Интернатские. Мстители. Любовь и дети Ханум

До конца уборочной они толком и не виделись, встречаясь урывками в моменты пересменок, когда передавали друг другу машину. Питались в импровизированных столовых на полевых станах, спали, в соответствии со сложившимся рабочим графиком, по очереди в выделенной им комнатке семейного барака. И всё же, несмотря на перенапряжённый ритм начала своей трудовой целинной жизни и полное пока отсутствие жизни личной, считали свою судьбу на первых порах удавшейся.

IV

Торжественное подведение итогов жатвы местные власти решили приурочить к празднованию годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. В предпраздничный вечер накануне традиционной демонстрации трудящихся, готовящихся завтра с флагами и транспарантами пройти нарядными колоннами по центральной площади и главным улицам райцентра, районный Дом культуры был заполнен целинниками до отказа. Из областного центра и столицы республики прибыло по такому случаю высокое начальство. У парадного входа и в холле играли духовые оркестры. Настроение царило приподнятое. Каждый из присутствовавших чувствовал себя именинником – никто из них не посрамил чести целинника-первопроходца. Ведь те, кто сплоховал, либо давно разбежались-разъехались, либо остались в этот вечер дома. Здесь же, в этом празднично убранном зале, собралось сейчас достойное большинство.

После нескольких произнесённых официальными лицами приветственных речей, часто прерываемых аплодисментами, председательствующий с видом человека, преподносящего обществу приятный сюрприз, объявил:

– А теперь слово предоставляется орденоносцу, Герою Советского Союза и Социалистического труда, в недалёком прошлом не только славно повоевавшему гвардейскому офицеру-командиру переднего края, но и, когда Родине понадобился его талант строителя, в тяжелейших боевых условиях – под артогнём и авиабомбёжками противника восстанавливавшему повреждённые и строившему новые аэродромы для наших славных соколов, бомбивших ненавистного врага вплоть до его фашистского логова – Берлина, а ныне начальнику главного управления строительства целинных совхозов Артемию Ивановичу Богатырёву!

Зал буквально взорвался овацией, красноречиво свидетельствующей о доброй славе и огромном авторитете среди целинников вышедшего к трибуне высокого широкоплечего мужчины в кителе военного покроя, с лёгкой сединой на висках и двумя золотыми геройскими звездами на груди.

– Товарищи!.. – заметно волнуясь, и с облегчением дождавшись тишины, начал Артемий Богатырёв. – Разрешите от имени нашего главка и от себя лично поздравить вас с большой, самой мирной на свете победой. Хотя впереди ещё немало самоотверженной работы, трудовых героических дней и бессонных ночей, главное можно смело считать свершившимся: целина, прибавляющая миллионы пудов хлеба в закрома нашей любимой Родины, поднята! И сделано это вашими золотыми руками, дорогие мои…

Переждав очередной шквал аплодисментов, немного оправившийся от

волнения оратор продолжал более спокойным, выровнявшимся голосом:

– Золотые руки и горячие сердца, светлые устремления и преданность идеалам коммунизма – основная отличительная черта чудесного племени молодых строителей нового общества. Вот сейчас я вижу в зале очень много молодёжи. Большинство даже. А ведь многие из присутствующих, отправляясь по зову сердца покорять целинные земли, оставили дома близких, любимых и даже малолетних детей. Например, среди вас сейчас находится супружеская пара, незадолго до отъезда на целину сыгравшая свадьбу и родившая на свет аж целую тройню! Это – члены комсомольско-молодёжной бригады шоферов Тамара и Амирхан Азимовы, победители социалистического соревнования на перевозке зерна нового урожая. С удовольствием сообщаю, что оба за свои трудовые достижения представлены, в числе лучших из лучших, к правительственным наградам. А от руководства главка хочу прямо сейчас вручить им ключи от квартиры номер один в новом, только что сданном в эксплуатацию доме. И ещё… – подняв руку, приостановил нарастающие из зала рукоплескания оратор, – с ещё большим удовольствием я уступаю своё место в президиуме сегодняшнего торжественного собрания этим достойным представителям советской молодёжи. Тамара и Амирхан, прошу на сцену!

Зал уже не сдерживал аплодисментов, провожая восторженными взглядами с трудом узнаваемую молодую красивую пару, которая, смущаясь от столь неожиданного внимания к себе такой уймы народа, продвигалась по среднему проходу зала от задних рядов к сцене. До сих пор их видели только порознь, чумазых и в пропылённой рабочей одежде, его – в кепке набекрень, её – в плотной белой косынке, хоть в какой-то мере, да спасающей голову от перегрева палящим солнцем. Сейчас она была в расшитой цветными узорами светлой праздничной тюбетейке, из-под которой тяжело свисали роскошные чёрные косы, в ярком узбекском народном платье, с насурьмлёнными бровями и румянощёкая. Высокогрудая, с гибким станом и крутыми бёдрами Тамара, казалось, не шла, а изящно плыла сквозь море людей, которых всех сразу любила сейчас почти как оставленных дома тройняшек. И чувство это, судя по разлившейся в зале атмосфере доброжелательности, нескончаемым улыбкам и подбадривающим выкрикам, было искренне взаимным. Позади, чуть сбоку, нежно поддерживая её под руку, двигался высокий стройный смуглый красавец в новом костюме, с аккуратно постриженными чёрными усами и в ярком, не совсем умело повязанном галстуке.

Как только они поднялись на сцену, сидевшие в президиуме солидные мужчины встали и по очереди пожали им руки, а Артемий Богатырёв вручил по почётной грамоте и ключи от квартиры. После чего обнял и от души крепко расцеловал сначала Тамару, потом Амирхана, предложил им, как и обещал, места в президиуме, в том числе и одно из этих мест – своё, а сам под шум новой волны рукоплесканий скромно спустился в зал.

Эх, Артемий, Артемий! Всем ты хорош: и силён, и умён. Не раз перехитрил ты смерть на поле боя, а, пройдя через всю грязь и жестокость

войны, не утратил благородства души. Не оставил ты и свою израненную и покалеченную, превратившуюся в беспомощного инвалида боевую подругу, в отличие от поступавших совсем наоборот многих других фронтовиков, избалованных послевоенной нехваткой здоровых мужчин при небывалом обилии изголодавшихся без мужской ласки красивых женщин. А тут… продержавшись столько лет, дрогнуло-таки твоё закалённое сердце, допустило запавшую в него искру, способную, разгоревшись до жаркого пламени, спалить в пепел и само сердце, и разум.

Но вовсе не в этом главная твоя ошибка, Артемий, если вообще правомерно считать ошибкой то, что человеческому разуму никак не подвластно – допускать или не допускать к своему сердцу, принимать или не принимать дарованное Богом чувство. Нет, конечно, ничего тут от тебя, как и от любого иного, хоть трижды стойкого и порядочного мужчины, окажись он на твоём месте, не зависело бы ни при каких обстоятельствах. Промах твой – а вот тут уже от ума кое-что зависит! – немного в другом: негоже прилюдно целовать азиатскую женщину, да ещё в присутствии её собственного мужа. Даже – по такой уважительной причине и такому официально-торжественному поводу, как сегодня.

Ты не заметил, как почернел вдруг лицом Амирхан? А ведь следовало тебе, умудрённому жизненным опытом, знать, что кровь предков, текущая в жилах мусульманских мужчин, ой как сильна своей генетической памятью к тем временам, когда посторонний не имел права к чужой жене не то что прикоснуться, а даже видеть её лица. Ну, что ж, посмотрим, что будет дальше…

V

Счастливая Тамара не чуяла под собой ног от радости, когда они с мужем возвращались поздно вечером в ставший вдруг таким неинтересным барак. Неужели у них теперь есть свой угол – целая квартира, в которую они могут вселиться хоть завтра, прямо в праздничный день? И прямо с той же послепраздничной ночи она имеет полную возможность не спеша и досыта налюбиться со своим сладкоголосым красавцем Амиром, не стесняясь, как было до этого, громко (возможно – притворно) храпящих за тонкими стенами барачных соседей!

Не замечая какого-то необычного сопения непривычно молчавшего всю дорогу мужа, Тамара обернулась и крепко прижалась к нему:

– Ой, Амирка, как я тебя люблю! Теперь ты сможешь свободно и сколько угодно, хоть во весь голос, распевать дома песни, репетировать для своей художественной самодеятельности. А главное, деточек наших привезём… как только садик достроят. Как я по ним соскучилась!

– Поживём – увидим… – уязвлённая мужская гордость Амирхана, перед глазами которого всё ещё упорно стояла сцена их поздравления в Доме культуры, когда ставший отныне ненавистным большой начальник целовал ЕГО жену, пыталась бороться с нежной страстью к ней.