Инжектором втиснутые сны

— Да бред это! Я ведь предлагал ей помочь…

— Помочь? Что значит «помочь»? Аборт сделать? Она не хотела делать аборт! Она любила тебя! Она хотела всю оставшуюся жизнь прожить вместе с тобой!

Ее гладкое лицо покраснело от ярости. На мой взгляд, она была должна мне еще одно извинение.

— Вы могли узнать, о чем мы говорили в то утро, только одним путем, — спокойно сказал я. — Она приходила сюда днем, после того, как мы расстались, — по ее лицу я понял, что так оно и было. — Она вернулась домой, сказала вам, что беременна, и вы вышвырнули ее вон.

Она заставила себя поглядеть мне в лицо:

— Мне приходится простить себе это.

— Отлично, просто отлично. Рад за вас. И как терапевтично звучит. А заодно вы простили и ее убийц. Мальчишки всегда мальчишки, и все такое. Правда, теперь они уже очень большая компания мальчишек, так что никаких обид. И обвинить, кроме меня, больше некого. Знаете, что я вам скажу, леди? Дерьмо вы. Вам бы мозги клизмой прочистить.

Белая кошка метнулась в сторону, когда я пинком распахнул дверь.

Я выехал на Эспланаду и остановился. Из-за сильного ветра пляж был безлюден. Груды песка шуршали рядом с дорожкой. Я держал окна закрытыми, даже несмотря на то, что истекал потом.

Я увидел серебристый «мерседес», подъезжающий к многоквартирному зданию на другой стороне улицы — отмечающему прежнюю могилу Черил. За рулем сидел какой-то седой тип, рядом с ним была молодая блондинка. Она резко рассмеялась, когда ворота подземного гаража открылись, пропуская их.

Внизу, на пляже, синее здание пляжного бара-закусочной стояло под порывами ветра, запертое, словно святилище несуществующего более бога. Что было внутри? Вероятно, старый календарь с портретом Дж. Ф. Кеннеди. Тюбики прогорклой губной помады и пара трусов, заскорузлых от времени… и вдруг с оплетенной паутиной сковороды раздалось шипение! Воздух заполнили горячие запахи хот-догов и картошки-фри. Призрачное радио включилось на композиции «Stingrays» «Вниз по Океану»:

Вниз по океану,Там, где мы встретились, детка,Долгие, жаркие летние ночи —Никогда не забыть мне их, детка.Взгляд твоих глаз — таких голубыхПод аспидно-черным небом.Детка, ведь я тебя так любил.Почему ж не вернуться нам в прошлое?

Болезненный надрыв голоса Шарлен.

Смех Черил, как на «русских горках».

Я включил радио, нашел волну KRUF. Заканчивалась песня «Culture Club». [358]

358

Известная британская группа, лидер и вокалист — Boy George (George Alan O'Dowd).

Мне понадобилась целая секунда, чтобы узнать музыку, которая последовала за ней. Сперва я решил, что это какая-то шутка. Взрыв беспорядочного шума мог уступить место Джеку Уэббу [359] или каналу Рейгана — дневные ди-джеи увлекались такими выходками. Но это не было шуткой. Это была запись Денниса: новый сингл.

Он урезал первую часть до пятнадцати секунд дикой, скрежещущей, вопящей какофонии, но когда все встало на свои места — эффект был таким же ошеломляющим. И через несколько секунд после начала музыки вступила Шарлен с долгим воплем, как будто ей на промежность паяльную лампу наставили.

359

Jack Webb — американский актер, снялся в фильме «Бульвар Сансет».

Слова были классической контрелловской ахинеей, но, как всегда, они практически не имели значения. Исполнение было всем — и главное: это было ее исполнение, вот что он сумел ухватить. Смерть через утопление — размозжающий напор рушащегося потока струнных, разбивающий лицо чудовищный вал духовых, выкручивающая тело бешеная стремнина ударных. «Я полюбила тебя давно, даже не помню, когда», — бесстрашно пела она; ее голос невольно искажал сочный романтизм песни, раскрывая ее истинную сущность: невероятный китч, экзальтированную сентиментальность нацизма. Было за что считать его Вагнером рок-музыки. «И когда ночь приходит, не знаю, — пела она, — когда же наступит рассвет?»

Дальше начинался припев, в котором слова терялись — это было как землетрясение в Долине Монументов, как жесткий документализм Джона Форда, [360] только для слуха. Все это нагромождение звуков наваливалось на нее лязгающим грохотом «кадиллаков», а она взывала, в экстазе и ужасе последних секунд жизни:

Любовь моя — тяжкое бремя, Которое мне не сносить. Убей меня, если так нужно, Но прошу, ради Бога, не надо меня заживо хоронить!

360

John Ford — американский режиссер, классик кинематографа, снявший более 100 лент в различных жанрах, в том числе документальные фильмы; получил четыре «Оскара» за лучшую режиссуру.

Звуки сыпались в выворачивающем наизнанку оргазме; и вот — все. Думалось именно так. Пока слова не вздымались непокорным перешейком, в неторопливом ритме жевания резинки, с короткими синкопами.

Я слышу комьев стук о крышку гроба, Священник молитву читает им вслед.Я чувствую кожей шелковый саван — Но Боже! ЗДЕСЬ ВОЗДУХА НЕТ!

Она кричала, моля выпустить ее, а музыка вновь взметнулась, подчеркивая панику тревожным крещендо. Композиция была полной наигранного безумия, самой нелепой из всего, что я слышал — и одновременно необычайно реальной, мучительно реальной. По крайней мере, для меня, учитывая все то, что я знал. Ее голос рвался из сплетенных струнными удавок — так разрывают ногтями шелк. Низкое «о-ом-м» кафедрального хора проникало в каждую щель, словно комья густой грязи. Рокот виолончелей сдвигался над ней подобно доскам. Теперь ее голос был полон чистого ужаса — превыше всякой театральности, превыше актерства. Господи Иисусе, как они могли играть это, может мне кто-нибудь объяснить?

Ужас поднялся до белоснежного пика смятенного безумия — и снова обрушился… в абсолютно безмятежную долину, где наступает освобождение от мук. Кода.

Она мягко пела дымчатым голосом Дасти Спрингфилд — розовая «сладкая вата» среди облаков. Что-то о небесах. Синтезированные херувимы замирали позади нее, как десять тысяч кастрированных колибри. Небеса. Она была мертва.

13

— «Преждевременное погребение» уже слышал? — спросил меня Нил.

Это было несколько ночей спустя; я напивался в баре «Мелроуз», когда он вошел — и углядел меня.

— Угу, слышал.

— Неплохо.

— Весьма неплохо.

— В смысле, это кошмар. Самая идиотская дешевка со времен «Leader of the Pack», [361] и все же… странно, но она впечатляет.

— Ну да. Не меньше, чем «Нюрнбергский Процесс».

Он положил руку мне на плечо:

— Как у тебя дела, Скотт?

— Отлично. Я в полном порядке. — Если не считать моего гитлеровского взгляда. — Просто я сейчас не высыпаюсь. Там, за «Тропиканой» идет ремонт улицы. Сам понимаешь, целый день — грохот отбойных молотков.

361

Композиция в исполнении группы «Shangri-Las».

— Пьешь ты многовато.

— Глушу циррозные боли.

— Ты выглядишь, даже не знаю, как сказать, каким-то маньяком.

— Прохожу курс лечения новым ингибитором МАО, [362] вот и все. Может, он просто не так хорошо действует.

— Я разговаривал с Гейл Спайви.

— Я тоже.

— Знаю. Она встревожена.

— Чем это? Я же сказал, что все сделаю.

— Ты расспрашивал ее о Черил Рэмптон.

Я уперся в него пустым взглядом психопата:

— Ты знал?

362

Моноаминооксидаза — фермент; ингибиторы МАО (ниаламид, метралиндол, моклобемид, декренил) применяются при лечении психических расстройств.