Интерпретаторы

Винсала раскис, и самоуверенность его растаяла. Или это только казалось? Вполне вероятно, все было игрой. Действительно, Винсала вдруг стал тем Винсалой, который гонялся за телефонисткой; секунд шестьдесят он громко хохотал, откинувшись в кресле.

— Мой мальчик, не надо испытывать старших. Когда теленок отбивается от антилопы, сперва надо взглянуть, а нет ли в кустах папаши леопарда. Я открою вам секрет, и, если захотите, сможете убедиться, кто из нас выиграл. В понедельник главный редактор позвонит вам и скажет, что совет отверг вашу кандидатуру. Видите ли, последнее слово всегда за нами. Неужели вы думаете, что прежде, чем ехать сюда, я не переговорил с Нвабузором? Я знал, что он вам позвонит. Работа — ваша, но вам надо на ней закрепиться.

На этот раз Саго так внимательно следил за лицом собеседника, что уловил подмигивание официанту. Лакей в зеленом жилете, по-видимому, настолько хорошо понимал вождя, что прореагировал чуть ли не раньше, чем тот подал знак. Вновь Саго был в замешательстве; он сознавал, что перехитрить Винсалу непросто. Но он уже не мог переносить духа касторки, исходившего от Винсалы, и встал, когда приблизился официант.

— Посмотрю, что у меня есть в номере.

— Это благоразумно. Когда санитарный инспектор заглядывает под кровать, он ищет орешки кола, а не личинки москитов.

Запах новой порции шнапса ускорил шаги Саго, и ему захотелось положить в рот ядовитую корку лимона.

Саго вышел на балкон и набрал полную грудь морского воздуха. Смеркалось, и уличные фонари только начинали мерцать от вечной борьбы с неведомой силой. Так будет продолжаться, наверно, полночи, пока дежурный механик не найдет причину неполадки и не выключит сеть, погрузив улицы во мрак на месяц или больше.

Длинный американский автомобиль стоял почти под балконом. Что-то знакомое, более чем знакомое было в его хромированных очертаниях. Пестрые восточные подушки привалены к заднему стеклу — знакомые символы вульгарного изобилия. Саго вспомнил, где он его видел, — «Индепендент вьюпойнт». Выходя из редакции, он пробирался между его бампером и стеной. Вождя Винсалы? Саго всмотрелся в неясную фигуру на заднем сиденье; он подумал, что это шофер; человек спал, уткнувшись носом в грудь. Шапку его нельзя было спутать ни с чьей: треугольный наушник абетиаджи закрывал шею. Сэр Деринола, председатель редсовета.

Саго не сразу связал его присутствие у гостиницы с посещением Винсалы, но связь эта медленно, но верно установилась, и он пришел в замешательство при мысли, что жестоко разоблачил человека, чей возраст требовал к себе уважения. Сэр Деринола безмятежно дремал, и Саго почувствовал, что стыдно должно быть ему. Он сам виноват в том, что проник в тайны, которые не подлежали огласке. Но как, как это могло получиться? Винсала просил всего-навсего пятьдесят фунтов. Для него это была приличная сумма, но что она сэру Дериноле? Видимо, двадцать Винсале и тридцать Дериноле. Мысль Саго возвратилась к холодной реальности цифр. Наверно, они заседают не в одном совете, подобные возможности возникают, видимо, раза два в месяц. Побочный заработок — шестьдесят фунтов, обложению налогами не подлежит. Тут уже был какой-то смысл. Стоило подремать в машине с кондиционированным воздухом в то время, как бесстыжий шут вроде Винсалы торгуется и вымогает. Этим вечером они, должно быть, еще посетят кого-нибудь. Запах шнапса въелся в его костюм, а при виде треугольной головы в автомобиле к горлу подступила тошнота. Винсала был чище, чем Мертвец, он, по крайней мере, не старался выдать себя за то, чем не являлся. Но сэр Деринола...

Саго вернулся в комнату и, вытянувшись на постели, начал смотреть в потолок. Он вызвал горничную и заказал джин с тоником и отдельно кружок лимона.

Когда-то, когда-то давным-давно, после еженедельного приема касторки ему не давали даже кусочка лимона. Они с Эгбо царапали карандашами на парте воскресной школы, обсуждая тягостную повинность.

— Готовься. Мать сегодня придет к тебе, а она даже мне не дает пососать лимон.

— Почему?

— Не знаю. Но тебе будет хуже, чем мне.

Перед этим был большой перерыв. Опекун Эгбо недавно женился, и мать Саго взялась за лечение обоих ребят; особенно она напирала на профилактику. Раз в неделю, реже — в две, им давали слабительное. Воскресенье было страшным днем для Саго: касторка без лимона и за ней — ужас постоянной тошноты, и язык дня на два становится скользким, словно улитка.

— Попробовать квасцы? — нацарапал Эгбо. Он не слишком-то беспокоился, поскольку жена учителя его побаивалась. Но мать Саго вечно быпа начеку и убедила жену учителя, что Эгбо — просто находка для ее медицинских экспериментов.

— Попоите его с месяц касторкой — и сами увидите, как он станет другим человеком.

Саго задумался о квасцах.

— Пожалуй, поможет. А где их взять?

— У нас есть дома. В аптечке.

— А много?

— Сколько хочешь.

Они исписали всю парту, а ластика у них не было. Однако выход из положения обнаружился. Но тут Саго пришла в голову мысль, давно не дававшая ему покоя, и, оторвав уголок от «Паломничества Пилигрима», он нацарапал на нем:

— А как же бог?

Учитель заметил их переписку.

— Встань Саго, и ты, Эгбо. Подойдите ко мне и захватите с собой ваше послание.

Он был явно разочарован. «А как же бог?» В воскресной школе самый безнадежный ученик смог бы найти на вопрос о боге не только законный, но даже похвальный ответ, и учитель не стал вдаваться в подробности. Тем не менее сама бумажка выглядела подозрительно, и он потребовал, чтобы они показали ему свои книги. Соседка по парте, несмотря на угрозы страшной мести после уроков, не согласилась дать свою книгу. Все же учитель наказал их не страшно: выучить наизусть две страницы из «Паломничества Пилигрима» к следующему воскресенью.

После они вернулись к обсуждению животрепещущего вопроса:

— Как ты думаешь, бог пьет касторку?

— Конечно.

— Но он же не ест, зачем она ему?

— Если бы я не ел целую неделю, мать все равно влила бы в меня касторку. Она бы даже решила, что прошло две недели, и дала бы двойную порцию.

Они подошли к дому Эгбо.

— Не забудь про квасцы.

Эгбо остановился.

— Знаешь, я вспомнил. Аптекарь говорил, что теперь касторку делают шариками, так что глотаешь ее, как таблетку.

— Правда?

— Он мне показывал. Почти совсем круглые — как язык ящерицы.

Саго было воспрянул духом, но спохватился и огорченно покачал головой.

— Это меня не спасет. Мать скажет, что таблетки не то же, что масло.

— Но если аптекарь говорит...

— Аптекарь же ей поддакнет. Он всегда рад услужить.

Некоторое время мальчишки стояли, сокрушенно думая о безвыходности своего положения.

Кто-то разбудил его, и Саго в тревоге вскочил с постели.

— Господи, который час?

— Полвосьмого.

— Только-то? А я думал, что проспал куда дольше...

Он осекся, узнав Банделе, который, в свою очередь, расхохотался. Саго протянул руку к стене и нажал на выключатель. Целую минуту они стояли и молча смотрели друг на друга. Затем они порывисто обнялись, тоже молча. В комнату ворвался Кола, и Саго, обняв его, прокричал фразу, которую никогда не считал возможным проговорить вслух:

— А ты совсем не изменился!

— И ты, — раздалось в ответ.