Интервенция и Гражданская война

Вместе с тем были и другие не менее серьезные причины восстаний. Генерал В. Марушевский видел «главную причину разложения» ¹¹⁵⁰армии в резком сокращении удельного количества офицеров в войсках: «Необходимо иметь в виду, – писал он, – что если рота в нормальной армии нуждается в 3-5 офицерах, то в гражданской войне число офицеров должно быть увеличено в два-три раза. Так я и поступал в первые месяцы работы, но к весне положение осложнилось тем, что на фронте было уже около десяти полков, а в офицерах был некомплект даже по старому штатному составу» ¹¹⁵¹. Выводы В. Марушевского подтверждается примером краха деникинской армии, одной из главных причин которого, стало резкое сокращение офицерского корпуса по отношению к численности армии, после проведения массовой мобилизации.

В. Марушевский указывает и на другую причину развала армии: «В этой весьма неясной обстановке мы подошли к теплому времени на Севере, когда вместе с таянием снега и горячими лучами солнца начинает просыпаться и человеческая энергия. Мы подошли к началу брожения на фронте» ¹¹⁵². «Как удалось выяснить тогда же, в ближайшие дни после катастрофы, солдаты полка в большинстве просто разбежались… Была горячая пора сенокоса, в деревнях рабочих рук не было… и это послужило одною из веских причин восприятия солдатами соблазнительных идей. Эти «сознательные граждане» одинаково не хотели защищать своей грудью и белые идеи законности и порядка, и красные лозунги господства пролетариата» ¹¹⁵³. Действительно когда после захвата интервентами Мурманска, большевистские власти Архангельска объявили мобилизацию она так же «потерпела полную неудачу: население, почти поголовно отказалось идти и, несмотря на все меры, принятые тогда большевиками, мобилизация так и не могла состояться» ¹¹⁵⁴.

Б. Соколов [Соколов Б.Ф. – врач, публицист, эсер. В 1917 г. близкий сотрудник А. Ф. Керенского. Член Учредительного собрания. Член Северного белого правительства, эмигрировал. (Белый Север, т. 2, с. 316)]освещал другую сторону проблемы: «Весь 1919 год настроение рабочих было пассивно-оппозиционно… С рабочими Архангельска повторилась та же история, что происходила по неизменному трафарету на всех «белых» окраинах. Сначала рабочие приветствовали новую власть, потом постепенно росло у них оппозиционное настроение, и в конце концов они желали уже одного: прихода большевиков» ¹¹⁵⁵. «Доминирующим настроением большинства крестьян была пассивность… многие думали, что и вообще северному крестьянину большевизм относительно чужд. И только поскольку он устал от войны и думал, что «мир даст большевик» – он и сочувствовал неизбежному концу Северной Области» ¹¹⁵⁶. «Для большинства фронтовиков от этого еще мучительнее становилось. Вопрос: «Да для чего же мы защищаем Область, проливаем кровь, мы – чужаки, когда местные жители – в лучшем случае – пассивно-доброжелательны» ¹¹⁵⁷. «Апатия сельского населения, утомленного войной, ни результатов, ни цели которой оно не видело, себялюбивое безразличие городского населения, преимущественно старавшегося как-нибудь уклониться от военной службы на фронте, одним словом, общее нежелание продолжать вооруженную борьбу, приводили к курьезной картине, будто бы единственно желающими воевать с большевиками являются приехавшие откуда-то генералы и офицеры» ¹¹⁵⁸. Психологическое состояние войск в этих условиях описывал генерал Клюев, который 11 августа 1919 г. после осмотра войск Двинского фронта заявил: «…с таким составом продолжать борьбу было бы безумием» ¹¹³⁹.

Но проблемы в армии, не столько были причиной краха Северной области, сколько лишь отражали общий кризис интервенционистской политики. Всего через несколько месяцев американцы и французы разочаровались в своем ставленнике Н. Чайковском. Американский посол Фрэнсис сообщал: «…Британцы и французы раздражены, они потеряли терпение, ожидая, когда у русских появится способность самим управлять собой. Новое здешнее правительство, именующее себя Верховное управление Северной области, явно преувеличивает свою важность и силу и постоянно жалуется мне на вторжение в его военные и гражданские прерогативы… Несколько дней назад мне пришлось сказать главе правительства в ответ на какую-то его жалобу, что если союзники покинут Архангельск, чиновники нового правительства будут выброшены в Арктику – при условии, что им удастся спастись от смерти от рук Красной гвардии. И это не единственная угроза для нового правительства; его министры являются социалистами, которых монархисты считают немногим лучше большевиков и постоянно пытаются свергнуть, заменив Верховное управление Северной области диктатурой» ¹¹⁶⁰.

Действительно семь из восьми членов правительства Северной области были социалистами! ¹¹⁶¹Четверо из них после гражданской войны перейдет не службу к большевикам. Не случайно официальная правительственная газета «Возрождение Севера» выходила под лозунгами: «пролетарии всех стран объединяйтесь», «в борьбе обретешь ты право свое»… даже была попытка объявить красный флаг национальным ¹¹⁶². На практике Северное правительство проводило ту же анархо-демократическую политику, что и Временное правительство после февральской революции, которая получила название «керенщины».

Главнокомандующий войсками интервентов Э. Айронсайд вспоминал: «Они (министры Северного правительства) испытывали неуверенность в своих силах, и никто не высказывал того накала патриотических чувств и воли к победе, который был у большевистских лидеров. Ни один из членов правительства не побывал в провинции, чтобы установить контакт с крестьянами. Министры казались трусливыми бюрократами» ¹¹⁶³. Здесь же Айронсайд сравнивает Северное правительство и правительство большевиков: «Красными руководило сильное фанатичное правительство, занимавшее центральную часть страны и пользующееся поддержкой народных масс. Они могли разговаривать с людьми повсюду» ¹¹⁶⁴. В результате даже демократические круги Архангельска видели выход из создавшегося положения только в установлении твердой власти: «Мы не за диктатуру, но мы за твердую военную власть. Только она может спасти Область» ¹¹⁶⁵.

Союзники приходили к тем же выводам. Ген. С. Добровольский вспоминал: «Отсутствие твердой власти и организационной деятельности выводило из себя англичан, неоднократно предупреждавших, что они пришли не на вечные времена, и поэтому русским надо спешить самим организоваться…» ¹¹⁶⁶Б. Соколов пишет: «Английское командование отстаивало ту точку зрения, что в Области нужна твердая власть. Эту твердую власть англичане представляли себе не иначе, как военной. Они считали, что сговориться с населением невозможно, да и не к чему. Если жителей хорошо кормят и не обижают, то все будет хорошо. Особенно их испугали демократические проекты Верховного Управления… Присутствие Н. В. Чайковского весьма мешало. Когда он в начале 1919 года уехал, положение совершенно изменилось, и военная диктатура становится совершившимся фактом» ¹¹⁶⁷.

В. Марушевский при этом дополняет: «скажем просто», английская «диктатура» ¹¹⁶⁸. «Несмотря на все заверения в искреннем желании организовать борьбу против большевиков – англичане смотрели на свое собственное присутствие в области как на оккупацию, вынужденную военными обстоятельствами… Все эти сибирские, новороссийские, архангельские и ревельские шашки нужны были в игре с большевиками. Каждый раз, когда шашки проявляли самостоятельность, они становились если не опасными, то, во всяком случае, стеснительными для британской политики» ¹¹⁶⁹. Он еще раз повторяет: «Чтобы охарактеризовать создавшееся положение, проще всего считать его «оккупацией». Исходя из этого термина, все отношения с иностранцами делаются понятными и объяснимыми» ¹¹⁷⁰.

Как прореагировало на смену власти местное население? Б. Соколов позже напишет: «Настроение же обывателей заслуживает описания… Я застал Архангелогородцев, в состоянии совершеннейшего и глубочайшего безразличия к судьбам Северной Области. Словно все это – и защита Области, и уход союзников, и возможный приход большевиков, меньше всего касалось именно их. Угрюмые по своей природе, смесь великороссов с местными туземными полярными племенами – архангелогородцы живут замкнуто, чуждаясь общения, не тяготея нисколько к общественности» ¹¹⁷¹. В. Марушевский так же отмечал: «Архангельская общественность относилась к своему правительству с полным безразличием, поражавшим каждого вновь прибывшего в город… Пока финансово-промышленные круги занимались обращением всех возможных средств в иностранную валюту, которая систематически выкачивалась за границу, крестьянство держало деньги в сундуках…, а так называемое «общество» беспрерывно танцевало в зале городской думы» ¹¹⁷². В. Игнатьев вспоминал: «красною нитью проходило нежелание имущих классов подчиняться каким бы то ни было ограничениям, нести какие бы то ни было жертвы во имя предпринятой борьбы… цинический отказ от минимальных даже имущественных жертв на то дело, о великом значении которого они и их газеты трубили на весь мир…» ¹¹⁷³Наоборот, как отмечал прокурор области С. Добровольский шло активное выкачивание валюты и наиболее грозным «внутренним» врагом был Управляющий Областным банком, осуществлявший валютные махинации ¹¹⁷⁴. Б. Соколов заключал: «Можно было прийти в отчаяние от такой пассивности тех, кто, казалось, должен был быть в центре борьбы, являться ее стимулом. На упреки, бросаемые местному купечеству, что оно интересуется только ценами на треску, что оно спекулирует английскими товарами и мехами, оно спокойно в свою очередь спрашивало: «А мы разве просили вас приходить защищать нас от большевиков. Нам и с ними было не скверно…» ¹¹⁷⁵.

С аналогичными настроениями интервенты столкнулись в рабочей и крестьянской среде. У. Ричандсон вспоминал: «Заявление американского правительства о целях военной интервенции указывало, что союзники вдохновлены стремлением возвышенно и бескорыстно оказать помощь России. Однако широкие массы крестьян остались равнодушны к этому нашему «самопожертвованию» и выказывали нескрываемую радость, когда мы окончательно и с позором покидали их страну» ¹¹⁷⁶. Наглядное представление о положении интервентов в «пригласившем их Архангельске» дают откровения Э. Айронсайда, сделанные им после переворота и ареста «пригласившего их правительства»: «К несчастью, союзники проявили слабость, позволив предать огласке воззвание, подписанное двумя бывшими министрами Чайковского, избежавшими ареста, в котором они призывают к всеобщей забастовке. А так как в России призывы к прекращению работы никогда не остаются без ответа, их послушались. Когда главы миссий пожелали, в свою очередь, распространить собственное заявление, не нашлось никого, кто смог бы напечатать его… Как это могло произойти в городе, наводненном нашими войсками и окруженном эскадрой… какой смысл посылать французов за 100 километров отсюда на смерть от руки большевиков, если мы не в состоянии повлиять на ситуацию здесь!» ¹¹⁷⁷Отношение местного население к интервенции проявлялось лишь в полной доброжелательной или недоброжелательной пассивности к интервентам и правительству. Б. Соколов указывал в этой связи: «Происходила курьезная вещь: защищали Область, управляли ею, делали высшую и прочую политику люди чуждые, далекие Северному краю, приехавшие из Парижа, Финляндии и Совдепии» ¹¹⁷⁸.

У. Ричардсон находил причины таких настроений северян в целях и методах интервенции: «Мир никогда не был заключен с Россией, и никогда не могло быть мира в сердцах русского населения на Ваге и Двине, которое видело свое жалкое имущество конфискованным в связи с «дружественной интервенцией», свои домики в пламени и себя самого изгнанным из жилищ, чтобы искать приюта в бесконечных снежных просторах. Дружественная интервенция? Слишком очевидна была ее цель там, на месте, в Архангельске, в то время как государственные люди, заседавшие в Париже, тщетно пытались найти достойные объяснения этой постыдной войне. По их словам, военная необходимость требовала того, чтобы далекие мирные хижины на Двине были разрушены. А солдаты, не будучи от природы столь жестокими людьми, должны были следовать этому призыву – разрушать. Бежали женщины, как испуганное стадо овец… заливаясь слезами отчаяния. А дети в это время жалобно кричали, являясь свидетелями таких ужасов, которые их детское сердце не могло перенести. Мужчины крестьяне взирали на все это с бессильным отчаянием в глазах. Зачем же мы пришли, зачем мы оставались, вторгнувшись в пределы России и разрушая русские жилища?» ¹¹⁷⁹В. Марушевский: писал об одной из таких операций: «Почти все стекла в деревне полопались от разрывов и в домах стоял невыносимый холод. Измученное, изголодавшееся, иззябшее население бродило по деревне в каком-то отупении» ¹¹⁸⁰.