Иресиона. Аттические сказки
Шрифт:
К утру он забылся, стал вспоминать о детстве Архедема, называл его самыми нежными именами, а Необулу принимал за Еврилиту. Но когда рассвело окончательно и он узнал жену, он так рассвирепел, что едва не убил ее. Потом опять успокоился, но зато им овладел безумный страх; он запер входную дверь на засов, сам не выходил и жены не выпускал. Жены он вообще почти ни на шаг от себя не отпускал, едва давая ей время на то, чтобы и Каллигена покормить, и перекусить чего-нибудь самой. Архедем все не возвращался; но когда Необула однажды попыталась спросить о нем отца, он впал в такое бешенство, что она после этого уже не возобновляла своей попытки.
Так прошло пять
На шестой Необула, сидя в красной хороме рядом с дремавшим Агноном, услышала чей-то голос, произносивший ее имя. Нескоро ей удалось определить, кто ее зовет и откуда. Наконец, она решила, что это, должно быть, из кладовой. Это была темная комната, освещаемая только сверху, когда был открыт проделанный в кровле люк. Действительно, войдя в кладовую, она увидела люк приподнятым и через него – голову своей няни.
– Спасайся, госпожа!
– Спасаться? От кого? Что случилось?
– Все обнаружилось. Крестьяне села Анагирунта обо всем узнали.
– Что обнаружилось? О чем узнали?
– Как? Разве ты не знаешь?
– Ничего не знаю.
– Не знаешь, что твой муж ослепил своего сына Архедема и отвез его на пустынный остров Фабриду?
– Боги!
– Там юноша и умер – от голода или от ран, неизвестно. Сегодня утром рыбаки анагирунтские нашли его тело – с помощью других свидетелей удалось удостоверить, как все произошло. Тотчас был созван сход, бурный и грозный. Решено было побить камнями Агнона да заодно и тебя, так как всем было ясно, что ты, как мачеха, натравила отца на сына. Я пришла известить тебя: спасайся, госпожа, пока не поздно!
Она исчезла. Необула даже не слышала ее последних слов; ужасное убийство сына отцом поглощало все ее внимание. Да, теперь она знала, где Архедем, и знала также, кто был виновником его смерти.
Придя в себя, она бросилась в хорому.
– Агнон! Безумец! Изверг! Что сделал ты со своим сыном?
Агнон в ответ зарычал. Но она с бесстрашным взором встретила его наступление.
– Что сделал ты со своим сыном?
– А он? А он что сделал со мной и с моей честью?
– Безумец! Безумец! Что ты пожираешь меня своими глазами? Теперь поздно! Хотя бы ты и убил меня, теперь поздно! Тогда ты должен был убить меня, когда я сказала те проклятые слова, которые мне внушил Аластор… Или Анагир, все равно. Он посягнул на твою честь? Неправда! Я… я была пьяна… то есть нет, не совсем пьяна, а скорее пламя Анагира пылало в моей груди. И он полюбился мне… раз только в жизни, понимаешь? Раз в жизни меня пленили молодость и красота, меня, молодую жену старого мужа. Ты не скажешь, что когда-нибудь я изменила тебе раньше… Но этот раз, с пламенем Анагира в груди, я замыслила недоброе. Он, честный и чистый юноша, встал и удалился. Злость обуяла меня. О, я бы отошла, опомнилась. Но ты вошел в ту же минуту, когда эта злость еще клокотала в моей груди. Я и обмолвилась со злости – пусть, мол, и он пострадает, как страдала я. А ты… а ты… О боги! Боги!
Агнон слушал ее, едва понимая, что он слышит. Долго стоял он как вкопанный. Наконец, точно поняв в чем дело, он бросился к очагу, схватил тлевший сук сосны и замахнулся им на жену. Та не уходила.
– Бей меня, бей меня! Надо было раньше: теперь все равно поздно!
Но Агнон не ударил ее: внезапный шум у входных дверей отвлек его внимание. Через ставни, через щели видно было зарево, точно от множества факелов. Послышались удары во входную дверь. Раздавались крики:
– Выходи, Агнон!
– Выходи, сыноубийца!
– Выходи, нечестивец!
– Месть за Архедема!
– Месть за Анагира!
–
Камнями его!– Камнями обоих!
Входная дверь, новая и крепкая, пока удерживала удары. У крестьян были рогатины и дреколья, но этого было мало.
– Ломов, – послышались крики. – Ломов сюда! Несите ломы!
Агнон метался как зверь. Пробовал выйти через боковую дверь, но и с той стороны были факелы. Смерть была неминуема.
– Анагир! – крикнул он. – Жертву Анагиру!
И схватив с очага тлеющие сучья, расположил их у подножия обоих столбов портала. Туда же стал он сносить и остальные сучья роковых сосен, хранившиеся еще в дровяном сарае. Когда их не хватило, он стал нагромождать корзины, стулья, ларцы, всякую деревянную утварь. Необулу он тоже заставил помогать себе.
– И ты неси! И ты провинилась перед Анагиром!
Вскоре все пространство вокруг портала представляло собой один сплошной, огромный костер.
– А теперь – жертва! Жертва Анагиру!
Схватив факел, заранее зажженный на очаге, он бросил его в костер. Костер тотчас запылал.
Была пора. Опять посыпались удары во входную дверь, но эти удары были уже другие: у крестьян появились ломы.
Необула беспрекословно выполняла все, чего от нее требовал муж. Но теперь крайняя опасность как бы привела ее в себя.
– Каллиген! Каллиген!
Она бросилась к ребенку, схватила его.
– Необула! Изменница! Куда ты?
Она выбежала из хоромы в смежную комнату и заперла дверь за собой. Следующей была кладовая – в ней было светло, няня оставила люк открытым. Но как выйти на кровлю?
Слава богам! В кладовой валялось множество пустых амфор. Необула устроила себе с их помощью ступеньки и вышла с ребенком на плоскую кровлю.
Стоит ли, однако, та лестница, по которой должна была взойти няня? Да, она стоит, и людей здесь нет, здесь стена дома углом вдается в густой ивняк. Необула быстро сбежала по лестнице и, не замеченная в ночной тьме, помчалась в гору.
Отбежав на стадий от дома, она оглянулась. С высокого места весь двор был виден как на ладони. Прекрасный портал был объят пламенем; огненные языки лизали прочие стены, отыскивая в них деревянные брусья и перекладины. Агнон, исступленный, стоял еще перед порталом с молитвенно поднятыми руками; Необула могла видеть, как от жара на нем загорелось платье и он, бездыханный, упал на землю. Вслед за тем запылали прочие части дома.
Жертва свершилась.
Необула опять помчалась. Но куда? К морю? Нельзя. Там были крестьяне. Они ее, конечно, убьют, да и ребенка не пожалеют.
Итак, в горы. Да, но что там делать, в пустынных зарослях Гиметта? Все равно. Ночь провести, а там можно будет и в Афины пробраться, к доброй царице Праксифее.
Только… на пути к Гиметту было капище Анагира. Необула остановилась. Вот оно. Черной дырой зияет отверстие, через которое благочестивые люди опускали дары в обитель героя.
Черной дырой. Черной, как эта ночь кругом. Черной, как… тот колодец, в который упала Еврилита… Упала?
А пройти мимо надо, ничего не поделаешь. Каллиген, родимый, не кричи. Проходить мимо надо молча, чтобы не заметил…
Скорей, мимо, мимо!
Заметил, боги, заметил! Вот из черной дыры высовывается рука – длинная белая рука; вот за ней другая. Мимо, мимо, без оглядки, скорее!
Необула все мчится и мчится. Ребенок пуще прежнего кричит. Но еще громче бьется ее сердце, стучат жилы в висках, шумит ее дыхание в легких. Особенно это дыхание; его она яснее всего слышит. Только – ее ли это дыханье?