Интервью с магом

В двери заскрежетал замок, я притворилась, что все еще нахожусь без сознания, наблюдая, тем не менее, за происходящим сквозь полуопущенные веки. В помещение вошел завхоз, приблизился ко мне, нагнулся, затем дотронулся до моего лица, проверяя, видимо, не притворяюсь ли я. Мне стоило большого труда сдержать гримасу отвращения. И тут я заметила на его правой руке золотую печатку с черепом. А чуть выше запястья татуировку – крест, пронзенный стрелой, над ним орел с распростертыми крыльями и распахнутым клювом. Воспоминания пронзили меня, и я задрожала. Именно так Маша описывала убийцу Феликса. Выходит субъект, называющий себя Сергеем Константиновичем, одиннадцать лет назад придушил несчастного мальчика?

– В себя еще не пришла, – произнес убийца, отходя от меня. – Мама, ты ведь могла убить ее! Или она так надышалась гадости из баллончика, что теперь превратится в идиотку!

Мама? В дверях возвышалась директриса Плаксина. Он назвал ее мамой… Господи, ну и дела творятся! Получается, завхоз является сыном Агнии Борисовны? Теперь все окончательно стало на свои места. Никакой он не любовник престарелой директрисы, а ее отпрыск, вот почему она и приютила его у себя в детском доме.

– Если сдохнет, невелика беда, – заявила директриса, и мне ужасно захотелось взять топор и огреть мерзавку по башке. – А что же касается интеллекта... У столичной курицы его отродясь не было.

Я заскрежетала зубами, но не особенно громко.

– Мама, может, мы отпустим ее и девчонку? – спросил вдруг завхоз. – Ведь что нам с ними делать?

– Сереженька, я не намерена отступать у самой финишной черты, – заявила Плаксина. – Восемь миллионов лежат где-то в сумке и ждут нас. Я уверена, что никто их до сих пор еще не нашел. Что же касается московской идиотки, то от нее надо будет избавиться. Тело сожжем в топке отопительного котла, так что даже костей не останется!

От столь жуткой перспективы у меня по телу побежали мурашки. Агния Борисовна, педагог с сорокапятилетним стажем, заслуженный работник народного образования России, лауреат «Знака почета», с легкостью говорила о кремации моего бренного тела в топке отопительного котла, как будто речь шла о чем-то обыденном! А кто знает, сколько тел Плаксина уже там сожгла!

– Мама, может, не надо? – спросил тревожно завхоз.

Ну надо же, убийца испытывает угрызения совести…

– Сережа, сейчас уже поздно давать задний ход, – стояла на своем директриса. – Если бы ты в тюрьме не увлекся религией, если бы не сообщил на исповеди отцу Нектарию о своем участии в похищении мальчика, если бы эта дура нас не подслушала... Тогда бы никого убивать не пришлось! А так надо позаботиться еще и о священнике, потому что он действует мне на нервы и заявляет, что ты обязан рассказать обо всем милиции. Теперь ты понимаешь, Сережа, что богу богово, а кесарю кесарево? Восемь миллионов долларов! Они станут нашими! Поэтому надо ликвидировать девчонку.

– Мама, ведь в ней живет душа ребенка, которого я убил, – проговорил с дрожью в голосе завхоз. – Это наказание за мои многочисленные грехи!

– Не мели ерунды! – отрезала Агния Борисовна. – Твоя Православная церковь не предусматривает переселения душ. А если в теле девчонки в самом деле живет душа Феликса, то, значит, все, что проповедует православие, фигня. Тогда нет необходимости в чем-то каяться и пытаться замолить грехи.

Какие, однако, прелестные учителя работают в наших школах и детских домах! Особа, готовая ради восьми миллионов долларов сжечь меня в топке, не исключено даже, что живьем, в течение многих десятилетий воспитывала ребят!

– Мама, я сам уже не знаю, чему верить, а чему нет, – обронил завхоз, а директриса заявила:

– Какая разница, Сережа, что будет после смерти! Если мы все попадем в ад, то не лучше ли при жизни успеть насладиться существованием? Мне шестьдесят четыре, и я хочу еще получить от жизни сполна! А при помощи восьми миллионов долларов это можно легко устроить. Если же ада нет, и мы в самом деле потом перерождаемся в теле другого человека, то тем более нет причин соблюдать моральные устои. Да и разве мы делаем что-то незаконное? Деньги валяются практически под ногами, мы только должны найти и подобрать их. Они все равно никому не принадлежат! А скорее всего, после смерти нет ничего, ни ада, ни рая, ни переселения душ, ни новой жизни. Как говорится, жили-были да сдохли-сгнили. Так даже лучше: тогда надо полностью концентрироваться на тех несчастных десятилетиях, которые отводит тебе природа.

Вот ведь доморощенная последовательница Ницше! Таким макаром можно любое, даже самое жуткое, преступление оправдать, и черное обелить, и от любой морали полностью отказаться. Впрочем, я уже не сомневалась, что директриса Агния Борисовна Плаксина никогда не была высокоморальным человеком.

– Хватит нюни распускать! – заметила та строго, обращаясь к сыну. – Пора приниматься за девчонку. Если она что-то и знает, особенно о том, куда делись деньги, мы должны выбить это из нее.

– Мама, она же ребенок... – начал завхоз, но Плаксина отрезала:

– Да хоть теленок! Сереженька, думай о восьми миллионах долларов! Неужели ты не хочешь, чтобы твоя престарелая мамочка хотя бы на закате лет насладилась жизнью? Я все для тебя делала, собой жертвовала, теперь настала твоя очередь, сынок, пожертвовать всем для своей любимой мамы. Вперед!

Однако как же она умеет выворачивать слова наизнанку…

Директриса и ее сынок удалились, а я почувствовала, что по щекам у меня бегут слезы. Ведь я ничего не в состоянии предпринять! Маша находится в руках этой садистки-директрисы, которая готова на все, лишь бы добраться до денег! И этот ее сынок... Тоже мне, нашел путь к богу! Если он такой верующий, то давно бы освободил нас! Вот, оказывается, сколько стоит вера – восемь миллионов «баксов».

Я прислушалась, потому что из-за стены донесся гул голосов. Ну-ка, ну-ка… Если приложить ухо к трубе, можно услышать то, о чем говорят в соседнем помещении…

А ни о чем хорошем там речь не вели. Плаксина продолжала обрабатывать сына, уверяя, что надо избавиться еще и от отца Нектария. Она, видите ли, слабая женщина, поэтому сие задание должен выполнить ее Сереженька. Вот ведь дьяволица! Родного сына подстрекает к убийству! Причем не к одному! И кем, интересно, Плаксина была в прошлой жизни – надзирательницей в нацистском концлагере или, может, Джеком-потрошителем?

Сынок сопротивлялся, но не шибко, потому что мамаша с легкостью развеивала его аргументы. Еще бы, вешать лапшу на уши она умела. Приказав ему начать работу с Машей, Плаксина ушла, сославшись на то, что ей пора вернуться к этим, как она выразилась, ублюдочным детям. Напрасно я считала ее энтузиасткой своего дела, директриса – двуличная тварь, которую и на пушечный выстрел нельзя подпускать к ребятам!

Я все прислушивалась, стараясь уловить крики или стоны Маши. Так прошло невесть сколько времени. Я даже неожиданно для себя задремала, а в себя пришла оттого, что Плаксина кричала на сына:

– Идиот, тупица, слюнтяй! Я же сказала тебе, что с девчонкой надо поработать, а ты вместо этого снял с нее путы! А если бы она удрала? Господи, и за что ты наградил меня таким сыном? Сначала ввязался в похищение, затем сел в тюрьму, а теперь не хочет помочь мне разыскать восемь миллионов!

Радовало, что Маша еще жива и невредима. И что я – тоже.

– Сергей, я тобой очень недовольна! – донеслось из-за стены. – Доверила козлу капусту! Сказала же тебе – пощекотать девчонке нервы и, если надо, применить к ней силу! Ладно, придется все самой делать. Так, дай мне щипцы! Да не эти, а большие! Ну-ка, Машка, говори, все, что знаешь! Чего головой мотаешь? Сейчас ты мне расскажешь, где деньги! Ведь если ты знала, где мальчишка закопан, значит, в курсе и где деньги лежат! Давай говори! Не мотай головой! Не хочешь ничего говорить? Ну что же, придется тогда применить силу… Как тебе это нравится? А вот это? Сереженька, раскали иглу! Ну, шевелись!