Иосиф Сталин в личинах и масках человека, вождя, ученого

С неизменным уважением

и товарищеским приветом – Марр.

Адрес: 7-я линия, д. № 2, кв. 17 (тел. 5–48–43).

Тел. Авт. В-1.70.82 (только 7 и 8 в Москве. Институт народов Востока, Берсеневская наб., 120)» [918] .

Неясно, переписывались ли они позже, но на копии письма Сталина Марру чьей-то рукой сделана приписка: «Письмо ак. Марра (с приложением) переданы т. Поскребышеву. 22.III.32». В это время А. Н. Поскребышев – очередной личный секретарь Сталина. О каком письме идет речь, кто его передал, а главное, о каком «приложении» здесь говорится, выяснить не удалось. Не исключено, что в марте Марр еще раз попытался напомнить о себе запиской и посылкой вождю одной из своих новых работ. Возможно, его просьба была связана с назревавшими изменениями в руководстве Академии наук СССР и ее советизацией? Быть может, Марр просил аудиенцию в связи с поднятым им еще в 1930 году вопросом о всемирном универсальном алфавите? Точно ответить на эти вопросы сейчас невозможно. Так или иначе, но вождь академика не принял. Как я уже отмечал, в журнале регистрации посетителей кремлевского кабинета Сталина фамилия Марра ни разу не упоминается [919] . Вскоре, так и не дождавшись приема, в 1934 году, прожив семьдесят лет, Марр умер.

918

См.: Исторический архив. 1995. № 2.

919

Фрейденберг О. М. Воспоминания о Н. Я. Марре //Сумерки лингвистики. С. 429.

* * *

Высокопарный тон письма Марра Сталину не только преисполнен чувством собственного достоинства и даже какой-то ходульной величавости, но оно еще написано не очень вразумительно с точки зрения общепринятого документописательства. Напомню, пишет крупнейший российский специалист в области языкознания, а его конструкции русских предложений способны смутить не только грузина-вождя, ревниво относящегося к неродному русскому слогу, но и коллег-языковедов. Смысл, кажется, ясен, но стиль витиеватый и путаный демонстративно тормозит понимание, причем так, что читатель не сразу осознает, каким образом одной-двумя фразами его закидывают из сталинского настоящего в какую-то самую далекую прорву прошлого, затем, как головой в грядку, вновь сажают в бытие настоящего, но, не дав укорениться и там, швыряют в будущее. В нескольких строчках письма перемешаны времена и субъекты: и вчера, и утро, и завтра, и минута; вождя, автора, древнейшего примата, для которого, между прочим, время оказывается «неразличимо». В этом письме, в его стилистике, как и в большинстве научных трудов, содержится загадка личности Марра, его литературного стиля и квинтэссенция яфетической теории. В нем итог магии его исторических построений и фантастических по своей смелости языковых и семантических реконструкций. Марр действительно жил в своем, особо преувеличенном интеллектуально и эмоционально мире. Его верная ученица и научный последователь О. М. Фрейденберг вспоминала о первой встрече: «Я поняла в тот день, что ум у него отвлеченный и дальнозоркий и что очень близко лежащих перед ним предметов он без очков не видит» [920] . Да, но если даже очень пристально вглядываться в пустоту, то и «очки» не помогут. Что же видел Марр в неоглядной научной дали, в ее «яфетических зорях» (выражение Марра) и в своих ближайших политических окрестностях? Проследуем за амплитудой его взгляда.

920

Марр Н. Я. Избранные работы. Т. 3. М.-Л., 1934. С. 75.

И все же странно, что Сталин так холодно отстранил от себя в 1932 году пусть самовлюбленного выскочку, но все же академика, не раз доказавшего свою преданность новой власти, которому искренне не раз рукоплескала и старая императорская, и новая советская академия. Думаю, уже тогда, приняв политическую услужливость старого академика и поняв, что некоторые его выводы могут быть использованы в тогдашней политической доктрине, Сталин плохо понимал или совсем не понимал его научную концепцию в целом, не воспринимал его литературный стиль и тем более его невыносимо высокомерный тон. В своих устных выступлениях Марр нередко говорил о себе в третьем лице и в превосходных степенях. Говорить о себе как о «нем», о «Сталине» все чаще позволял себе и вождь. Марр, объявив себя марксистом, позволял себе в печати не соглашаться с Ф. Энгельсом по одному из самых фундаментальных вопросов исторического материализма, по вопросу о времени возникновения классов и классового общества. В 1929 году Марр опубликовал такой пассаж: «Лингвистические выводы, которые делает яфетидология, заставляет ее самым решительным образом сказать, что гипотеза Энгельса о возникновении классов в результате разложения родового строя нуждается в серьезных поправках, но, само собою разумеется, поправку эту должен сформулировать не лингвист, а социолог или, точнее, социолог совместно с лингвистом» [921] . Если даже учитывать, что к тому времени Советская власть существует всего лишь двенадцать лет, это все же очень дерзкая фраза. Не только потому, что «гипотеза Энгельса» «нуждается в серьезных поправках», но и потому, что эти поправки должен внести не иной «великий теоретик-марксист», а совместно с лингвистом некий «социолог». Уж не Сталина ли (социолога!) и себя (лингвиста!) имел в виду наш академик? Сталин отважится на критику некоторых взглядов Энгельса (в частности, на русскую дипломатию) только спустя несколько лет. А «гипотезу Энгельса» Сталин припомнит Марру в 1950 году. Но, несмотря на огромное самомнение и даже дерзость, старый академик, заявивший, что он наконец-то создал новое «марксистское» учение о языке и мышлении, был полезен для новой сталинской власти и, чем черт не шутит, возможно, действительно способен дать то, что обещает. Как известно, Сталин требовал советского превосходства и приоритетов во всем. Но здесь произошла заминка, из-за которой Сталин, возможно, и отказался в 1932 году от прямых контактов с Марром. Причиной мог стать все тот же всемирный алфавит.

921

Яковлев Н. Ф. Аналитический или новый алфавит? // Культура и письменность Востока. Х. 1931. С. 43–44.

* * *

Вскоре после письма Марра к Талю с предложениями начать работу над внедрением нового универсального алфавита, в печати началась дискуссия, сам факт которой свидетельствует, что ее инициировали сверху. Открылась дискуссия статьей Врубеля, одного из верных учеников Марра, которого он рекомендовал Талю как специалиста, «способного приспособить» аналитический алфавит для китайской письменности. В ответ появилась большая статья ведущего специалиста по латинизации алфавитов народов СССР Н. Ф. Яковлева: «В книге 7–8 нашего журнала опубликована статья т. Врубеля “Унификация и латинизация”, где автор ставит вопрос о практическом применении так называемой “яфетидологической транскрипции” или “аналитического алфавита”… Это одно из немногих определенных высказываний сторонников аналитического алфавита, в котором они пытаются доказать практическое превосходство аналитического алфавита над новым алфавитом, принятым у восточных народов СССР. Теперь, на основании высказываний яфетидологов Врубеля, Дмитриева-Кельда (дискуссия по вопросу об алфавите, организованная Ниязом и Иннарвосом [922] ) и самого создателя аналитического алфавита акад. Н. Я. Марра, мы можем попытаться разобраться в этом вопросе. Для этого, прежде всего, посмотрим, что представляет собою так называемый аналитический алфавит.

922

Научно-исследовательский институт языкознания и Институт народов Востока.

Аналитический алфавит был создан акад. Н. Я. Марром задолго до революции. Можно смело утверждать, что составлен он был первоначально для отдельных языков: армянского, грузинского и абхазского, без оглядки на практическое его применение или хотя бы на теоретическое значение как единой универсальной, пригодной для обслуживания всех языков мира, транскрипции. Этот алфавит построен на следующей научной концепции истории звуков речи. Звуки речи развивались, согласно Н. Я. Марру, от сложных, но еще не расчлененных в своей первобытной сложности (“диффузных звуков”) африкат – к простым звукам современных языков: мгновенным (“сильным” по Марру), длительным (“слабым” по Марру). Исторически, таким образом, наиболее сложные африкаты являются и наиболее древними “доисторическими” звуками. Их “расщепление” в ходе развития языка дает новейшие “простые” звуки (по Марру, сначала сложные и неразложимые звуки).

Он делит звуки, для удобства буквенного их обозначения на простые (единицы), составные из двух звуков (десятки), в буквах слитно-двузначные, составные из трех звуков (сотни) и т. п., в буквах слитно-трехзначные построения» [923] .

Здесь Яковлев обращает внимание на то, что современный аналитический алфавит Марра построен на прямо противоположных принципах по сравнению с историей развития речи, которой придерживался сам Марр. Ведь он утверждал, что речь первоначально состояла из нерасчлененных диффузных комплексов-звуков, из которых постепенно стали выделяться все более и более членораздельные звуки. В этом Яковлев увидел основной порок аналитического алфавита, который являлся искусственной конструкцией, приспособленной исключительно для исследовательских целей. В этом алфавите делалась попытка поставить в соответствие каждому простому звуку одну и только одну букву из простых латинских, частично греческих и русских букв («как цифры для единицы»). Буквы для составных звуков также являются составными – к простым буквам добавляются знаки: нули, точки, черточки, птички, хвостики и пр. Так получаются буквы «десятки», а затем и более сложные буквы «сотни» [924] . Таким образом, этот алфавит не отражает историю развития речи, а представляет собой разработанный Марром механизм графической передачи современных звуков речи различной сложности [925] . Начиная с 1924 года аналитический алфавит Марра пытались приспособить для абхазской письменности. Абхазские руководители сами проявили инициативу и обратились за помощью к Марру по поводу латинизации своего алфавита. Но Марр убедил их в преимуществах своей транскрипции и с 1925 года аналитический алфавит без особых изменений был принят в качестве официального и для обучения в школах. Но она оказалась неимоверно громоздкой (более 70 знаков), трудно усвояемой школьниками и малопригодной для нужд печати. И теперь, когда абхазам приходится отказываться от марровского алфавита, академик и его последователи, продолжал Яковлев, предлагают применить этот алфавит для всех народов СССР, а в будущем для всего человечества? Сторонники Марра критикуют латинизацию за то, что она не приводит к унификации алфавитов народов России, а, наоборот, фактически усиливает их языковую изоляцию, так как такой алфавит способствует консервации норм национальных языков. Унификация алфавитов не ведет к большему пониманию и сближению народов. Яковлев, соглашаясь с этим, в то же время замечает, что латинизация – это всего лишь переходная ступень (?) и она, оказывается, не претендует на роль общемирового алфавита.

923

Указ. соч. С. 45.

924

Агамали-Оглы С. В защиту нового тюркского алфавита. [Баку], 1927; Яковлев Н. Итоги унификации алфавитов в СССР // Советское строительство. 1931. № 8(61); Письменность и революция. М.-Л., 1933; Алфавит Октября, М.-Л., 1934; Мусаев К. М. Алфавиты языков народов СССР. М., 1965.

925

Десятичный принцип аналитического алфавита очень напоминает так называемую универсальную Десятичную классификацию Дьюи, разработанную в эти годы для библиотек.

Последнее признание, как и вполне убедительная критика аналитического алфавита, привело к тому, что без особого шума, и, конечно же, решением Сталина, марровское предложение было отвергнуто, а через два года после смерти Марра, в 1936 году, было покончено и с латинизацией решительно и бесповоротно. До 1941 года все латинизированные письменности были переведены на кириллицу [926] . К этому времени Яковлев стал одним из самых ярких и последовательных сторонников Марра, плодотворно развивавшим его методы на примере изучения кавказских языков. А народы, веками создававшие памятники письменности на арабском алфавите, были насильственно переучены на алфавит латинизированный и, более десятилетия прожив с ним, вынуждены были заново переучиваться на кириллическую письменность. И все это сопровождалось кампаниями, убеждавшими людей в правильности языковой политики партии и правительства. На самом деле никакой продуманной политики в этом не было, а была прихоть малообразованного диктатора, который сначала поверил в одну романтическую идею, затем чуть не соблазнился другой, а когда понял, что ни та, ни другая не решают проблемы всемирного языка и письменности, отказался от них, не очень думая о том культурно-историческом уроне, который он наносит многим народам своей страны. Попытки доказать, что Сталин, как закоренелый русификатор, повсеместно ввел кириллицу для того, чтобы обеспечить господство русской культуры, совершенно несостоятельны. Со своей национальной письменностью он милостиво оставил грузин и армян, а с латинизированной графикой – латышей, эстонцев, литовцев. С позиции же сегодняшнего дня можно утверждать, что перипетии с алфавитами можно рассматривать в качестве редких социальных экспериментов, позволяющих сделать определенные выводы.

926

Алпатов В. М. История одного мифа: Марр и марризм., М., 1991. С.183.

Любой алфавит является искусственным средством, и его можно с большим или меньшим успехом приспособить или специально разработать для любого языка. Любой фонетический алфавит не сближает и не разъединяет народы, хотя и способствует консервации языков. Аналитический алфавит Марра (как и другие алфавиты такого рода) не мог быть успешно применен на практике не из-за своего несовершенства, а из-за своей бесконечной «открытости» – человеческая гортань способна произнести несколько сотен «единичных» звуков, из комбинации которых возможно синтезирование звуков второго и третьего порядка. Запомнить же такое количество знаков и символов немыслимо, поэтому никакой общемировой алфавит на фонетической основе при многообразии языков мира в принципе невозможен. Так что придется ждать рождения единого для всего мира языка или воспользоваться письменностью, близкой к китайской иероглифике. В различных частях Поднебесной китайский язык так различается, что граждане одного государства и нации не понимают друг друга. Но иероглифическая письменность, передающая не звуки, а понятия и их комплексы, позволяет людям легко общаться письменно и сохранять единство государства и культуры на протяжении тысячелетий. Как мы помним, Марр хотел предложить китайцам свой вариант аналитического алфавита, а после 1950 года Сталин лично предложит китайцам перейти на фонетическую систему письменности. Тогда же в Китай были направлены советские языковеды для подготовки реформы, но они не преуспели.

О том, как Сталин осваивал азы яфетидологии

Вопреки утверждениям [927] , Сталин имел, пусть и самые общие, представления о яфетической теории задолго до дискуссии 1950 года. Правда, если он и знакомился с работами Марра до этого момента, то, скорее всего, поверхностно. Не будучи специалистом, да и просто систематически образованным человеком, он многое принял на веру, хотя язык и стиль академика и способ его мышления были абсолютно чужды Сталину, который, как любой много практикующий редактор, любил прежде всего ясность. Но, как и многие «прирожденные» редакторы, лишенные собственного творческого начала, Сталин не понимал, что насильственно навязываемая ясность нередко ведет к обмельчанию глубины. Тексты крупнейших мыслителей и наставников человечества приобретают ясность, только если сумеешь проникнуть сквозь непроглядную толщу глубины. В своем требовании ясности Сталин исходил из элементарного желания контролировать чужую мысль. Слишком сложное и неоднозначное («заумь», по его терминологии) ускользало от буквального контроля. Поэтому ясности он требовал и добивался во всем, особенно в сфере идей, в том числе и в своих собственных писаниях.

927

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 3. Ед. хр. 212.

Сейчас трудно сказать, прочитал ли Сталин сборник статей «Тристан и Исольда», но то, что он хотя бы подержал его в руках и перелистал, это вполне могло быть. Русский перевод поэмы Руставели «Витязь в тигровой шкуре» с предисловием академика Орбели, в котором тот восхвалял Марра, Сталин читал и не раз перечитывал. Несмотря на свою занятость, Сталин предпринимал попытки читать и оригинальные произведения Марра. Судя по цитатам из работ академика, которые Сталин приводил в своей статье 1950 года «Марксизм и вопросы языкознания», он пытался читать отдельные произведения, опубликованные в пятитомном собрании «Избранных работ» Марра, выходившие в 30-х годах. Правда, в нынешней сталинской библиотеке ни одного тома из этого собрания я не обнаружил. Неясно и то, в какие годы он знакомился с этими томами. Зато следы его усилий углубиться в лингвистические построения Марра до сих пор видны на двух отдельных работах, сохранившихся в архиве вождя. Одна из них: «Извлечение из свано-русского словаря» (Пг., 1922), вышедшая в серии «Материалы по яфетическому языкознанию. вып. Х» [928] . Скорее всего, словарь был подготовлен к печати еще до революции. Об этом свидетельствует характерное указание: «Напечатано по распоряжению Российской Академии Наук. Сентябрь 1917 года. Непременный Секретарь, академик С. Ольденбург». Ко всему прочему, словарь издан по правилам дореволюционной орфографии.

928

Там же. С. 8.

С «Извлечением из свано-русского словаря» Сталин познакомился очень основательно. Он вообще с видимым удовольствием копался в разноязычных словарях, и особенно в тех, где были трудные слова и термины. И в этом специфическом словаре Сталин подчеркнул карандашом десятки сванских слов и их русские переводы и толкования. Как и все работы Марра, словарь несет на себе оригинальный стиль автора. «Извлечение» было подготовлено Марром в качестве руководства для «собирателей», «посвященных в особенности лексикологической работы по яфетическим языкам». Собственно, это был даже не словарь в подлинном смысле слова. Слова в нем располагались не по алфавиту или в ином формальном порядке, а в согласии с оригинальной методой автора были «расположены гнездами по корням» [929] . К тому же, как я уже отмечал, всю жизнь Марр занимался еще и разработкой собственной системы передачи на письме всего разнообразия звуков человеческой речи («аналитический алфавит»). Эта система стала еще одним камнем преткновения на пути признания за яфетической теорией научного статуса. С синим карандашом в руке Сталин прошелся по сорока страницам этого своеобразного свано-русского словаря. Найти какую-то систему или выявить особый интерес Сталина к тем или иным словам и понятиям я не смог. Он привычно отметил в одном из слов ошибку в написании сванского слова «форма». Сбоку написал по-грузински так, как надо, но уверенности в том, что в данном случая вождь прав, нет. И еще одна особенность: на последней странице он дважды подчеркнул слово «дьявол», хотя все остальные слова подчеркивал только один раз [930] .

929

Там же. С. 39.

930

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 3. Ед. хр. 213.