Иные

— Я подумала, — как можно спокойнее ответила она, — что этот русский будет тебе полезен. Я усыпила его бдительность, пообещав встречу с тобой.

— И вот мы встретились.

— Да.

— Ты узнала его?

— Конечно. Сразу, как увидела. Он чуть не убил тебя тогда в Мадриде — как я могу забыть?

Она дотронулась до его левой руки в перчатке, но Макс отдернул ладонь. Пуля, пробившая насквозь эту руку, застряла где-то между ними и медленно разрывала все, что их связывало. Катарина чувствовала, как дрожат последние нити. Нужно было сохранить хотя бы их.

— Наш мальчик, Борух… Его надо похоронить.

Макс раздраженно дернул плечом:

— Скажи Эберхарду, он разберется.

Аня поднялась со скамьи и направлялась к замку. Макс с тревогой глядел ей вслед, будто забыв о Катарине. Нити звенели, натянутые до предела. Хотелось схватить его, развернуть к себе, крикнуть в лицо: «Посмотри на меня! Посмотри, потому что я исчезну, если ты обо мне забудешь!» Но проще было раздеться догола прямо посреди двора, чем произнести это вслух.

— Эберхард закопает его как собаку, — сказала Катарина. — А Борух погиб, защищая замок.

— Он умер в бою? — Кажется, в голосе Макса появился слабый интерес.

— Да, Макс. Он умер в бою.

— Тогда распорядись, чтобы Ганс приготовил лодку. Завтра утром мы проводим его, как должно.

И Катарина — как должно — отправилась выполнять приказ, а потом занялась своими обычными обязанностями. Ничего другого от нее и не требовалось больше. Вечером, проходя мимо гостевой спальни, она услышала скрип, шепот и стоны, словно Аня мучилась от боли. Катарина ускорила шаг, кусая до крови губы, а потом долго и с упоением расчесывалась у зеркала, представляя, что это Макс гладит ее по голове. Ее спальня была вся усыпана облетевшими розами и черепками разбитого кувшина, постель пахла чужим немытым телом. Слуги весь день наводили порядок в замке, а про ее крохотную комнатку у лестницы забыли — как нарочно. Катарина сама перестелила простыни и убрала мусор, чтобы ничего не напоминало об утреннем происшествии, если Макс по старой памяти решит зайти и к ней.

Она просидела без сна почти до рассвета, но он так и не пришел.

Утром мальчики вынесли из флигеля простой дощатый гроб, наскоро сколоченный Эберхардом. Ансельм захотел сам нести Боруха, Гюнтер и близнецы ему помогали. Остальные дети шли следом, притихшие и даже торжественные. Один из мальчиков, Микаэль, взял с собой лук и колчан со стрелами. Все слуги во главе с Гансом тоже шагали за гробом, а за ними — Макс об руку с Аней. Катарина плелась в хвосте, стараясь смотреть только себе под ноги. Эберхард кряхтел рядом, хромая.

— Жалко, что так вышло с этим жиденком, — бормотал он. — Я думал, успею сделать из него человека.

— Он бы выжил, если бы ты остался в замке вместе с детьми, — процедила Катарина.

Эберхард хмыкнул:

— Ты знаешь, что герр Нойманн так распорядился. Это было их домашнее задание — Борух не справился… Ты слишком привязываешься к ним.

Катарина взглянула на Эберхарда сверху вниз так, чтобы он понял: еще одно слово — и хоронить сегодня придется двоих. Пустая беззубая угроза. На Эберхарда у нее не было никакого влияния: Макс сам познакомился с ним в Мадриде и предложил хорошую должность за хорошие деньги. И хотя ей никогда не нравился этот бессердечный солдафон и его арийские замашки, приходилось как-то уживаться в одном замке. К счастью, Эберхард старался лишний раз не злить Катарину, подозревая о покровительстве герра Нойманна.

Теперь же ее положение серьезно расшатывала рука Ани в руке Макса. Эберхард был калекой — но точно не слепым. Он криво улыбнулся Катарине и, покачав головой, прибавил шагу.

На берегу реки уже ждала лодка — Ганс подготовил одноместную, похожую на скорлупку. В лодке было несколько тюков соломы, и мальчики поставили гроб на это мягкое золотое покрывало. После все дети один за другим подошли к лодке, чтобы попрощаться. Затем настала очередь Катарины. Она наклонилась, поцеловала Боруха в высокий бледный лоб, поправила кудри. Его тело окостенело и казалось сделанным из камня. Катарина положила ему на глаза по одному польскому злотому, которые хранила с летней поездки во Вроцлав, — на дорогу. Следом на лицо Боруха упали две слезы, Катарина поспешно стерла их ладонью.

Ганс вложил Боруху под мышку коробку с шахматами, которые тот привез из Вроцлава и всюду носил с собой. Чьи они были? Кажется, дедушки, который научил Боруха играть. В последнее время он не сидел за шахматами — быть может, потому что белая королева теперь обитала в комнате Ани. Катарина мельком видела фигуру, когда избавлялась от улик, но не придала этому значения, а теперь вдруг вспомнила. Аня тоже приблизилась к лодке. Она вложила Боруху в руку какой-то пожелтевший листок, похожий на письмо, — одно из тех, которые Катарина так и не успела сжечь.

Слезы вскипали на глазах, и Катарина впервые дала им волю. Никто не смотрел на нее, не оценивал — больше не нужно было соответствовать, тянуться, прилагая сверхусилия. И Катарина разрешила себе быть обыкновенным человеком. Обыкновенной женщиной. Матерью, потерявшей ребенка.

Наконец вперед вышел Макс. Он сложил руки перед собой и заговорил — громко, чтобы его слышали все:

— Мои дети. Сегодня мы прощаемся с Борухом, который ушел от нас слишком рано. Я разделяю ваши горе и боль. И все же я должен сказать: я рад, что вы все еще живы. Вы доказали, что можете защитить себя и своих друзей, когда на вас нападают.

На лицах детей расплылись довольные улыбки. Макс нечасто хвалил их, и они привыкли жадно хватать каждую крошку его расположения. Катарина перехватила недоуменный взгляд Ани: хоть девчонка не понимала ни слова по-немецки, довольные лица детей ее смутили. Неожиданно Катарина поняла, что благодарна Ане — за этот хмурый взгляд, за письмо, которое она положила Боруху. За то, что пыталась его защитить. От этого нового чувства стало жарко до боли и ломоты. Так бывает, если заморозить руки, а потом долго отогревать их у огня. Катарина уставилась на носки своих ботинок, чтобы больше не встречаться с Аней взглядом. Каждое слово Макса взрезало ее наживую.

— Борух был необыкновенным мальчиком, как все вы. Но у него было очень мягкое, сентиментальное сердце. К сожалению, в наше время это слабость, которой могут воспользоваться наши враги. Однако то, что Борух отдал жизнь, защищая замок, делает ему честь. И мы воздадим ему должные почести.

Макс кивнул — мальчики толкнули лодку, и быстрое течение подхватило ее. Река понесла тело Боруха, подбрасывая на черных волнах. Вперед выступил Микаэль. Он взял на изготовку лук, вытянул стрелу и уложил ее на тетиву. Наконечник стрелы был обмотан какой-то ветошью. Макс подошел к Микаэлю, достал зажигалку и поджег стрелу — ветошь жарко вспыхнула, пламя захлопало на ветру живым флагом. Микаэль прицелился с навесом, чуть выше уплывающей лодки, и выстрелил. Огонек сорвался ввысь, описал красивую дугу и упал точно в солому. Она мгновенно занялась, и вот уже целый костер полыхал посреди реки, уничтожая Боруха и все, что было с ним связано.

То, что произошло, казалось еще более странным, чем речь Макса. Красивым — но неуместным для Боруха. Пока мальчик был жив, все помнили о том, что он еврей — даже если делали вид, будто им все равно. Но стоило ему погибнуть — и происхождение больше не имело никакого значения, как и вера. Макс не стал хоронить его по иудейскому обычаю. Он снова поступал так, как считал нужным для своих целей. Катарина пыталась поймать взгляд Макса, но тот, как нарочно, не смотрел ей в глаза.

— Скорбим вместе, — произнес он, завороженно глядя на то, как огонь полыхает на воде и как горящая лодка медленно разваливается и идет ко дну. — Но не забывайте, что каждый бой укрепляет нас. И только сильные, трудолюбивые и умные построят наше будущее. Будущее, в котором больше не будет врагов!