Инженю

— Для этого вам следовало бы быть покрасивее, — отпарировала незнакомка.

— Красивый или уродливый, но я тоже могу понравиться, как и любой другой, — возразил бесстыдный собеседник.

— Допустим, но нам вы не нравитесь и не понравитесь. Советую вам идти своей дорогой.

— Но только после того как поцелую одну из вас, — объявил мужчина, — хотя бы ради того, чтобы доказать вам, прекрасная моя героиня, что мне не страшен ваш пистолет!

Инженю вскрикнула, заметив, что к ней снова тянется его паучья лапа. Незнакомка спокойно опустила пистолет в карман и с силой оттолкнула обидчика.

Но тот не признавал себя побежденным: он с веселым видом, который вызвал бы отвращение даже у маркитантки, предпринял вторую попытку осуществить свое намерение.

Молодая женщина почувствовала, как к ней прикоснулась его рука; она быстро, с хладнокровием дуэлянта, отступающего для того, чтобы снова вернуть себе на миг потерянное преимущество, отошла назад, но при этом влепила оскорбителю такую крепкую пощечину, что тот буквально полетел на постромки кареты.

Мужчина поднялся, колеблясь, не нанести ли ответный удар, но показанное ему оружие делало месть опасной; потом, решив отступить, он скрылся за поворотом улицы, бормоча:

— Мне определенно не везет с женщинами, и темнота помогает не больше, чем яркий день.

Проклиная все на свете, он снова открыл дверь в свой подвал, затем подошел к столу — на нем догорала оплывшая свеча — и опустился на стул, где лежали книги, со словами:

— Ну что ж, хорошо! Раз Бог не создал меня красивым, я стану страшным!

XXXIX. КТО БЫЛА НЕЗНАКОМКА, ДАВШАЯ ПОЩЕЧИНУ МАРАТУ

Когда девушки остались вдвоем после ухода Марата (ибо мы предполагаем, что читатель узнал его в мужчине у подвального окна — мужчине из подземелья, что сидел за шатким столом у оплывшей свечи), незнакомка обняла за плечи еще дрожавшую от страха Инженю и привела ее в лавку, у порога которой на бедную девушку обрушилось столько неожиданностей.

В задней комнате лавки появилась с лампой в руках хозяйка, отужинавшая с кучером кареты.

Теперь Инженю смогла не спеша рассмотреть приветливое, спокойное лицо красивой женщины, которая так отважно защитила ее от домогательств мужчины.

— К счастью, здесь оказалась я, поджидая карету, — обратилась она к Инженю.

— Значит, вы покидаете Париж, сударыня? — спросила та.

— Да, мадемуазель. Я из провинции, с детства живу в Нормандии. Я приехала в Париж ухаживать за старой родственницей; она долго болела, но вчера умерла. Сегодня я возвращаюсь домой, увидев в Париже лишь то, что можно видеть из окон вон того дома напротив; сейчас его окна закрыты, подобно глазам той, что жила в нем.

— Ах, как жаль! — огорчилась Инженю.

— Ну, а кто вы, дитя мое? — спросила незнакомка почти материнским тоном, хотя разница в возрасте между нею и ее юной спутницей едва составляла три-четыре года.

— Я, сударыня, из Парижа и никогда его не покидала.

— Куда же вы шли? — спросила старшая из девушек голосом, который непроизвольно звучал громко и в котором, несмотря на его мягкость, легко различалась повелительная интонация, присущая решительным натурам.

— Я… — пролепетала Инженю. — Я возвращалась домой.

Никто не лжет с большим апломбом, нежели в чем-то виноватая девушка, сколь бы наивной она ни была.

— И далеко ваш дом?

— На улице Бернардинцев.

— Мне это ничего не говорит: я не знаю, что это за улица и где она находится.

— Боже мой, я сама знаю не лучше вас. Где я сейчас нахожусь? — спросила Инженю.

— Мне это совершенно неизвестно, но я могу спросить у хозяйки. Хотите?

— О сударыня, очень хочу. Вы окажете мне огромную услугу.

Пассажирка кареты обернулась; все тем же четким, но вместе с тем властным голосом она произнесла:

— Сударыня, я желала бы знать, в каком квартале и на какой улице мы находимся.

— Мы, мадемуазель, — ответила хозяйка, — находимся на Змеиной улице, угол Павлиньей.

— Вы слышали, дитя мое?

— Да, благодарю вас.

— Боже мой! — взглянув на Инженю, воскликнула более решительная из девушек. — Боже! Вы все еще так бледны!

— О, знали бы вы, как я испугалась!.. Но вы, вы такая смелая!

— Особой заслуги в этом нет: по первому моему зову к нам пришли бы на помощь. Но все-таки, как вы говорите, — прибавила девушка, — полагаю, что я действительно смелая.

— Но что придает вам мужество, которого мне не хватает?

— Мысль.

— Понятно, хотя мне, наоборот, кажется, мадемуазель, что, если бы я больше задумывалась, то боялась бы сильнее.

— Нет, не боялись бы, если бы вы задумались над тем, что Бог дал силу как добрым, так и злым, и даже гораздо больше первым, чем вторым, поскольку добрые могут применять свои силы с одобрения всех людей.

— Ах, мне все равно, — пробормотала Инженю. — Это же был мужчина!

— И страшный мужчина!

— Ведь вы его видели?

— Да, отталкивающее лицо…

— … внушающее ужас.

— Я с вами не согласна. Приплюснутый нос, кривой рот, выпученные глаза, мокрые губы — все это меня не пугало, а только внушало мне отвращение, было противно — и только.

— О, как странно! — прошептала Инженю, восхищенно глядя на свою героическую защитницу.

— Понимаете, в моей душе живет чувство, что ведет меня по жизни, — сказала та, воздев, словно пророчица, руку. — Этот человек, который ужасает вас, меня толкает на сопротивление: мне доставило бы удовольствие бросить вызов этому негодяю; я заметила, как он под моим взглядом опустил свои совиные глаза… Я убила бы его с радостью. Этот человек, — так мне подсказывает чувство, — конечно же, злой человек.

— Он нашел вас очень красивой, ведь он несколько мгновений с восхищением смотрел на вас.

— Для меня это лишнее оскорбление!

— Путь так! Но без вас я умерла бы от страха.

— Это ваша вина!

— Моя?

— Да.

— Объясните, пожалуйста.

— Сколько времени он вас преследовал?

— Не знаю! Минут, наверное, десять.

— И за эти десять минут…

— Я пробежала добрых полульё.

— Но когда вы заметили, что этот мужчина вас преследует, почему вы сразу не позвали на помощь, если испугались?

— О! Я не смела… шуметь!

— Вы, парижанки, всего боитесь!

— Поймите меня, — возразила Инженю, несколько уязвленная этим столь резким суждением о парижанках, — не каждая женщина обладает вашей силой, ведь мне только шестнадцать лет.

— А мне недавно исполнилось восемнадцать, — с улыбкой ответила пассажирка кареты. — Как видите, разница не столь большая.

— Да, вы правы, — согласилась Инженю, — и вам тоже должно быть страшно, как и мне.

— Я ни за что этого себе не позволю! Именно слабость женщин придает смелости таким мужчинам, как этот. Когда он пошел за вами, надо было смело обернуться, сказать ему прямо в лицо, что вы запрещаете ему преследовать вас, и пригрозить, что позовете на помощь первого доброго человека, который пойдет мимо.