Иосип Броз Тито. Власть силы

Сталин учредил антититовскую пропагандистскую организацию «Видали», названную по имени главы коммунистической ячейки Триеста Витторио Видали, отъявленного головореза, прославившегося убийствами троцкистов в Мексике. Его триестские приверженцы продолжали осуществлять вооруженные акции против англо-американских войск, христианских демократов и фашистов. Теперь они единодушно сходились на том, чтобы Триест оставался итальянским.

Итальянские коммунисты, так же как и триестинцы правых убеждений, осаждали здания кинотеатров, в которых демонстрировался фильм «Город скорби» – его название было взято из строк дантова «Ада», хотя относилось это название скорее к городу Фиуме (Риеке), чем к преисподней.

Действие кинокартины происходит в 1945 году, когда итальянцы со страхом ожидали вторжения коммунистов-титовцев.

Главный герой, молодой итальянец, замышляет вместе со своей невестой бегство из родных мест, но попадает на глаза похотливой женщине-офицеру из сербского партизанского отряда, щеголяющей в бриджах, сапогах по колено, фуражке с красной звездой и с револьвером на боку. Она ставит героя перед выбором: или постель – или концлагерь. Юноша пытается бежать и, насколько мне помнится, платит за свою целомудренность собственной жизнью.

Сюжет был не слишком убедителен, поскольку мужчины-итальянцы не отличаются особым постоянством в любви. Я подозреваю, что многим из них наверняка понравилась бы идея отдаться во власть сербской женщины в высоких сапогах.

Как бы то ни было, триестинские итальянки были в восторге от фильма и плакали на протяжении всего сеанса.

Несмотря на сохранявшуюся напряженность на границе, проходящей вдоль гор, у подножия которых находится Триест, туда продолжали прибывать огромные массы беженцев. Хотя многие из тех, кто переходил границу, были югославами, постоянно росло число перебежчиков «коминформовских» стран, таких, как Венгрия, Румыния и Болгария. Из своих газет они узнали о нападках на Тито и бежали в Югославию в надежде на то, что эта страна фактически перешла на сторону Запада.

Югославские власти не особенно приветствовали этих антикоммунистов, однако обратно их не возвращали, использовав в течение нескольких месяцев где-нибудь на стройке, после чего выталкивали на границу с Триестом. По жутким стандартам коммунизма образца 1949 года югославы выглядели людьми гуманными. Они обращались с иностранцами – жертвами Сталина лучше, чем сам Сталин обращался со своими подданными.

Кое-кто из беженцев, особенно венгры, носили на себе шрамы от пыток, которым они подвергались у себя на родине, однако никто из тех, с кем я встречался, ни разу не жаловался на подобное обращение в Югославии.

Беженцы-югославы рассказывали о нищете, принудительной коллективизации, тяжком труде на фабриках и всеобщей скудости жизни, но никто не говорил о том, что жил в обстановке страха.

Становилось ясно, что уже в 1949-1950 годах Югославия трансформировалась в коммунистическую страну иного типа, а идеология, здесь утвердившаяся, получила впоследствии название «титоизм».

ГЛАВА 13 Титоизм

Ссора Милована Джиласа с Тито проходит лейтмотивом через все объемные тома его мемуаров. Наиболее подробно она излагается в «Упадке и разрушении». Многие нюансы этого важного момента по-новому высвечиваются в превосходной работе Стивена Клиссолда «Джилас: прогресс революционера». В конце 30-х годов Клиссолд работал младшим преподавателем в университете Загреба, а затем стал сотрудником британского консульства. Во время войны он служил в военной миссии Маклина. По ее окончании он перешел на работу в посольство Британии в Белграде. Его книга свободна от налета раздражительности, который отличает многих англичан, а также сербов и хорватов, находившихся в Югославии во время войны и сразу после ее окончания.

Конкретного месяца или года, когда Югославия превратилась из сталинистского полицейского государства в открытое общество, – не существует. Когда в августе 1951 года я побывал в Загребе, меня повергло в ужас убожество магазинов, кафе и одежды, но самое тяжкое впечатление производила атмосфера подозрительности и тревоги в обществе. Немногим более двух лет спустя, снова приехав в Югославию, чтобы провести в Белграде и Загребе восемь месяцев, я увидел страну в значительно лучшем материальном состоянии. Люди перестали бояться разговоров с иностранцем. Даже в 1953 году Югославия была гораздо либеральнее Советского Союза или любой другой страны в Восточной Европе и оставалась таковой до окончательного распада коммунистической системы.

Хотя существовали такие страны, как Польша, и, до известной степени, Венгрия, где люди могли высказывать свое недовольство коммунизмом, они смотрели на свои правительства как на иностранцев-оккупантов, каковыми они в действительности и являлись.

В Югославии очень многие, если не все, приняли Тито как своего лидера и даже восхищались им. Многие югославы и сегодня вспоминают годы его правления как золотой век.

Бытовало мнение, что разрыв Югославии с Советским Союзом явил собой триумф национализма. Проводились параллели с Великой Французской революцией, трансформировавшейся в наполеоновский империализм. Югославию стали рассматривать первой в ряду националистических коммунистических стран – таких, как маоцзэдуновский Китай, Албания Энвера Ходжи или Румыния Чаушеску, каждая из них, как известно, была более или менее враждебно настроена к Советскому Союзу.

Совсем недавно мы были свидетелями противоборства коммунистических государств – Вьетнама, Китая и Камбоджи, фактически, воевавших друг с другом, демонстрируя неприкрытую национальную ненависть.

Разрыв с СССР до известной степени способствовал объединению сербов и хорватов перед лицом внешней опасности. Следует, однако, признать, что на деле югославского национализма или патриотизма никогда не существовало.

Более того, вряд ли можно объяснить национализмом тот факт, что Югославия развилась в либеральную и терпимую форму коммунизма. Ничего подобного не наблюдалось в других националистических государствах, таких, как Китай, Румыния, Албания или Северная Корея, каждое из которых в свое время являло собой бледную тень Советского Союза. Некоторые коммунистические правительства пытались сделать режимы более приемлемыми для своих подданных, в особенности это проявилось в Польше и Венгрии, в 1968 году – в Чехословакии, а с недавних пор – во Вьетнаме.

Но ни одно из них не достигло той свободы, которой пользовались югославы.

Иногда говорят, что именно экономическая необходимость вынудила Тито сделать свой режим более толерантным и что он начал реформы в обмен на финансовую помощь Запада.

Однако Чаушеску, например, получал от Запада и оружие, и финансовую помощь, нисколько не ослабляя при этом своей тирании. Фидель Кастро в настоящее время, когда пишутся эти строки, позволяет своим соотечественникам умирать от голода, отстаивая принцип «свобода или смерть». Историки, испытывающие влияние марксизма, полагают, что в силу исторической предопределенности Югославия просто должна была развиваться именно так, а не иначе.

Но почему же тогда в других странах не происходило ничего подобного?

Ответ, сводящийся к тому, что все объяснялось волей Тито и его окружения, вряд ли является исчерпывающим.

… В дни «информбюровского» кризиса [402] Тито решил жениться на своей верной Йованке. В 1951 году его поразил недуг – воспаление желчного пузыря. И до и после операции Йованка неустанно ухаживала за ним. Когда Джилас приехал в больницу навестить вождя, заботливая Йованка поинтересовалась у него: «Что же будет, товарищ Джидо?» [403]

402

Имеется в виду резкое ухудшение отношений между Коммунистической партией Югославии и Информационным бюро коммунистических и рабочих партий, приведшее к исключению КПЮ из состава Информбюро. Последнее было создано в 1947 году и имело целью координацию деятельности компартий, фактически направлявшейся из Москвы.

403

Джидо – одна из партийных кличек Милована Джиласа.

Джилас добавляет, что она впервые обратилась к члену Политбюро с подобным вопросом.

В 1952 году, после своего выздоровления, Тито женился на Йованке. По свидетельству Джиласа, болезнь Тито еще больше укрепила его дружбу с триумвиратом.

«Впервые после войны мы почувствовали единение с ним – дружественное и теплое, и мне казалось, что так теперь будет всегда», – позднее писал он. Что же касается Йованки, то, по словам Джиласа, «руководители относились к ней с нежностью и доверием» [404] .

404

Джилас М. Тито: история изнутри. Лондон, 1981, стр. 145-148, он же. Подъем и падение. Лондон, 1985, стр. 278.