Ирония фарта (сборник)

Натали отпустили из больницы после осмотра примерно через полтора часа. Она вышла на Ленинском и медленно зашагала по направлению к Московскому проспекту. Натали еле наскребла денег на метро. Менять доллары не хотелось, да она была настолько уставшей и измученной, что было просто не до этого. Сидя в вагоне, Натали рассматривала людей вокруг себя. На каждой станции люди выходили и входили. Ни надменных типов, ни латиноамериканцев с зубочистками во рту, ни вечно недовольного и готового в любую минуту взорваться дяди Рудольфа, ни его жены, которую заботили только деньги и вращение в высшем, как ей казалось, обществе.

Доехав до своей станции, Натали поднялась и пошла пешком, как делала это прежде много раз одна или с родителями. Знакомые дома, загруженное машинами шоссе, деревья, ларьки, парк, спуск к озеру. Даже урны были те же – каменные, серые, с отбитыми краями. Вокруг ничего не изменилось, зато изменилась Натали. Уезжала испуганная девочка, оплакивающая родителей и брата, а приехала и направлялась сейчас в сторону дома, где совсем недавно жила, симпатичная девушка с грустными глазами, добрая, почти уверенная в своих силах и пытающаяся вопреки всему обустроить свое счастье.

А вот и дом. Натали свернула к соседке, прошла к ее дому и постучала в окно. Тамара Львовна выглянула, приоткрыв занавеску. Увидев Натали, она всплеснула руками и побежала открывать дверь.

– Натали, девочка моя! – радовалась Тамара Львовна. – Ты приехала с дядей? Ой, что это с тобой?

– Тамара Львовна, у вас ключи от нашего дома? – Натали как будто бы не замечала радости соседки, которая знала ее с детства. – Дайте их, пожалуйста.

– Ой, а что это с тобой, – соседка стала серьезнее, отогнула капюшон Натали. – Кто это тебя так?

– Долгая история.

– Пока не расскажешь, ключи не дам, или дяде сейчас позвоню, – строго сказала Тамара Львовна. – Хочешь?

– Вот только дяди здесь точно не хватало!

– Почему? Вы с ним поссорились? Он же тебе лучшего желает, в Америку тебя увез…

– И что, Тамара Львовна? Что вы все повторяете про эту Америку? Вы ничего не знаете о моем дяде.

– Так, Натали, или ты мне говоришь, что случилось, или я звоню дяде, – подытожила соседка.

– Это дядя, – наконец произнесла Натали. – Ну, дайте ключи.

2

Натали открыла один замок, потом повернула ключ в другом, но долго не решалась войти. Ей очень хотелось, чтобы дверь вдруг открыла мама и заворчала на нее за то, что она опять натоптала на крыльце. Или выбежал Володя похвастаться новой машинкой. Или папа через весь дом крикнул бы:

– Натали, это ты?

– А кто же еще, – ответила бы Натали. – Как работается?

– Отлично, милая, просто отлично, – раздался бы его веселый голос. – Приходи оценить мой вернисаж.

И все было бы как прежде, счастливо, размеренно, и даже дядя Рудольф своими появлениями не смог бы ничего испортить в этой идиллии.

Она потянула на себя дверь, та со скрипом открылась. Внутри было темно и совершенно безжизненно. Натали прошла по коридору, заглянула в комнаты. Никого. На каждый шаг, сделанный Натали, из разных углов дома возвращалось едва уловимое эхо.

– Мама, – прошептала она. – Мамочка.

Эхо снова ответило. Натали побежала на кухню, затем зашла в свою комнату, в комнату родителей. Без сомнения, это был тот самый дом. Фотографии и картины на стенах, мебель, скатерти, люстра – все было знакомо с детства с той лишь разницей, что сейчас было украшено заметным слоем пыли. Но в этом доме находиться Натали было как-то тяжело, было не по себе. На нее снова нахлынули воспоминания, а увидев в вазе на шкафу стоявшие там засушенные цветы, Натали заплакала. Она так не плакала ни во время ссор с тетей, ни когда дядя Рудольф пытался изнасиловать ее, а потом ударил – скорее тогда были слезы обиды. Стоя одна в пустом доме, облокотившись на дверь, Натали плакала искренне, как плачут тогда, когда понимают свою неспособность что-то изменить и чувствуют от этого безумную боль, несопоставимую по силе с болью физической.

Натали вытерла слезы рукавом и прошла на кухню. На обеденном столе лежала связка ключей. Это были старые ключи от замков, которых давным-давно уже не существовало, которыми запирали двери пятьдесят или даже сто лет назад. Обычно они лежали в ящике буфета вместе с инструментами, крышками для банок и прочими вещами. Очевидно, что дядя Рудольф, осматривавший внимательно все шкафы в доме в поисках денег и ценностей, надеялся, что сможет ими отпереть некую дверцу, за которой скрываются несметные богатства.

Она усмехнулась. Как странно, дядя Рудольф утверждает, что у него успешный бизнес, а сам он всегда, сколько Натали себя помнила, остро нуждался в деньгах, причем в больших.

– Глупо, – подумала про себя Натали и усмехнулась тому, что это не стало для нее очевидным раньше, еще до отъезда из России. – Да нет у него толком никакого бизнеса, обычный посредник в сделках с контрабандой.

Натали вертела в руках связку с ключами и ясно услышала шаги позади себя.

– Натали, – послышался голос соседки. – Ты здесь?

От неожиданности Натали выронила связку с ключами, и она с грохотом упала обратно на стол.

– Солнышко, тебе не нужно приходить сюда, и жить здесь одной я тебе не позволю, – Тамара Львовна была настроена решительно. – Мало ли что.

– Что? Мне уже теперь ничего не страшно!

– Да не дело это, – соседка взглянула на фотографии, висевшие на стене. – Тебе здесь все напоминает…

– А я не хочу забывать, – почти крикнула Натали. – Не хочу!

Дом ответил Натали грозным эхом. Вроде бы вся мебель, шторы, ковры были на месте, и никогда раньше эха не было. Но теперь при каждом шорохе, скрипе или громко сказанном слове это наполняло дом, словно подчеркивая его пустоту. Натали вспомнила слово, которое любил повторять ее отец – недосказанность.

– Здесь не хватает недосказанности, – сказал он как-то, рассматривая рисунки маленькой дочери.

– Почему, папа? – отвечала Натали. – Я же так старалась, так долго рисовала и небо, и дерево!

– Я же сказал тебе, дорогая, что здесь не хватает недосказанности, – улыбался отец. – Рисунок хороший, но…

– Пап, а что такое недосказанность?

– Ну, как бы это тебе так объяснить, – Сергей задумался. – Понимаешь, когда ты смотришь на картину, тебе должно казаться, что ты являешься частью того, что уже нарисовано, и мысленно дорисовываешь еще какие-то детали.

– А какие детали можно дорисовать на моем рисунке? – удивилась Натали.

– В том-то и дело, что никакие, – улыбнулся Сергей. – Видно, что ты старалась, но одного старания здесь недостаточно. Ты должна стараться не точно нарисовать дерево, а в рисунке показать свое отношение к нему, те чувства и размышления, которые оно у тебя рождает.

– А если дерево не вызывает у меня никаких чувств? – спросила Натали. – Дерево и дерево.

– Вот когда будет вызывать, тогда ты и станешь настоящим художником…