Иринка-Снежинка

Тридцать третий год пошел Степану Аркадьевичу, а так и слыл он знатным холостяком. Была у него тайна, которую хранил он заветно, никому не выдавая. Даже Пафнутию. Хотя, может, и стоило, забыть про былое, да жениться на одной из девушек, что образованы славно, но скромны, лицом недурны, в меру начитаны. Но Степан все ждал чуда, любви безмерной, а ничего такого не случалось…

– Встали-с, Степан Аркадьевич? Изволите завтракать? Нынче у немца в кондитерской замечательные вышли маковые булки, – Пафнутий вошел в комнату и встал у двери, взирая на барина безвинным взглядом, не ведавшего греха человека.

Пришлось задуматься. Степан осознавал, что есть хочет, но вот от слов «маковая булка» начало крутить желудок. Во время суаре графиня Зябликова любила смешивать несмешиваемое: борщ, красную икру, пресловутых лягушек с улитками, воздушные безе и прочие изыски. Борщ почему-то у нее считался обязательным блюдом, хотя уж лучше бы просто лягушек, щедро сдобренных чесноком, чем борщ. Как-то с шампанским борщ в который раз сочетался у Степана Аркадьевича плохо. Осознав бытие, он все-таки решился чего-нибудь откушать.

– Неси, любезный Пафнутий, огурцов свежего посолу. Картошки пусть любезная твоя Марфушка наварит. Пирожки, если остались. Невмоготу уж заморского есть. Чего там напек немец в своей кондитерской, сегодня не по мне будет.

Пафнутий, надо сказать, радостно, поспешил вниз на кухню отдавать распоряжения. Но по дороге в который раз подумал: «Жениться бы барину. Сейчас бы уж отобедывал».

Службу утреннюю Степан Аркадьевич, знамо дело, не впервой, пропустил. Когда пенял ему батюшка за то, всегда обещал исправиться, но суаре не позволяли встать вовремя. Сейчас, когда уж пора бы обедать, а не завтракать, Степан опять вспомнил об обещании, данном батюшке. Отец Михаил, несмотря на седины, оставался энергичным и бодрым человеком, а потому не наблюдая своего крестника в церкви по несколько дней кряду, сам лично отправлялся к нему домой. Тут уж Степану Аркадьевичу доставалось по первое число, словно ему было не за тридцать, а тринадцать годков.

Не успел Степан Аркадьевич отведать огурцов с картошкой, как точно в согласии с его мыслями, внизу раздался звон колокольчика.

– Эх, барин, отец Михаил пришел! – Пафнутий успел вбежать в комнату быстрее батюшки, перепрыгивая порой через две ступеньки, забыв про свои преклонные года.

Степан Аркадьевич отряхнул крошки со штанин и встал с кресла. Он быстро оглядел спальню, в которой обычно ел, не утруждая Пафнутия накрывать в гостиной. Вид открывался не самый благостный: постель не прибрана, на стуле висит халат, возле окна валяются книжки, которые дарила графиня Зябликова. Читать их Степан Аркадьевич не стал – поэзия сына графини, исполненная витиеватых слов, замысловатых выражений, но совершенно лишенная смысла, его не занимала.

– Пафнутий, веди батюшку в гостиную. Сюда не годится!

Пафнутий кивнул и бросился вниз по лестнице встречать отца Михаила, которого пока задерживала разговорами Марфушка. Степан же Аркадьевич подошел к рукомойнику, брызнул на лицо воды, причесал непослушные светлые вихры. Затем без помощи Пафнутия быстро скинул вчерашнюю рубашку и надел свежую.

– Хоть так, – констатировал он, глянув на свое отражение в зеркало, и отправился встречать отца Михаила.

В гостиной Степан уселся в кресло и приготовился ждать гостя. Батюшка закончил разговор с Марфушкой, дав ей несколько наставлений, которые она, впрочем, и так могла получать ежедневно, так как службу посещала регулярно. Церковь, где служил отец Михаил, располагалась прямо напротив дома. Колокольный звон напоминал Марфушке родную деревню, откуда забрал ее Пафнутий замуж в город. Он так же разносился по округе, умиротворяя, заставляя застыть в благоговении к такому чуду. Любила Марфушка выйти в свободную минутку из господского дома и подойти к церкви. Постоит-постоит, да идет дальше. А если в тот момент выйдет отец Михаил, то обязательно благословит. И точно чудо случится – заладится тот день, все, как по маслу покатится.

Наконец, проводил Пафнутий батюшку наверх, к барину. Чуть дверь открылась, Степан Аркадьевич вскочил на ноги и слегка поклонился.

– Рад видеть, отец Михаил. Несказанно! Присаживайтесь, будьте добры. Пафнутий, чаю нам принеси, да тех маковых булок, что аж с утра обещал.

Напоминать о том, что барин сам от булок отказался, Пафнутий не стал и отправился на кухню, бросить в чайник черносмородинового листа – больно душист чай получался с ним. Дорогому гостю в самый раз. А за свежими булками пусть Васек сгоняет, чай до кондитерской Рудольфа Брауна рукой подать. Не успеешь оглянуться, прибежит сынок со свеженькими.

– Ну что, Степушка, не видно тебя опять, – беззлобно посетовал отец Михаил. – Пришлось тебя побеспокоить, узнать, не случилось ли чего.

– Простите, грешен, – искренне раскаялся Степан Аркадьевич. – Тут недавно графиня Зябликова пожаловала из Парижей. Все ужины устраивает. Не удобно отказать.

– Видал, – кивнул батюшка. – Захаживала она к нам. Пожертвования сделала. Щедра графиня, да, как стало нынче заведено, пытается деньгами за грехи расплачиваться. Я исповедоваться ей предложил, на службу прийти. Но она тоже вот на ужины ссылается. Некогда, мол. А следовало бы немного суеты поубавить. Суета от настоящей жизни отвлекает, от нашего предначертания.

– Эх, знать бы мне его, предначертание это, – Степан вздохнул, искренне попытавшись представить себе иную настоящую жизнь, чем та, которую вел обычно.

Отец Михаил встал и прошелся по комнате. Богатая светская обстановка не шла ни в какое сравнение с убранством его скромного жилища. Но модные статуэтки, да броская мебель не вызывали в нем ни трепета, ни уж тем более зависти.

– Дано тебе было, Степушка, с детства много, – начал говорить он медленно. – А вот все без толку. Родители твои смотрят на тебя с небес и горюют, что не сумели втолковать ничего о смысле жизни и предначертании. О том, что род бы свой продолжить надо, рассказать детишкам историю семьи, как отцы их за Бога и родину воевали, как верно им служили в мирное время.

– Может, мне на войну пойти? – встрепенулся Степан Аркадьевич.

Отец Михаил покачал головой:

– Что просто так шашкой махать, да из ружья палить? Войны нет, Слава Богу. Ты бы Степан женился. Ходишь к графине Зябликовой на ужины, так хоть невесту себе присмотри.

В комнату вошел Пафнутий с подносом. Пока он расставлял посуду, Степан Аркадьевич задумался над своей судьбой. Вроде и жаловаться не на что, а ведь прав батюшка: бессмысленно его существование. Родители умерли один за другим, когда Степушке исполнилось шестнадцать. Остался он один, но с большим наследством – мотать не промотать. Получил отличное образование. Даже в Оксфорд ездил, в далекие англицкие земли. И что с того? Ну способен изъясняться не только по-русски, но и по-французски и по-английски, да на латыни. Было б чего изъяснять.

– Вы же знаете, отец Михаил, не могу я жениться, – пробормотал Степан, когда Пафнутий вышел из гостиной. – Не могу забыть ту девушку, хотя уж сколько времени прошло. Искал ее, писал письма: никакого ответа! Пропала, будто и не бывало. А потом выяснилось – умерла.

– Думаю, ты имеешь полное право найти себе жену. Больше десяти лет прошло. Тяжело мне эти слова говорить, но тебе надо постараться забыть прошлое. Отпустить. Иначе, пропадешь ты, Степушка, пропадешь в этой суете своей. Видишь сам – не помогает это забыть. Только забыться. На ночь, на день. А потом память снова тебя гложет. Но если заведешь семью, начнутся приятные хлопоты, – отец Михаил вспомнил детей и внуков, сколько ночей с ними провел, успокаивая, да сопли утирая малышне. – Как первый родился, думал не справлюсь. Держу крошку на руках, а у самого от страха поджилки трясутся: вдруг чего ему сломаю, уроню, не дай Бог! Такой крохотный! – батюшка заулыбался. – А сейчас счастья большего нет, чем новорожденного крестить, внучат нянькать.

Взгрустнулось Степану Аркадьевичу.

– Чуда хочется, отец Михаил. Чуда!

– Приходи в церковь. Помолись. Попроси Господа. Что есть сил попроси. И молитвы читай. Оно может статься и услышат твою просьбу.

Глава 3. Англия, замок Алтроп

После того, как в камине сгорел мосье Пушкин, еще сложнее оказалось любить тетю Гвендолен и кузена Элджернона. Иринка старалась не плакать, но ей все чаще становилось очень одиноко в своей комнатке на втором этаже. Погода стояла замечательная – не жарко и без дождей, поэтому Иринка большую часть времени проводила в парке, который окружал дом. Там легко было затеряться среди вековых деревьев, и кузен Элджернон не мог найти Иринку, чтобы начать над ней глупо подшучивать.