантно и даже солидно. Но если пристально вглядеться, можно было в нем заметить что-то пришибленное, затаенно-горестное. Метелица, знавший историю его неудачной женитьбы, почувствовал жалость к молодому человеку.

— Наша газета наделила Перси Мылрока всеми правами полномочного представителя и оплачивает все расходы, как бы велики они ни были.

— Ну что же, — сказал Метелица, — для вас, Перси, так и быть, послужу искусству. Но, правду говоря, я и не знал, что за вами водятся такие таланты.

— Я и сам не подозревал об этом, — простодушно признался Перси.

— Вот как? — удивился Метелица.

— Но это и хорошо! — воскликнул снова Роберт Люсин. — Перси не испорчен рутинной школой. У него собственное видение. Вот поглядите на его рисунки!

Роберт Люсин торопливо выложил перед Метелицей репродукции рисунков. Они были превосходны, и даже самому Перси показались лучше, чем он о них думал.

— И впрямь интересно, — проговорил Метелица, разглядывая рисунки. — И вполне профессионально, как ни странно.