Иоанн Кронштадтский

Такой подход объясняет, почему Макаров столь активно помогал православному делу в Японии, везде и всегда ища жертвователей на нужды тамошней Православной миссии и строительство храма Воскресения Христова в Токио. Пока трудно установить, где, когда и при каких обстоятельствах состоялось знакомство Макарова и Иоанна Сергиева, но это случилось. Свидетельством тому можно считать письмо от 10 (22) января 1890 года начальника Русской духовной миссии в Японии, епископа Ревельского Николая (Касаткина). В нем он благодарит Макарова за хлопоты по сбору денег на православный собор в Токио, за предоставление имен людей, откликнувшихся на его обращение, а среди них оказался и отец Иоанн, перечисливший 500 рублей^[67].

Определенно, опираясь на факты и документы, мы можем говорить, что судьба свела вместе С. О. Макарова и Иоанна Кронштадтского во второй половине 1890-х годов. В канун нового, 1896 года Макаров получил назначение на должность старшего флагмана 1-й флотской дивизии на Балтике. Известие это застало его в Гонконге: здесь стоял на ремонте в доке броненосец «Николай 1», на котором он служил. 11 января 1896 года Макаров в качестве обычного пассажира рейсового парохода, что было весьма для него непривычно, направился на родину, на новое место службы — в Кронштадт. Путь предстоял неблизкий, почти равный кругосветному путешествию — через Тихий океан, самый большой по площади и глубине на Земле, до Американского континента. Пересекая бурно развивавшиеся тогда Северо-Американские Соединенные Штаты с запада на восток, от Сан-Франциско до Нью-Йорка, Макаров стремился увидеть и познать всё, что могло бы пригодиться для развития российского флота. Особое впечатление произвела на него работа американских ледоколов на Великих озерах, где он побывал в феврале, в самый разгар зимы. Несколько сравнительно небольших ледоколов обеспечивали круглогодичное оживленное судоходство.

В те годы, казалось, весь мир сошел с ума от фантастической идеи достижения Северного полюса, а имя норвежского ученого Фритьофа Нансена, одного из первых, кто попытался это осуществить, известно было во всех уголках земного шара.

Для Макарова было абсолютно ясным и понятным, что Россия, «выходящая фасадом к Северному ледовитому океану», должна быть впереди всех стран по изучению и освоению Севера. Прибыв в Кронштадт, он подает 9 января 1897 года обстоятельную записку на имя управляющего Морским министерством вице-адмирала П. П. Тыртова. В ней содержалась подробная программа освоения Северного морского пути с помощью ледоколов. «Большой ледокол, — писал Макаров, — мог бы сослужить огромную службу в Ледовитом океане для поддержания сообщения с реками Обь и Енисей и для поддержания всяческих работ в этих местах как по задачам коммерческим, так и научным… Полагаю, — добавлял он, — что содержание большого ледокола на Ледовитом океане может иметь и стратегическое значение, дав возможность нам при нужде передвинуть флот в Тихий океан кратчайшим и безопаснейшим в военном отношении путем». Но понимания в министерстве он не нашел, а потому ему отказано было в выделении денежных средств и судов^[68].

Сейчас, по прошествии ста с лишним лет, совершенно очевидно, что три практические цели, сформулированные Макаровым: исследование Ледовитого океана; регулярное пароходное сообщение с Обью и Енисеем в летнее время; открытие зимней навигации в Петербурге — были абсолютно реальны уже в ту пору, то есть вполне технически осуществимы, экономически и стратегически выгодны. Дело было за малым: нужно было построить хотя бы один мощный ледокол. Увы, собрать необходимые по первоначальной прикидке полтора миллиона рублей для отдельных энтузиастов было задачей невыполнимой.

Выручить могла только государственная казна, которой де-факто распоряжался министр финансов С. Ю. Витте. Человек практичный, он привлекал для консультаций по наиболее сложным вопросам видных российских ученых. Один из них, Д. И. Менделеев, поведал всесильному министру о «ледокольном проекте». В ходе встречи с С. Ю. Витте в течение двух с половиной часов Макаров давал пояснения. При этом он, следуя предусмотрительному совету Менделеева, ни словом не помянул о намерении покорить Северный полюс, а делал упор на практические выгоды освоения морских сообщений с Сибирью. Единственным видимым и практическим результатом встречи было то, что в распоряжение адмирала предоставили небольшой пароход с разрешением провести кратковременную экспедицию к устьям сибирских рек.

Не дожидаясь, пока его корабль окончательно закончит снаряжение, адмирал отправился в Швецию и Норвегию, чтобы встретиться с тамошними моряками, имевшими большой опыт плавания в полярных водах. На норвежских кораблях он совершил несколько коротких плаваний в северных водах, ухитрился даже забраться на Шпицберген.

12 августа 1897 года С. О. Макаров вступил на борт небольшого парохода, который отходил из норвежского порта Варде к берегам Енисея с караваном судов английских купцов. И тут-то всех ждал сюрприз — на борту кораблика красовалось название: «Иоанн Кронштадтский». Хозяин судна иркутский купец А. Немчинов приобрел его у англичан и планировал переправить на Байкал. Рассказывают, что новое имя кораблю дал С. О. Макаров в честь Иоанна Кронштадтского — это одно из первых зримых подтверждений уже имевшихся между ними прочных связей: моряки просто так наименование кораблю не дают.

Экспедиция проходила в обстановке, необычайно удачной для движения судов: в навигацию 1897 года условия плавания в арктических морях были на редкость благоприятны: льды отступили далеко на север, и караван за очень короткий срок без всяких помех дошел до устья Енисея. Макаров был, видимо, единственным человеком среди всех участников плавания, которого удручало подобное положение дел. И понятно: никакого опыта прохождения через ледовое пространство он не приобрел. Пришлось на сей раз довольствоваться лишь рассказами, полученными, правда, от бывалых полярников. Путешествие через Северный Ледовитый океан завершилось для Макарова поездкой по великой сибирской реке: от Енисейска до Красноярска. По пути останавливались в Томске, Тобольске, Тюмени и в некоторых других сибирских местностях, и всюду Макаров тормошил купцов, раскрывая перед ними перспективы судоходства после прихода к устью Енисея мощного ледокола и морских грузовых пароходов, рассказывая о будущем первом российском ледоколе. 19 сентября Макаров вернулся в Петербург, а «крестника» адмирала, оставшегося в Сибири, ждала долгая и славная история^[69].

Тем временем общественное движение в пользу освоения Северного морского пути приобрело в России поистине общенациональный размах. Об этом писала пресса, множество граждан со всех концов страны сообщали Макарову или в редакции газет о своей поддержке. В ноябре 1897 года пришло долгожданное сообщение и от Витте: император дал согласие на ассигнование трех миллионов рублей на строительство мощного ледокола.

В ту пору в России гражданское судостроение развивалось гораздо слабее. Вот почему заказ пришлось отдать известной британской судостроительной фирме «Армстронг и Витворт». В канун нового, 1898 года Макаров подписал договор на строительство ледокола, которому было дано название «Ермак» — в честь знаменитого казака, покорителя Сибири.

Судя по всему, отец Иоанн был не только посвящен в эту драматическую историю, но и выказал свою духовную поддержку смелому начинанию Макарова. В дневнике вице-адмирала читаем: «Еще до моего отправления в Англию для приемки ледокола отец Иоанн Кронштадтский прислал мне благословение и образа Божией Матери и св. Феодосия. Образа эти установлены были на свои места при самой постройке ледокола». Друг и последователь Макарова Ф. Ф. Врангель уточняет, что эти иконы находились в салоне 1-го класса и в каюте самого вице-адмирала^[70].

О том, насколько важным для Макарова и всей команды ледокола был подарок отца Иоанна, можно судить по заметкам Степана Осиповича в книге «Рассуждения по вопросам морской тактики» (1897): «Дело духовной жизни корабля есть дело первостепенной важности, и каждый из служащих, начиная от адмирала и кончая матросом, имеет в нем долю участия»^[71].

Информацию о встречах Макарова и Иоанна Кронштадтского в эти годы можно обнаружить и в газете «Котлин». Так, 20 октября 1898 года сообщалось, что С. О. Макаров, временно исполнявший в то время обязанности командира порта и военного губернатора Кронштадта, присутствовал на праздновании дня ангела Иоанна Ильича Сергиева и произнес следующее приветствие: «От города Кронштадта и проживающих в нем моряков поздравляю Вас, высокочтимый отец Иоанн, с днем Вашего ангела и желаю Вам здоровья и сил, чтобы по-прежнему нести тяжелый крест, который по воле Божией достался на Вашу долю».

Степан Осипович, всю жизнь ведший личный дневник, поместил эту заметку между страниц дневника, а там, среди других записей за 1898 год нередко встречаются и такие: «Был на молебствии в Андреевском Кронштадтском соборе». Барон Ф. Ф. Врангель в своей книге о Макарове отмечает, что близкая дружба, связывавшая С. О. Макарова с отцом Иоанном, значительно помогала вице-адмиралу в делах благотворительности и управления городом.

В феврале 1899 года Макаров вновь в Англии, чтобы принять построенный ледокол. После завершения всех официальных процедур на «Ермаке» поднят российский коммерческий флаг, и корабль взял курс на родину. Утром 1 марта Макаров, стоя на мостике «Ермака», с волнением наблюдал, как приближается кромка сплошного льда — в том году в Финском заливе образовался необыкновенно тяжелый, толщиной до метра, лед.