Иоанн Грозный

Соперники оказались в парадоксальной ситуации. Русские гнались за перехитрившим врагом, оказавшемся к Москве ближе, чем защитники. Воротынский, ужасаясь Иоаннова гнева, ночью отправил гонца к нему в Новгород, что победа одержана.

Иоанн получил донесение на пиру, празднуя женитьбу шурина и нового любимца Григория Колтовского. Доброе известие родило государев тост. Иоанн длинно высказался о славе нашего оружия. Все верили, что Воротынский не солгал. Пиршество продолжилось со смехом, веселым не для всех потоплением в Волхове осужденных новгородских боярских отроков. Где царь, там и наветы.

Шереметьев нагнал Девлета на следующий день на подступах к столице. Выполняя приказ Воротынского, он приказал обогнуть хана, дабы встать между ним и Москвою. Татарское войско превосходило русский отряд вчетверо. Вида многочисленной прекрасно вооруженной крымской, ногайской, турецкой молодежи, лихо гарцующей на маленьких степных скакунах, пускающей в русских стрелы, осыпающей их дротиками, стало достаточно, чтобы душа Федора Васильевича Шереметьева дрогнула. Он приказал остановить коней. Воеводин послух не успел поднять ни сорвавшегося с луки щита, ни сабли, упавшей с лопнувшей перевязи. Боковое движение превратилось в бегство.

Вступив в Москву, Шереметьев объявил Думе и жителям, что явился защитить столицу. Князья Юрий Токмаков и Тимофей Долгорукий, бывшие воеводами обороны, сдержанно приняли беглеца. Запершись в Кремле, все трое ежедневно обходили стены, проверяли готовность расставленных пушек, считали ядра и порох.

Передовой русский полк Воротынского, уверенного, что Шереметьев впереди, смело насел на крымчаков, сломил обоз и задние ряды. Девлет, не ведая где Шереметьев, заколебался. Турецкие мурзы советовали ему скорым ходом оторваться преследователей, скакать поспешно в Москву. Овладеть Кремлем, объявить миру об окончательном разгроме Московии, заставить Думу подписать согласие на отдачу под турецкую руку Казани и Астрахани, назначение там послушных правителей Гиреева дома. Ежели нагнавшие русские насядут, превратить Кремль в неприступную крепость, ожидая подкрепления от султана и из Речи. Мнительный хан не верил лести советчиков. Сильны да далеки покровители. Литва и Польша сами дрожали в ожидании крымского набега. Воюя с Иоанном, не поддержат они обидчиков. Решено было остановиться и разделаться с передовым русским полком. Девлет надеялся: русский авангард бежит после легкого наскока.

В крымском стане ударили барабаны, посылая всадников рассеять русских. Опустившаяся ночь отложила разгром подавшегося передового полка. Однако под покровом тьмы подошли основные русские силы. В полночь, обойдя крымчаков, Воротынский встал у села Молодь в полста километров от Москвы.

Русские поставили деревянные щиты на подводы, укрылись за ними и предстояли крымчакам, видимо готовые умереть, чем уступить. Тактика древняя, последнее прибежище обреченных. Привычная кривая ухмылка схоронилась в седую бороду Девлет-Гирея. Он мог обойти препятствие, как сделал на Оке, но решил зажечь лагерь стрелами, поскольку полагал тридцать тысяч Шереметьева впереди. Гикая, вереща, улюлюкая и посвистывая, крымчаки полетели с факелами на русский лагерь.

Семейство Грязных вместе с Шуйскими и прочими, каждый своим родом, стояло в промежутках меж возами и, натягивая луки, осыпало крымчаков и ногаев стрелами, не давая добросить огонь. Василию с братьями пришлось понатягивать тетивы. У них неплохо получалось. Отрок Иван отличался меткостью от природы. Как не пустит стрелу, так в цель. Только силы ему не хватало. Из слабо натянутого лука стрела летела несильно, поражала, не пробивая доспех татарина. Не отставали сорванца родичи, заострившие воинскую науку на охотничьих гонах и молодецких стрельбищах. Иван Андреевич и Иван Петрович тряхнули стариной. Покряхтывая, натягивали звенящие тетивы наравне с отроками. Старый Федор Иванович указывал куда пулять и хрипло смеялся удаче. Часто мнимо, ибо глаза обманывали. Было что защищать: дома в Китай-городе только что заново выстроены, лучше, чем были. Опять спалят недруги. За добро покоились, не как прежний раз, загодя вывезли в Ярославль. Отличился Василий Федорович, сын Старого. Один выскакивал вперед возов. Бесстрашно колол, рубил, оглушал, обезоруживал. Привел четверых пленников с лошадьми.

Крымчаки и ногаи скатывались с лошадей. Факелы падали под конские ноги. Гляди6 первый, второй, третий факелы упали на щиты, облили горящей нефтью. Обоз вспыхнул. Зажженная трава от оброненных факелов лезла бледными трепещущими языками. Выгорая, чернела. Дымящееся пятно росло, ползло неумолимо. Крымчаки водили круги округ «гуляй-города», повозок, осыпали его защитников смертоносным каленым дождем.

Внезапно возы раздвинулись, поставленные на них щиты поползли живой, оскалившейся копьями и стрелами тварью. Русские охватывали край крымского войска, жали в тиски. Девлет–Гирей, встав на походное возвышение, крикнул старшим сыновьям Мухаммаду и Исламу сильным отрядом рассечь «гуляй-город». Зятю же своему астраханскому претенденту Мураду скакать против выходивших из «гуляй-города».

Братья Гиреи шпорили жеребцов. Взмахнули стальными дамасскими саблями с золотыми насечками. Топот слился с натянутой стрелой. Движение возов там-сям открывало скрывавшихся за ними русских воинов. Многие падали, сраженные стрелами. Когда крымчаки готовы были уже ворваться в лагерь между раздвинутыми телегами, сказалась задумка Воротынского. Пищальщики стояли в три ряда: первые в присест, далее – на колене и в полный рост. Промеж них – легкие орудия. Грянул залп. Крымчаки смешались.

Матвея, стоявшего за телегой с обнаженной на ближний бой саблей, цепануло копьем, разорвавшим ремень колонтаря. С открытым плечом он, вместе с другими, не разбирая опричный или земской, выскочил из укрытия и рубил, сек. Пот застил глаза. Колпак съехал на затылок. Мешавшую видеть бармицу Матвей откинул прочь. Разгоряченный боем он забыл смерть, искал прощения за царские опалы, признавал вины. Раненые и еще живые, но обреченные валились ему под колена. Матвей перепрыгивал через тела барахтавшихся лошадей, огибал корчившиеся полутрупы, вымещал злобу раболепства перед старшей родней и государем, самим порядком московской жизни над беспомощными крымчаками, запутавшимися в стременах, придавленными покалеченными конями.

Матвею показалось, что крымчаки дрогнули. Действительно, они поворачивали, еще бросая арканы, утаскивая иноземных и русских пушкарей, пристрельщиков, банщиков приучавшихся огнеметному искусству. Крымчаки пугали криком, посвистом. Им вопили вслед, бранились матерно, плевали. Желание преследовать туманило рассудок безудержной храбростью. Матвей побежал к послуху, державшего его взвивавшегося жеребца. Хозяйски огладил, успокоил. Посланцы Воротынского лазали меж рядами, требуя не выбегать вперед, вернуться за вновь сомкнутые возы. Матвей понял приказ, кивнул.

Первый неистовый штурм был отбит. Лекари перевязывали ратникам раны, обеззараживали крепким медом ссадины и порезы. Нежизнеспособные члены отсекались ножами. Попы молились о выздоровлении. Ходили внутри обоза с иконами, причащали, отпевали, вселяли надежду в победу над нехристями. От заразы трупы бросали в общую яму в лагере, засыпали землей.

Воротынский еще не знал, что удача даровала ему двух важных пленников. На другой день, когда попытки взять русский лагерь возобновились, и волна приступа сменяла волну, схватили отставшего татарина. Его спросили, насколько упорен будет крымский царь. Татарин отвечал: «Что спрашиваете меня, незнатного? Спросите господина моего Дивей-мурзу, которого вчера вы захватили». Воевода приказал воинам привести своих полоняников, каждый держал их розно, рассчитывая разжиться щедрым выкупом или продажею. Между другими татарин указал Дивей-мурзу, зятя хана. Тот не хоронился, мерил черными глазами-буравчиками тучную фигуру московского воеводы. Презрительно кривил губу: «Эх вы, мужичье! Как вы, жалкие, осмелились тягаться с вашим господином Крымским царем!» Воротынский сдержался: «Ты сам в плену, а грозишься». Дивей-мурза возразил не без гордости: «Если бы Крымский царь был взят в полон вместо меня, и то не спасло бы вас. Я освободил бы его, а вас, чернецов, до одного согнал бы полоняниками в Крым!» - «Как бы ты это сделал?» - « Без боя выморил бы вас голодом в вашем гуляй-городе в пять-шесть дней». Мурза видел, что русские воины, испытывая недостаток провианта, добивали для котлов раненых и запасных лошадей, что не могло продолжаться долго. Со вздохом Воротынский приказал содержать Дивей-мурзу и другого знатного пленника Хаз-Булата отдельно.

День за днем крымчаки старались взять русский лагерь, и -безуспешно. Стороны обменивались пушечными выстрелами, осыпали друг друга пулями со стрелами. Русские воинские запасы иссякали. Подбирали чужие стрелы и пуляли во врага. Потери были ужасны. Воздух прел запахом крови и мертвечины. Степные птицы застили небо, облепливали, клевали мертвых и полуживых. Повсюду валялись перевернутые возы и крымские осадные туры. Их везли на Кремль, собрали на «гуляй-город» и оставили, вынужденные русским молодечеством.