Интервью сына века
Шрифт:
И что я как придурок лезу к нему со своими буржуазно-богемными вопросами? Допиваю бутылку красного. В романах Коссери нет никакого месседжа, никакого призыва к действию. Миллер ошибся. Альбер описывает застывший мир, в котором люди-тени смешно суетятся и дергаются. Его романы высмеивают богатеньких, а вместе с ними и всплески человеческого энтузиазма. Приключения его бездельников абсолютно бессмысленны, как, в сущности, и жизнь в целом. У меня возникает впечатление, что передо мной мудрец и книжник. А сам я – «битл», пытающийся говорить с индийским гуру! Но единственное лекарство, которое может мне дать этот гуру, – юмор.
Ф. Б. Считаешь ли ты себя денди?
А. К. Я нищий принц.
Ф. Б. Ты аскет или гедонист?
А. К. Это одно и то же.
Софи вполголоса переводит мне скупые гортанные звуки. Я по крупицам собираю слова Альбера. Осознаю, что в жизни бывают вот такие исключительно
108
Джек Керуак (Jack Kerouac; 1922–1969) – американский писатель, поэт, самый яркий представитель «бит-поколения».
Ф. Б. Почему ты так упорно стараешься ничего не иметь?
А. К. Чтобы быть свободным.
Ф. Б. Но ты всю жизнь прожил в гостинице, в одном и том же номере! Какая же это свобода? Это тюрьма!
А. К. Нет.
К счастью, я не сказал это вслух, а только подумал. Произносить такое было бы верхом глупости. Можно вести монашескую жизнь – и чувствовать себя свободным, просто ни один писатель моего поколения на такое не способен – кишка тонка.
Ф. Б. Дени Веттервальд [109] в журнале «Ателье дю роман» написал в июне 2000-го, что ты «как писатель – воплощенное достоинство». Что ты об этом думаешь?
А. К. (Долгое молчание, наполненное размышлениями.) Я согласен.
Нет, до чего же это здорово быть немым: скольких глупостей удается избежать!
Ф. Б. Если бы ты должен был ленивому читателю рекомендовать один из твоих романов, какой бы ты выбрал?
109
Дени Веттервальд (Denis Wetterwald) – французский шансонье, театральный актер и режиссер.
А. К. Я не пишу романов. Мои персонажи говорят то, что думаю я сам. Можно выбрать любой: это одна и та же книга!
В фильме «Бассейн» Жака Дере (1969) можно видеть Альбера Коссери в Сен-Тропе. Дело происходит в гостиной, Альбер садится на диван. Я часто вспоминаю этот эпизод, олицетворяющий собой искусство жить, ныне утраченное.
Ф. Б. Ты больше не ездишь в Сен-Тропе. Почему? Что изменилось?
Он возводит глаза к небу и задумывается, потом берет мой фломастер и пишет в моем блокноте на спирали:
Банки лучше не грабить, а открывать, так вы можете обирать других совершенно безнаказанно.
Я счастлив, что участвовал в создании журнала «Бордель», уже только потому, что могу теперь подарить это хайку его читателям. За наши анархистские посиделки заплатило, разумеется, издательство «Фламмарион». Всем бы жить подобно Коссери: ведь мы заслужили быть королями-бездельниками. Только мы трусы. И все же в тот день я совершил свой маленький теракт: не вернулся в редакцию.
Франсуаза Саган [110]
(Несостоявшаяся встреча)
Когда я вошел в бар «Матис», Эдуар Баэр [111] только что ушел. Вот уже три года стоит мне прийти куда-нибудь, выясняется, что Эдуар тоже был здесь, но недавно ушел. Интересно, это он нарочно? В ответ на мой вопрос, как поживает Франсуаза Саган, Жеральд Нанти, хозяин бара, скорчил кислую мину. Между нами это стало своего рода игрой: обычно он, похохатывая, пересказывает мне ее последнюю выходку. Например, что она ночь напролет учила Изабель Аджани, как разрешить ее супружеские проблемы. Или что Эдуар доставил ее на машине в Экемовиль, а наутро Бернар Франк [112] не мог понять, что это за парень и что он делает у него дома. И все в этом духе. Но в тот вечер Жеральд молчал. Процедил только:
110
Литературная и светская слава обрушилась на Франсуазу Саган (Франсуазу Куаре) с выходом первого романа «Здравствуй, грусть» в 1954 г., когда девушке было восемнадцать
лет; и хотя триумфальное шествие литературы «новой волны» обещало ей процветание, долгий успех и золотые горы, это тяжкое испытание оказалось ей не по силам. Довольно скоро она превратилась в «прелестного маленького монстра» (выражение Франсуа Мориака), не пожелавшего продолжать образование и предпочитавшего прожигать жизнь в ночных клубах. Дальше в ее жизни накапливаются, тесня друг друга, автокатастрофы, наркотики, алкоголизм, вкус к однополой любви, страсть к роскоши, непомерным тратам и азартным играм, болезни, конфликты с налоговыми органами… Что не отняла у нее судьба, сначала дав все, это верных друзей.111
Эдуар Баэр (Edouard Baer; p. 1966) – французский актер, режиссер, драматург, сценарист, продюсер, радио- и телеведущий; играл Астерикса в знаменитой комедии Клода Зиди.
112
См. примеч. на с. 8.
– Ее врач говорит, до понедельника она не дотянет.
Хозяин «Матиса» был одним из ближайших друзей Саган, как Флоранс Мальро, [113] Шарлота Айо (сестра Жюльет Греко), Бернар Франк и Ингрид Мэшулам, у которой она жила в Париже на бульваре Фош. Он принадлежал к числу немногих, кто действительно заботился о ней в последние годы и проводил с ней немало времени. Он принимал ее такой, какой она была: невыносимой, непредсказуемой, больной, разорившейся, наркоманкой, преследуемой законом. Тот единственный раз, когда я пригласил Саган на ужин, это было у Жеральда. Помню, когда он нас познакомил, я вдруг заговорил цитатами: пробормотал несколько изящных и печальных фраз.
113
Флоранс Мальро (Florence Malraux; р. 1933) – французская актриса, дочь Андре Мальро, супруга режиссера Алена Рене.
– Красиво, – сказала Саган. – Чье это?
– Ваше.
– Вот как?
Вид у нее был равнодушно-пресыщенный, но на самом деле она была тронута, что какой-то верзила шпарит наизусть куски из ее книг, притом что писать она давно перестала. Вот, например: «Я никогда не буду знать достаточно. Достаточно, чтобы почувствовать себя совершенно счастливой, достаточно, чтобы целиком отдаться какой-нибудь всепоглощающей страсти. Не буду знать достаточно ни для чего. Но эти моменты счастья, растворения в жизни, если их помнить, превращаются в сшитое из разноцветных лоскутов уютное одеяло, которым укрываешь нагое, тщедушное тело, дрожащее от окружающего одиночества». [ «Синяки на душе», 1972.]
Саган часто сравнивали с Прустом – из-за псевдонима, который она позаимствовала в романе «У Германтов». [114] Еще, говоря о ней, поминали (гораздо более обоснованно) Мюссе, Стендаля, Радиге. [115] Но этот отрывок свидетельствует о том, что она, скорее, новое воплощение Колетт. [116] «Здравствуй, грусть» вышла в год смерти последней (1954). В литературе случайностей не бывает. И процитированный мной текст тому доказательство. Кристально чистый, как у Колетт, язык Саган – это попытка увековечить те краткие мгновения, когда жизнь приобретает смысл. Саган – разочарованный романтик, изо всех сил старающийся спасти романтизм от слащавости. Это исполненная любви душа, знающая, что любовь не длится долго, и смертельно боящаяся поддаться обману. О чем она мечтает? Признаться в любви – и не оказаться при этом смешной. Рассудок твердит, что это невозможно, но сердце не желает слушать. Любить – это не внимать голосу разума.
114
Вообще герцогиня Саганская появляется уже в романе «По направлению к Сванну». Упоминается также в «Содоме и Гоморре».
115
Рэймон Радиге (Raymond Radiguet; 1903–1923) – французский поэт и писатель, написавший свой первый роман в 17 лет, а в 20 лет умерший от брюшного тифа; его литературное наследие – стихи и два романа.
116
См. примеч. на с. 345.
Во время того пресловутого ужина у Нанти я не мог отделаться от ощущения, что передо мной – пансионерка из монастыря Уазо, спрятавшаяся в теле престарелой дамы в инвалидной коляске. Ей хотелось пить водку, поздно ложиться спать и говорить глупости типа «Я курю Пол-Мёл!». Секрет Саган в том, что она так и осталась девочкой, застряла в 1954-м. Она – та самая семнадцатилетняя Сесиль из романа «Здравствуй, грусть», которая, сидя на пляже, сравнивает мужчин с песком, что струится у нее между пальцами. Она так и останется сидеть, опустив голову, на берегу Средиземного моря, думая о тех, в кого влюблена и кто недостоин ее любви. «Я мало чего знала о любви: свидания, поцелуи, пресыщенность». Ее мгновенно раскусил Франсуа Мориак. «До Саган, – написал он, – верили в прекрасного принца; когда появилась Саган, оказалось, что прекрасный принц – женщина, и не просто женщина, а „прелестный монстр“».