Инжектором втиснутые сны

Долгое время после этого казалось, что прошлое осталось далеко-далеко позади, словно оно было мерзким городишком, который остался в нескольких милях позади, и мы точно знали, что никогда туда не вернемся. Были только мы двое, здесь и сейчас, мы неслись сквозь нынешнюю теплую, сексуальную ночь, радио играло «Eight Miles High», [269] а потом «Don't Worry, Baby», [270] «You Can't Catch Me», [271] «No Particular Place to Go». [272]

269

Песня группы «The Byrds».

270

Песня группы «Beach Boys».

271

Песня Чака Берри (Chuck Berry) в исполнении группы «Rolling Stones».

272

Песня Чака Берри.

Потом мы съехали на городские улочки, и тут уже мое прошлое поднялось нежитью из гробов. Хилл. Палос-Вердес, подсвеченный огнями, словно свечками на могильных плитах на кладбище неудавшихся странствий. Бут-Хилл был полон призраков: давние свидания, заживо погребенные на кухоньках ранчо; старые враги в своих логовах, забальзамированные бутылками виски «Катти Сарк». [273]

Призрак руководителя скаутов с трубкой — дух моего отца, все еще скитающийся по этим оврагам, время от времени выкрикивал: «Вал-да-ри-и, вал- да-ра-а…» Ходячие трупы по-прежнему гогочут за игрой в канасту в гостиных пятидесятых годов. Конечно, для меня здесь была лишь гробница, кладбище воспоминаний. Очень скоро мы свернули направо, к южным кварталам Палос-Вердеса и свернули на подъем, ведущий к саркофагу из стекла и красного дерева под номером 914 на Конкерор-драйв.

273

«Cutty Sark» — марка шотландского виски, названного в честь известного клиппера.

Сразу же начались проблемы. Мне не удалось отпереть дверь своим ключом.

— Блин, она замки сменила.

Мы пробрались через кустарник с подсветкой к двери в кухню. Когда я разбил кухонное окно, загавкали все соседские собаки.

Я влез в дом, открыл дверь и уловил запах какой-то невероятной гнили.

— Господи, что это? — Шарлен сделала вид, что ее тошнит.

Я почувствовал дурноту, когда вонь проникла глубже в носовые пазухи. О Господи, мама была не в Гватемале. Она уже вернулась. И у нее был сердечный приступ. Мы найдем ее в соседней комнате, мертвую. Мертвую уже несколько дней. Только не это!

И тут я обнаружил источник вони. Забытый на столике, небрежно прикрытый фольгой, предназначенный к отправке в холодильник, но забытый в обычной для мамы спешке при отъезде. Я приподнял фольгу и обнаружил небольшой зловонный кусок гнилого мяса.

— О Боже. Это еще что? — спросила Шарлен.

— Судя по виду, человеческое сердце. Боюсь, мама чересчур увлеклась всей этой мезоамериканской ерундой.

— Фу.

Наверное, когда-то это было жаркое. Зажав покрепче нос, я осторожно взял блюдо, вышел к наружному мусорному ящику и кинул в него и блюдо, и то, что на нем лежало. А когда вернулся, Шарлен вовсю прыскала освежителем воздуха «Визард», [274] и вот тут я едва не сблевал. Даже не знаю, что было хуже — вонь протухшего мяса или этот тошнотворный цветочный запах.

274

«Wizard» — марка очистителей поверхности и освежителей воздуха.

— Прекращай это дело, у меня на него аллергия, — сказал я и открыл окно кухни, чтобы проветрить помещение.

Мы перешли в гостиную, но вонь «Визарда» уже успела пропитать все комнаты. Я щелкнул настенным выключателем, свет залил этот пустой аквариум. Комната оказалась запущена гораздо сильнее, чем я помнил по своему последнему визиту: обветшавшая потрескавшаяся датская мебель, пачки книг и бумаг на полу твердого дерева. Виднелись также знаки камерной прощальной вечеринки: грязные стаканы, ссохшиеся орешки арахиса и брошенный на кушетку мамин бюстгальтер.

— Это чье? — улыбнулась Шарлен, указывая на бюстгальтер.

— Думаю, ацтекское. Четырнадцатый век, вот-те- крест.

Шарлен фыркнула:

— По мне, это больше похоже на позднеамериканское. Времен династии республиканцев. До ядерной войны. Вероятно, «Мэйденформ». [275]

Я рассмеялся и шагнул к бару.

— Так ты шутил насчет того, что у тебя мама — коммунистка, да?

— Ага, политикой она совершенно не интересуется. Ей до современности нет никакого дела. Ее волнует только прошлое. Думаю, последний раз, когда она потрудилась пойти проголосовать, она заполняла форму на языке Кецалькоатля.

275

«Maidenform» — товарный знак женского нижнего белья и спортивной одежды одноименной компании-производителя.

В баре оказалась только одна бутылка — «Jim Bean» на четверть галлона, в которой виски оставалось где-то на дюйм.

— Хочешь выпить?

Шарлен кивнула:

— Неплохо бы.

В бутылке плавал окурок.

Мы грустно посмеялись, и я отправился в сортир. Когда вернулся, Шарлен не было у бара, где я оставил ее. Сдвижная стеклянная дверь во внутренний дворик была открыта. Я услышал скрип и увидел, что Шарлен сидит на голубых садовых качелях. Они стали скорее серыми, чем голубыми, но все же это были те самые качели, на которых двадцать лет назад мы с Черил занимались любовью. Шарлен даже сидела на них так же, как тогда Черил: ноги скрещены, одна рука закинута на спинку сиденья; она слегка покачивалась и ждала, когда я присоединюсь к ней. Ржавые пружины скрипели хуже цепей.

— Здесь так мило, — сказала она.

Я вышел из дома:

— Я бы на твоем месте не садился на них.

— Почему?

— Это рухлядь. Цепи вот-вот оборвутся.

Она качнулась чуть сильней:

— Вроде все в порядке.

— Это да. Пошли, — я взял ее за руку и попытался поднять.

— Пошли — куда? Мне здесь нравится. Так чудесно. И звезды видно.

— На хрен эти звезды, — я поднял ее на ноги. Она засмеялась, не понимая причин моей настойчивости.

— Скотт…

Мы поцеловались. Сначала нежно, потом страстно. Позади нее продолжали поскрипывать качели.

— Пошли в комнату отдыха, — предложил я.

Она рассмеялась:

— Готова поспорить, это у тебя любимая фраза.

— Не совсем. Ты первая девушка, которую я привожу домой.

Она все еще улыбалась:

— Я давно уже не девушка, Скотт.

— Это давно уже не дом.

Входя в дом, я оглянулся, и передо мной возникла картинка двадцатилетней давности: там стоял мой младший братишка с использованной резинкой — уже высушенной солнцем, с налипшими на нее веточками — той самой резинкой, которую я надевал, когда мы с Черил занимались сексом на качелях. Ясно был виден аккуратно срезанный руками Черил кончик. «Эй, пап, что это?» — закричал Билли отцу.

Качели продолжали поскрипывать, несмотря на то, что уже остановились, а мы с Шарлен вошли внутрь. Я задвинул стеклянную дверь.

В теплом свете лампы под приглушенно-янтарным абажуром комната отдыха выглядела не так уж плохо. Мы устроились на покрытом пледом диване — именно на нем я потерял свою девственность. Я боялся, что она по-прежнему валяется где-то тут, за подушками, вместе с мешковатыми трусами и темными чипсами «Фритос» — ну и черт с ней. Дом кишел ностальгически-сексуальными воспоминаниями; не было в нем такого места, где мы с Черил не занимались бы любовью.

Я включил старенький телевизор «Магнавокс», по которому на канале MTV показывали Освальда. Это было, по крайней мере, в тему. В холодильнике нашлось немного пива. Весь следующий час мы потягивали пиво и разговаривали; на заднем плане — MTV.

Я рассказывал ей о матери, о нелепой случайности, в результате которой отец погиб на слете бойскаутов в шестьдесят девятом. Она — о своем унылом детстве в Аркадии, «настоящей дыре», о том, как Деннис спас ее от тоскливой беспросветной жизни.

Она прервалась, когда пошла запись со Стиви Никс, [276] и принялась всматриваться в экран, на котором Стиви металась по сказочным викторианским комнатам, выставляя напоказ чувственное горло.

276

Stivie Nicks — вокалистка британской группы «Fleetwood Mac», автор песен.