Ипатия

– Я знаю это. Прости мне мои слова. Ведь мы оба любили ее.

Бедняга сел рядом с Филимоном. Кровь закапала на мостовую из его ран, и он разразился горькими, мучительными слезами.

В жизни человека бывают мгновения, когда острота горя является для него милостью, ибо лишает его способности терзать себя думами. Так было и с Филимоном. Он не сознавал даже, давно ли сидит на этих камнях.

– Она теперь с богами! – произнес наконец Евдемон.

– Она у Бога! – возразил Филимон. И опять оба они умолкли.

Вдруг раздался чей-то повелительный голос. Они вздрогнули и подняли головы. Перед ними стоял Рафаэль Эбен-Эзра.

Он был бледен и спокоен, как смерть, но по лицу его они увидели, что ему все известно.

– Молодой монах, – с трудом процедил он сквозь стиснутые зубы, – ты, кажется, любил ее?

Филимон взглянул на него молча, но не мог произнести ни слова.

– Тогда вставай и, если дорога тебе жизнь, беги в отдаленные дебри пустыни, пока судьба Содома и Гоморры не постигла этот проклятый город. Живет ли в этих стенах какое-нибудь дорогое тебе существо? Отец, мать, брат, сестра, хотя бы кошка, собака или птица, к которым ты привязан?

Филимон встрепенулся. Он вспомнил Пелагию. Кирилл обещал ему дать для охраны двадцать надежных монахов, чтобы увезти сестру.

– Если так, то возьми это существо с собой, спасайся и помни судьбу жены Лота [139] . Евдемон, ты отправишься со мной. Отведи меня к своему дому, туда, где живет еврейка Мириам. Не отпирайся, я знаю, что она живет у тебя. Ради той, которой уже нет в живых, я щедро вознагражу тебя, если ты сослужишь мне эту службу. Вставай!

Евдемон, знавший Рафаэля, повиновался и, дрожа от страха, стал указывать ему путь. Филимон остался один.

139

Согласно библейской легенде, Лот, племянник Авраама, поселился в городе Содоме, осужденном Иеговой на погибель за развратную жизнь его обитателей. Лот, человек праведной жизни, был предупрежден ангелом в предстоящем уничтожении Содома. Ангел велел ему удалиться из города и по пути не оборачиваться. Жена Лота из любопытства обернулась и была обращена в соляной столб.

Филимон сознавал, что еврей превосходил его духовной мощью и еще сильнее его потрясен этим событием, при виде которого самое солнце, казалось, должно было померкнуть. Слова Рафаэля: «Вставай и беги!», произнесенные с таким самообладанием, с такой нестерпимой, хотя и сдержанной мукой, звучали в ушах Филимона, как голос рока.

Да, он убежит. Он пришел, чтобы увидеть свет, – и он увидел его. Арсений был прав. Но предварительно он пойдет к Пелагии и будет умолять ее, чтобы она последовала за ним. Какой он был безумец, какой зверь! Он хотел овладеть ею силой, при помощи подобных людей! Если она по собственному убеждению, по доброй воле, не захочет пойти с ним, он удалится один и будет молиться за нее до самой смерти.

Юноша спустился по лестнице Цесареума и свернул на улицу музея. Человеческие толпы бушевали там, словно море. Он видел, как грабили дом Теона, с которым у него было связано столько воспоминаний! Быть может, бедный старик уже погиб… Но сестра! Он должен спасти ее и бежать с ней! Он свернул в боковой переулок и торопливо пошел вперед.

Здесь ожидало его то же зрелище. Весь приморский квартал поднялся. Из каждого переулка новые толпы разъяренных фанатиков вливались в поток, заполнивший главную улицу. Не успел он еще дойти до дома Пелагии, как за ним раздавались дикие возгласы десятков тысяч голосов:

– Долой язычников! Перерезать всех готов, приверженцев арианства [140] ! Долой развратных идолопоклонниц! Долой Пелагию-Афродиту!

Филимон побежал по аллее к калитке башни, где Вульф обещал поджидать его. Она была полуоткрыта, и в сумерках он заметил фигуру, стоявшую под аркой. Он взбежал по ступеням, но увидел не Вульфа, а Мириам.

– Пропусти меня!

– Зачем?

Он не ответил и хотел было пройти мимо нее.

– Безумец! Безумец! Безумец! – шептала колдунья, упираясь в дверь изо всей силы. – Где же остальные головорезы? Где твоя банда монахов?

140

Христианская секта, основанная во втором десятилетии IV века н. э. александрийским священником Арием. Арий учил, в противоположность принятой церковной догме, что Христос не равен Богу отцу, а только подобен ему, и что святой дух не есть самостоятельное лицо троицы, а лишь проявление одной из сил Бога отца. Это учение завоевало себе многочисленных сторонников в восточной части Римской империи и одно время, несмотря на сопротивление западного духовенства и решение Никейского собора (325) стало даже господствующим. В 381 году было окончательно осуждено на вселенском Константинопольском соборе. Наибольшее распространение арианство получило среди германских народов, принявших христианство, так как господствующие классы этих народов стремились освободиться от опеки Рима и основать свою церковь, независимую от римского первосвященника. Успех ариан в Византии объясняется, главным образом, тем, что в восточной части Римской империи торговый класс был многочисленнее, чем на западе, а этот класс, благодаря более широкому кругозору и большому умственному развитию, тяготел к более рациональному истолкованию христианства. Учение Ария, упразднявшее догмат о троичном Божестве, шло навстречу этим тенденциям.

Филимон в ужасе отшатнулся. Как открыла она его замысел?

– Да, где они, безрассудный мальчик? Верно, ты сегодня недостаточно еще насмотрелся на благочестивые деяния монахов? Ты хочешь, чтобы бедная девушка стала их жертвой? Ну что ж, превратись в дьявола, чтобы потом достичь ангельского сана. Но она – женщина и женщиной должна жить и умереть!

– Пропусти меня! – закричал разгневанный Филимон.

– Если ты повысишь голос, то я последую твоему примеру, и твоя жизнь будет висеть на волоске! Безумец, ты полагаешь, что я рассуждаю, как еврейка? Я говорю, как женщина, как бывшая монахиня! Да, я была монахиней, сумасбродный юноша, и горе пронзило мою душу. Да покарает меня Господь еще суровее, если я не попытаюсь отвратить подобное несчастие от другого сердца! Не достанется она вам! Я лучше задушу ее собственными руками!

Мириам повернулась и бросилась вверх по винтовой лестнице. Филимон последовал за ней, но страстное возбуждение сообщило старой колдунье силу и гибкость вакханки. В ту минуту, когда Филимон готовился уже проскользнуть мимо нее, ему пришла в голову мысль, что один он не сумеет найти дорогу. И он побежал за ней по пятам, как за своим проводником.

Мириам неудержимо неслась по лестницам и, наконец, свернула в открытую дверь комнаты. Филимон остановился. Над его головой виднелось синее небо. Значит, они были почти на крыше, и лестница скоро кончится. Старуха опять метнулась из комнаты, чтобы взбежать на последние ступени. Но Филимон схватил ее за руку, толкнул обратно в пустое помещение и запер дверь на замок. Двумя-тремя прыжками достиг он крыши и очутился лицом к лицу с Пелагией.

– Иди! – вскричал он, едва переводя дыхание. – Теперь самое удобное время, – они все внизу! – и он схватил ее за руку.

Но Пелагия отступила.

– Нет, нет, – шептала она, – я не могу, я не в силах, он мне все простил! Я вновь принадлежу ему навеки. А теперь он подвергается опасности, быть может, его ранят, о Боже! Неужели ты похвалил бы меня, если бы я имела низость покинуть его в такую минуту?

– Пелагия! Пелагия! Дорогая сестра! – молил Филимон. – Подумай о проклятии греха, об адских муках!

– Я сегодня думала обо всем этом, и я не верю тебе! Бог не так жесток, как ты говоришь. А если бы твои слова и были истинны, то терять милого дня меня – тот же ад! Я готова гореть на том свете, только бы удержать его возле себя.

Филимон молча слушал сестру. В его душе вспыхнули прежние сомнения. Он вспомнил, как он стоял в языческом храме, перед нарисованными пирующими женщинами и спрашивал себя в страхе: «Неужели они осуждены навек?»

– Иди! – пробормотал он еще раз. Затем упал к ее ногам и стал осыпать поцелуями ее руки, упрашивая бежать с ним в пустыню.

– Что это значит? – прозвучал громовой голос. Но это была не Мириам. Это был амалиец.

Он был безоружен. Не задумываясь, он ринулся на Филимона.

– Не причиняй ему зла, – вступилась Пелагия, – это брат мой, брат, о котором я тебе рассказывала.

– Чего ты хочешь? – воскликнул амалиец, мгновенно угадав истину.

Пелагия молчала.

– Я хочу вырвать сестру свою, христианку, из греховных объятий арианского еретика – и это я исполню или умру!

– Арианского еретика, – засмеялся амалиец. – Скажи лучше попросту язычника, чтобы не лгать! Хочешь ли ты с ним идти, Пелагия, и стать монахиней в песчаной пустыне?