Ироническая империя. Риск, шанс и догмы Системы РФ
Шрифт:
Римляне не знали, что историческое время может иметь цель – в виде ли конца света или торжества разума. Поэтому диктатура как институт римской политической жизни не может рассматриваться в качестве аналогии современной диктатуры. Война и мир, урожайный и голодный годы, праздники и казни не имели конечной, внешней по отношению к событийному ряду цели, как и сам progressus, – все это были лишь этапы цикличной, замкнутой, имманентистской истории, то есть истории как таковой. Causa – часть титула римского диктатора, разъясняющая, что именно он должен свершить в рамках простого уравнения: удвоение властных полномочий (один диктатор вместо двух консулов) и сокращение вдвое срока действия этих полномочий (полгода вместо года) – не имеет ничего общего с «целью» в современном понимании.
Никакого
Модерная диктатура, напротив, возникает как эффект открытого горизонта линейного, а не циклического понимания истории. Здесь всё как в первый раз: каждое новое ЧП как бы уничтожает исторический опыт предыдущего, каждая новая война становится «последней», каждое новое бедствие – беспрецедентным. Такой исторический горизонт требует не ритуала, не молитвы и покаяния, не поиска прегрешения, открывшего дверь очередной «Черной смерти», а сверхусилия суверенной власти, направленного на прорыв по ту сторону закона и истории. Здесь мы обнаруживаем второе после парадокса спутанности «общества без государства» и «государства без общества» принципиальное для понимания #СистемаРФ обстоятельство. Модерная диктатура может рутинизироваться, рутинизируя режим ЧП, утверждает Павловский. Модерная диктатура не требует государства-нации в качестве «носителя», рутинизируя ЧП; оно способно притворяться то оскорбленной империей, то бодрящимся актором-модернизатором, то суровым искоренителем скверны, оператором чисток и репрессий.
При этом рутинизация ЧП – рутинизация модуса «государства, борющегося с беспрецедентным бедствием», – оказывается чуть ли не спасением для «общества». Такая рутинизация превращает ЧП в перформанс. Каждое новое ЧП становится, если немного изменить формулировку Бернарда Манена, эпифеноменом «аудиторного авторитаризма», предельно реалистичным шоу, которое как бы «перезагружает» медийную оболочку диктатуры без государства. Поэтому убегающей от бремени собственного прошлого #СистемаРФ, в отличие от хунты, военной диктатуры или полицейской диктатуры, не нужны реальные массовые репрессии для собственного воспроизводства. Она может притвориться любой из вышеперечисленных оболочек под нужду нового ЧП, а затем просто отбросить эту оболочку и найти новую.
Рутинизация ЧП порождает еще один эффект, о котором пишет Павловский, – эффект спонтанной «массовой сделки» населения с каждым новым модусом #СистемаРФ. Политическая поддержка обычно объясняется в терминах рационального выбора. Налоговые и экономические интересы, запросы и ожидания – шире, любые чувствительные точки повестки тех или иных социальных групп находят свою реализацию в виде относительно рационального (по крайней мере, объяснимого в рациональных терминах) политического поведения: голосования, пожертвований, участия в массовых акциях. Павловский убедительно показывает, как миллионы единиц адаптированного к рутине ЧП рационального политического поведения буквально создают агрегированную иррациональность #СистемаРФ.
Прелесть этого трактата не исчерпывается «охватывающим» характером мысли автора, не искалеченной «нормирующими» предпосылками. Как и любой ренессансный политический трактат, эту книгу можно и должно читать не только как теоретическое произведение, но и как практическое руководство, как справочник по arcana imperii. И в этом смысле она, возможно, не менее ценна, нежели в качестве пролегоменов к новой политической социологии авторитаризма. Вместе с рефлексией теоретика здесь проявляются твердость руки и точность глазомера действующего, актора, примеряющего обстоятельства дела к своему политическому интересу.
Привычка мыслить таким образом в целом чужда российской образованной публике. Дефицит ленинского политического прагматизма часто сочетается здесь с догматизацией «образца», усредненного
и уплощенного представления о работающих политических институтах, эффективной демократии и правовом государстве. Мешанина из неправильно понятых или вырванных из исторического контекста идей и понятий выдается за универсальный рецепт от всех политических болезней. Игнорируется не «реальная политика» – с ней, окажись она в нужных руках победившего меньшинства, проблем не будет, как не было проблем у интеллигенции с президентом Путиным примерно до 2003 года, – игнорируется политическая реальность как таковая. Политическое действие парализовано русским императивом «поступка» – эрзаца, слепка действия, адресованного не к политическому интересу, а к этическому императиву.В одном из наших разговоров Павловский как-то сформулировал абсолютно точный тезис о параличе «сценарного» политического мышления у российской оппозиции. Ни рутина ЧП, ни годовой цикл давно сложившегося политического календаря Кремля не воспринимаются в качестве пространства для действия, окна возможностей. Как будто сама идея крепко сработанного и удачно реализованного плана – образца прагматического способа обращения с политикой – попросту исчезла из российских голов где-то на рубеже веков. Для тех, кто хочет натренировать свое сценарное мышление, для тех, кто, несмотря ни на что, все еще заинтересован в успешном политическом действии, Павловский в очередной раз – поди сосчитай, который по счету в этой невероятной биографии – рисует новую политическую «дорожную карту».
Вместо введения. Самая удачливая из Россий
Эта книга явилась случайно при работе над другой, о политической стратегии. Там я помногу ссылался на свойства российской Системы, про которую не раз прежде высказывался [1] . Как-то объем ссылок обогнал текст и стал книгой. Не дописав том о стратегии, я издаю этот опыт о догме Системы. Моя пестрая книжка развертывает один тезис: Система РФ – единственное на сей день успешное государственное образование русских. Она суммировала наш опыт выживания в обстановке угроз, чаще со стороны собственной власти. Руководят Системой РФ люди, разделяющие тот же опыт. Они выжили вопреки некомпетентным решениям, их собственным прежде всего.
1
Павловский Г.О. Гениальная власть! (М.: Европа, 2012); Система РФ в войне 2014 года. De Principatu Debili (М.: Европа, 2014); Система РФ. Источники российского стратегического поведения (М.: Европа, 2015); 2016/Terminus! Неопропаганда, эскалация и предел наслаждений Системы РФ (М.: Европа, 2016).
Система РФ – то, что вышло из государственного строительства при конце СССР. Вопреки или благодаря ее аномальным актам, она подытожила наши действия последних 30 лет. Исследуя Систему в ее отклонениях, мы встречаем следы собственной аномальности – своих мечтаний, слабостей и сомнительных удовольствий.
Проблема не в том, что «у русских опять что-то не вышло», наоборот – дело в том, что у России в этот раз получилось. Система РФ – первая русская государственность, целиком основанная на нашем опыте. Правда, извлеченном поспешно, с тягой к темным его сторонам и упором на порочность мира и человека. Оттого мы в РФ сомневаемся – признавать себя вот такими или нет? Зря отвлекаясь от поразительного факта, что располагаем государственной инновацией мирового класса.
У людей в руководстве страны зачастую не видно стратегии, но Система РФ – гибкий стратегический ансамбль, ведущий себя подобно живому существу. Российская государственность – не государство, а операционная среда. Да, люди в России создали емкую, опасную для жизни и малокомфортную, по сравнению с европейской, государственную среду. Пусть исследователь Системы РФ различит в ней политические уклады и режимы власти – я не берусь за такую работу. Но и не утверждаю, будто охватил многоукладность властно-общественного целого, ведь разграничения власти и общества в России не было и нет.